mon Jesus.

      Пламенем в сердце вспыхнул свет, и после чего столь дорогие грешной душе и царственные стены с обилием позолоты пускают и раскрывают своё нутро Фёдору. Юноша отворяет роскошные и высокие двери, они с тяжёлым скольжением об пол пускают его внутрь. И тут же красно-золотой свет, потоком льющийся из витражей, испепеляет тёмную, и в то же время отдающую прозрачным свечением фигуру Достоевского. Он чувствует столь родной душе и блаженный аромат ладана.       Проплывая безмятежным пятном к алтарю, он прикрывает алые глаза, а душа его словно рвётся из физической оболочки. Он, будто сосуд, наполненный греховными мыслями и действиями, слух его улавливает певчих. Пару секунд он стоит у алтаря, в храме тихо, людей нет, и это несказанно радует юношу. Он опускается ниже и упирается худыми коленями в холодный пол. Он воздымает руки, прикладывая ладони друг к другу, подносит их кверху, начиная тихо читать псалом.

***

      Бегло, и в то же время аккуратно, пальцы перебирают длинные отливающие золотом на солнце белые волосы. После, юноша чувствует, как руки начинают разминать участки спины, в момент, когда они касаются шеи и плеч, он с тяжёлым вздохом закидывает голову назад, отчего, будто специально подставляя лицо под поцелуй, однако он следует лишь в скулу, и не более того. Гоголь слегка улыбается, однако столь слащавых и неоправданных действий в свою сторону и ждал. И вновь круг, начинающийся без конца, круговорот одинаковых мыслей и вопросов поглощает его, за чем следует ещё один поцелуй, но уже ниже. Сигма аккуратно тянет блондина за плечи и тот уже лежит спиной между ног, согнутых в коленях юноши. Оба лишь тихо дышат, то ли пребывая где-то в прострации, но будто общаясь без слов.       Золотистые лучи дневного солнца заставляют снежные сугробы таять под давлением тепла, начинаются оттепели и влажность в воздухе усиливается, порой переходя в туманы. Людей в парке нет, а эта идиллия лишь дополняется пением каких-то неизвестных обоим птиц. Пусто, и они словно предоставлены друг другу. В парке, с одной стороны которого университет, а с другой старый Храм, в нём часто и практически всегда гуляли парни. Любимая лавочка у огромного и размашистого дуба, сквозь ветви которого просачивается февральский ветерок. Скоро начнётся сезон дождей, а сейчас одним из их любимых занятий на прогулках юношей было кормление лебедей и диких уток. Сегодня отменили первую пару, поэтому они могут вдоволь нагуляться перед тем, как идти на учёбу. Их руки еле ощутимо соприкасаются, пальцы передают взаимное тепло, а сердце словно останавливается от нового, и то ли случайного, то ли намеренного прикосновения.       Вскоре, они подходят к университету, глядя на наручные часы, понимают, что опоздали на десять минут уже так точно, а пара как назло у нового строптивого препода. Они оба быстро бегут вверх по лестнице на третий этаж, и к сожалению, их останавливает старая преподавательница. Она цепко хватает Колю за плечо. — Николай, куда это вы так стремглав мчитесь? — Юноша, весь красный и запыхавшийся, упирается руками в колени и проклинает весь мир за то, что именно сейчас и именно на пару к Достоевскому они опаздывают, так ещё и эта старая мымра решила докопаться. Рядом стоявший Сигма, и не менее красный, досадно смотрит то на преподавательницу, то на Николая. — Мы на пару опаздываем, извините. — В ответ на его слова она лишь качает головой. — Что происходит? — Слышат ледяной тон за спинами оба юноши и видят, как распахнулись глаза старухи. — Посмотрите, носятся как угорелые по лестницам. К деканату их. — Моментально начинает она свой "донос", однако её обрывает стальной голос сзади Гоголя. — Я сам с ними разберусь. — На этих словах он берёт обоих за шкирки и уводит в сторону аудитории. — Не спортивное поведение, Николай. — Бросает им в след лишённая удовольствия нажаловаться на студентов декану преподавательница. Эту фразу, узнав, что юноша занимается волейболом, педагог начала употреблять при любом косяке Гоголя, когда тот ещё был на первом курсе. Оба влетают, словно от пинка, в аудиторию, из-за чего остальные студенты начинают хихикать и переговариваться.       Сегодня Достоевский выглядит мрачнее обычного, алые глаза метают копья и выбирают сегодняшнюю жертву. Как и предполагал Гоголь, по традиции усевшийся рядом с Сигмой, что выбор преподавателя падёт на него.       Он задаёт вопросы по новой теме, после, видя, что юноша еле справляется и скрывает свой страх из-за невыученного материала вечной маской улыбки, переводя всё в шутку, преподаватель прикрывает глаза и переходит к вопросам по более старым темам. Одногруппники посмеиваются с провальных попыток блондина уходить от вопросов, а также поражаются некой стойкости нового препода. По обыкновению, скорее даже по традиции, все преподаватели закрывали глаза на его выходки или нежелание учиться. Пару секунд, и взгляд Фёдора уже падает на Сигму, который, словно специально и демонстративно берёт Гоголя за руку, словно успокаивая того, однако блондин мягко отталкивает её.