***
— Это конец. Хватит. — Какой конец? Конец чего? — Парень вздёргивает брови. — Не делай вид, будто не знаешь — Блондин чувствует, как его зрачки расширяются, а к горлу подкатывает ком. Странная, какая-то слишком оправданная волна ненависти накрывает его с головой, всё это перерастает в страх, а после его глаза становятся стеклянными. Молчание. На лице Гоголя появляется подобный кривой улыбке оскал, губы сухие, а по щекам скользят дорожки слёз. Лицо Сигмы совершенно спокойно, однако во взгляде мелькает странный огонёк, словно предшествует чему-то. Он разворачивается, и через пару минут будто его тут и не было. Гоголь заходит в подъезд своего дома, в какой-то мере даже надеясь, что ушедший вернётся, схватит за плечо и обнимет, однако он растворяется, будто в воздухе, а глаза Николая уже заполнены слезами, из горла вырывается странный и подавленный смешок. Первый, потом второй. Зрачки начинают бегать, а дыхание сбивается. Он уже в квартире. Швыряет пальто в угол, за ним летят и сапоги. Уголки рта всё шире и шире растягиваются в каком-то животном оскале, а из глаз вовсю хлынули слёзы. Юноша начинает задыхаться, паранойя о неправильности действий накрывает с головой. — "Ведь было так хорошо, но ведь и неправильно одновременно. Так не должно быть, однако, так хочется. Ведь могут осудить, хотя сейчас чего только не бывает". Голова начинает болеть, мыслей слишком много, и он не может удержать их в голове, а громкий, слегка хриплый смех рвёт глотку. Боль внутри даёт о себе знать, она пытается вырваться и порвать его грудную клетку. Он не слышит себя, мысли сбиваются и образуют жужжащий рой, он чувствует огромную вину перед обществом, перед всеми, сменяемую то страхом, то навязчивыми мыслями; юноша сотрясается в рыданиях, перемешивающихся с безудержным смехом.***
Тонкое серебристое лезвие проникает под бедную, местами синеватую кожу, расслаивая её, а из узкого надреза быстротечными дорожками пробежали алые струи. Он тяжело вздыхает. Ещё пару раз скользит по коже лезвием, так близко к паутинке вен, и дикое желание вогнать его глубже разрывает сердце. Душа, или остатки её, теплятся в охладевшем мозгу, а взор Фёдора устремлён в тёмное небо, лишь прозрачно окрашенное блеклыми пятнами Млечного Пути, он чувствует, как огненные звёзды проникают под его кожу, а на блестящем снегу подсыхают бордовые капли. Он чувствует, как порывы ветра проникают под тонкую рубашку, а ноги уже промокли от мёрзлого снега. Выход в поле, в самые тяжёлые морозы, это его дыхание, его жизнь и существование, моменты, ради которых он живёт. Жить ради смерти. Он посвятил свою жизнь смерти. Белая луна, освещающая далёкие километры полей, усыпанных бесконечными снежными простынями. Достоевский падает на колени, а вокруг него на белой ледяной земле расцветают алые маки, глаза стекленеют, пока новые бутоны цветов раскрывают свои лепестки. Поле покрывается всё новыми и новыми цветками, краснеет небо, алеет снег и ветреные порывы ломают кости. Его руки начинают дрожать и покрываются синеватыми пятнами, сквозь вены простилается свет звёзд, а их холод испепеляет одинокую тёмную фигуру. Лихорадочное сотрясение отслаивает частицы человечности, как в то же время всё новые и более глубокие предыдущим наслаждения заполняют собой его тело. Оно отдано снежным бурям, бесконечным километрам льда, наслаждению от собственной боли и противостоянию внутри. Через час он уже сидит в пустом трамвае, в полумраке, наблюдая лишь пустошь и город впереди. Лампочка в самом начале источает тёплый свет. Через несколько остановок в двери транспорта вваливается, еле стоя на ногах, парень. Высокий рост и белые волосы с неряшливо болтающейся сзади косой. Достоевский сразу узнаёт в этой фигуре студента. Последний шатаясь проходит в конец, ибо сразу увидел преподавателя. Однако из-за своей же неустойчивости падает на ближайшее сиденье, не дойдя около пары шагов. Фёдор чувствует, как разит за милю от студента алкоголем, да и по нему заметно. Видимо, весело вечер проводил. Больше в трамвай никто не зашёл, Достоевский бросает взгляд на наручные часы — начало первого. За окном лёгкая дымка тумана, поэтому звёзд не видно. Проходит пару минут с момента, как вагон двинулся, а слух брюнета улавливает тихие всхлипы. Фёдор склоняет голову, наблюдая, как сидящий полубоком Гоголь накрыл руками лицо. Сквозь ладони прерываются то ли смешки, то ли он и вправду плакал. Достоевский ещё пару минут равнодушно наблюдает за этим, после переводит взгляд к окну. Взор падает на дома, мимо, сквозь улицы и кварталы петляют рельсы, а уличные фонари, одиноко освещающие дворы, проносятся за окном жёлтыми кляксами. Людей там почти нет, либо же они просто слились с мрачной массой ночи за окном. Словно ожидая этого момента, рядом с Достоевским плюхается на сиденье юноша. Сильный, терпкий запах алкоголя ударил в нос Фёдору, блондин шумно вздыхает. — А вы? — На секунду Николай замолкает, словно боясь сказать что-то не то. Он сам слегка удивляется, ибо ему это несвойственно. Брюнет всё так же не отрываясь смотрит в окно. — Чего тут так поздно? — Из-за сильного опьянения парень не может и двух слов связать, однако рядом сидящий прекрасно улавливает мысль. — Гулял. — Холодно отвечает брюнет. Гоголь на мгновение будто собирается ещё что-то сказать, но выдаёт лишь пустой неразборчивый звук. Они едут молча ещё несколько минут. — Любитель ночных прогулок? — Можно и так сказать. — Губы Фёдора изламываются в полуулыбке. Снова остановка, двери разъехались, и вагон озарил шум дождя на улице. — Могу задать встречный вопрос? — С неким холодком в голосе произносит брюнет. Гоголь усмехается, и по щеке вновь побежала слеза. Через пару секунд он уже разразился смехом, возвращаясь к прежним мыслям, он не в силах сдержать эмоции. — Если ты хочешь, чтобы кто-то остался в твоей жизни, никогда не относись к нему равнодушно, а он, ну... — Он поднял взгляд, похожий на мольбу, на рядом сидящего Фёдора. После последних слов, блондин, хоть и слабо соображая, понимает, что сказал. Он ждёт осуждения, а страх отрезвляет его ум.