Все прекрасное редко

И запах сандала, и запах скандала Пустое шоссе, пять минут до вокзала Мы страны делили все поровну вместе Зачем мне теперь красота? Я без тебя сирота. Ночные Снайперы — секунду назад

14:00-16:00       Арсений, расположившись в машине Сережи, слегка потёр ноющую после Савины шею. Она, конечно, не была тяжелой, но активно вертелась и достаточно долго просидела на его плечах, покинув их только тогда, когда Арс довез её до автомобиля Димы. Катя укоризненно покачала головой на детские выходки, но сама Савина лишь заговорщически посмотрела на Попова, довольная от своего маленького путешествия. Арс на это просто улыбнулся.       Его пальцы коснулись небольшого, чуть выпуклого шрама на коже, и Попов тут же погрузился в воспоминания.       Арсений, ещё садясь в такси, натянул простую чёрную маску повыше, чуть ли не к самым глазам, надел солнечные очки, совершенно ненужные в такой темноте, и бейсболку. Если бы существовало задание не выделяться из толпы, он бы явно его провалил, потому что так скрывались только люди, которые явно замышляли что-то недоброе. Однако для него было главным не «не привлекать внимания», а «не дать себя узнать», и с этим он справлялся удачно.       Машина привезла его на самую окраину Москвы к какому-то старому и обшарпанному не отелю даже, а мотелю в лучших его традициях. Грязное одноэтажное здание, давно некрашеное и скучающее по ремонту, где свет горел только в одном из окон да у входа, едва мерцая, светила одинокая лампочка без какого-либо плафона. Попов слегка поморщился, но, попрощавшись с водителем, вышел из автомобиля и направился ко входу. За стойкой регистрации сидел грузный мужчина нерусской наружности, из-за густой растительности на лице и голове которого хорошо виднелись только тёмные безразличные глаза да крупный нос. — Триста восьмой номер. Меня ждут, — коротко бросил Арсений вместо приветствия и привычных для отеля фраз.       Работник мотеля, так же коротко взглянув на него, не спросив ни имени, ни документов, медленно поднялся со своего места, протянул руку к шкафчику за спиной, открыл дверцу, вытащил нужный ключ и положил его на стойку, а затем махнул рукой, растягивая гласные: — Вам туда.       Арс взял связку, кивнул и пошёл по единственному видневшемуся узкому коридору, едва освещаемому слабым, отвратительно жёлтым светом лампочек. Потолки были настолько низкими, что Попову пришлось пригибать голову, чтобы не тереться о них макушкой и не собирать волосами осыпающуюся побелку, следы которой виднелись на грязно-коричневой ковровой дорожке под ногами. Края её были ярко-бордовыми, и Арсений вдруг понял, что она вся была красного цвета, но там, где люди ходили в уличных ботинках, уже потеряла свой оттенок и привлекательность. Если они были до этого, конечно.       Нужная ему комната была в самом конце рядом с повидавшим жизнь фикусом, потерявшим почти все листья, кроме парочки жёлто-зелёных, висящих на ветках. Золотой нолик на чёрной табличке почти вытерся и казалось, что номер на самом деле тридцать восьмой, а не триста восьмой. Арс нажал на ручку, и дверь, будучи незакрытой, легко поддалась, открывшись с тяжким скрипом несмазанных петель, впуская его в тёмный и тесный номер.       Химозно пахло каким-то лимонным чистящим средством, немного хлоркой и сыростью. А ещё в воздухе чувствовался слегка горьковатый запах любимых фруктово-ментоловых сигарет Шастуна и его же древесно-солоноватый парфюм. Было холодно из-за открытого Антоном окна, в которое он явно до этого курил или просто пытался избавиться от духоты и спёртого мотельного запаха, что чувствовались до сих пор, несмотря на то, что комната, очевидно, долго проветривалась. Шаст сидел на постели, укутавшись в одеяло, накинутое на голые плечи, и смотрел в окно, держа в руках зажжённую сигарету. Арсений сел на стоящее у стола кресло, не снимая пальто, отложив на стол лишь очки и бейсболку, а маску спрятав в карман.       За окном, забив на зиму и декабрь, шёл ледяной ливень, гулко ударяясь об оконную раму и металлический карниз. Дребезжа, шумели проезжающие мимо старые трамваи, с грохотом катившиеся по рельсам. И был ещё какой-то равномерный механический звон, похожий на звук работы трансформатора. Единственный источник света — уличный фонарь, отбрасывающий решётчатые тени на стену, потолок и самого Антона. Арс отрешённо подумал о том, что получилась бы красивая и очень печальная фотография.       Ему вдруг захотелось рассмеяться, хотя поводов для смеха не было никаких. Он чувствовал себя актером в дешёвом драматическом сериале, сидя вот так, в темноте, смотря на человека на кровати и заранее зная конец серии. Стремясь задавить уже клокотавшие где-то в глубине груди смешки, он лишь улыбнулся, сунул руку в карман пальто и выудил оттуда пачку сигарет и зажигалку. Курил он редко, но в последнее время всё чаще. Придвинул к себе пепельницу, поджёг сигарету и затянулся.       Они сидели молча, окутываемые дымом и уличным холодом, и, кажется, никто из них не собирался нарушить тишину и вымолвить хотя бы что-то. Арсению стоило бы сказать, что он всё понимает, что он сам это передумал и перебрал и знает, почему так заканчивается, избавить бы обоих от лишних и ненужных фраз и драм, но он лишь устало молчал, всё так же всматриваясь в мужчину перед собой, будто тот вдруг очнётся, весело подорвётся с кровати и утянет его к себе под одеяло. И Шастун вдруг и правда пошевелился, зашуршало потревоженное им постельное одеяло, и в воздух влетела первая за сегодняшний долгий день фраза. — Арс… Я пиздец как устал, — голос хриплый и низкий, с нотками почти ядовитого бессилия.       Попов всё так же продолжил молчать, слова не удивили совершенно, они уже даже привычные и удивительно нормальные, слышанные не раз за годы их отношений. Только смеяться хотелось ещё сильнее, и Арсений сморщил губы, с трудом удерживая их от улыбки, достал новую сигарету и вновь закурил. Дым обжёг горло. — Всего этого уже слишком много, — Антон, не дождавшись никакой ответной реакции, обвёл глазами и рукой, высунувшейся из-под одеяла, комнату, будто бы это она виновата в том, что происходит.       Попов думал о том, что они расставались десятки раз, каждый из них называя таймаутом и отдыхом друг от друга. Иногда они даже не обговаривали эти моменты, вдруг просто переставая проводить вместе время и даже общаться на работе. Но в этот раз таймаутом и не пахнет. Пахнет отчаянием, горьким разочарованием и желанием заснуть и не просыпаться. Сейчас как будто и правда всё. — Я хочу… Я хочу расстаться. Пора заканчивать, — едва слышно шептал Шаст, так что его слова казались одновременно слишком тихими для номера, заполненного звуками с улицы, но и слишком громкими для обоюдного безмолвия.       Арсений с каким-то мазохистским удовольствием хотел переспросить, услышать эти слова ещё раз, но понял, что это будет слишком для них обоих, и лишь сухо, безразлично даже бросил, стряхивая пепел: — Хорошо, — но ни черта не было хорошо.       У Арсения в груди по ощущениям был целый Везувий перед извержением, и неизвестно кого под собой потопят горячая лава и пепел: самого Попова или Шастуна. Жар кипел, растекался по венам, заменяя кровь. Усталость и обида настолько поглотили его, что Арс надменно поджал губы и ехидно сощурился, спрашивая: — Ты уходишь к ней?       Ира всегда была камнем преткновения в их и без того запутанной связи. Все ссоры во многом происходили из-за неё, потому что Арс никогда не мог понять, кто из них в этих отношениях лишний: Кузнецова, с которой Антон жил, ел, смотрел по вечерам фильмы и ходил на тусовки, или он сам, которого с завидной регулярностью вызывали в неприметные отели и с которым спали. — Я не хочу говорить об Ире, — насупился Шастун, поплотнее кутаясь в одеяло, спасаясь от ледяного ветра, врывающегося в окно. — Ты ведь даже не любишь её, — продолжил Арсений никому не нужный и неприятный разговор. — Тебе-то откуда знать? — устало сощурился Антон, и Попов резко вздрогнул в кресле, пару секунд просидел без движения, будто каменное изваяние где-то в античном музее, а потом вдруг горько усмехнулся. — Ты не стараешься проводить с ней свободное время, ходить на свидания. Ты либо зависаешь в офисе, либо встречаешься с друзьями. Это по-твоему любовь, Шаст? Ты ведь домой приходишь чисто переночевать, тебе абсолютно… — Замолчи! Слышишь, замолчи! Ты и понятия не имеешь, как я живу с Ирой, ты нихуя, блять, не знаешь! — Шастун вскочил с постели, с удивительной быстротой распутав кокон из одеяла, в котором сидел. — Мне достаточно того, что я вижу, как и другим! Если бы ты любил её, то… — Арсений так же поднялся на ноги, сжимая кулаки и гневно нахмурившись. — То что? Возил бы её по грязным мотелям, чтобы потрахаться? Показательно лип на сцене, стараясь как можно больше полапать? — Шастун стоял, тяжело дыша и презрительно щурясь. — Или, может быть, я бы постоянно выкладывал бы посты-ребусы, чтобы взорвать всё сообщество?       Арсений в который раз за вечер дёрнулся, неверяще смотря на Шаста напротив себя и поджав губы. Антон досадливо поморщился, опёрся одной рукой о собственный бок, а второй закрыл глаза. Попов судорожно вдохнул. — Нет, Шаст, ты бы просто хотел быть рядом. Несмотря на работу, друзей и усталость, — тихо произнёс Арс, скрещивая руки на груди и качая головой.       Антон убрал руку от лица и уставился на Арсения. Тот видел, что в глубине глаз Шастуна зарождается недобрый огонь, рискующий перерасти в пожар, но сглаживать ситуацию не хотел и не собирался. От всего этого он устал не меньше. — Это всё ты виноват. Если бы ты не появился, не было бы никаких проблем, всё было бы охуенно, как и должно быть. Но нет, тебе же обязательно нужно было влезть в мою жизнь и разрушить, блять, всё, что я нахуй строил всё своё существование, — Антон сжал трясущиеся пальцы в кулаки и повернулся к тумбочке, чтобы взять оттуда стакан и бутылку воды. — Ты уничтожил всё, во что я верил, что я знал… — Шаст, я… — перебил Арсений, чтобы попытаться успокоить, объясниться и всё исправить, но Антон вдруг резко обернулся и Арс замолк на полуслове.       Как в замедленной съемке он смотрел на взбешенное, обезображенное злобой лицо Шастуна, на то, как в его сторону летел стакан. И казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Арсений закрыл глаза, а потом услышал, как о стену позади него с громким хрустом разбилась посуда. Затылок и шею обожгла резкая боль, на пальто полетели осколки, ударяясь о ткань. Попов открыл глаза и посмотрел на слегка сверкающие остатки толстого дна бокала, а затем потянулся рукой к затылку, чтобы стряхнуть стекло хотя бы с тела. Осколки впивались в ладони, оставляя мелкие порезы, и дойдя до воротника, Арс почувствовал на холодной коже что-то мокрое и ужасающе горячее. Он убрал руку из-за спины и в свете только что включённой Антоном прикроватной лампы, увидел пальцы, окрашенные красным. Кровь. — Арс, я… — начал было Антон, шагнув вперёд, порядком испуганный собственным действием и тем, что увидел окровавленные пальцы Арсения, но последний остановил его, дернувшись назад к креслу и ударившись о него голенями, резким жестом руки.       Шастун замер как вкопанный, всё ещё держа в мелко подрагивающих пальцах бутылку с водой. Попов отрешённо забрал свои вещи, полез в карман за ключами от номера и кинул их на потрёпанный временем и постояльцами стол. А затем также молча вышел из номера, удивительно аккуратно прикрыв за собой дверь. Уже в коридоре натянул на лицо маску и очки, наскоро вытер руки завалявшейся в полах бумажной салфеткой. От каждого движения шею пронзала режущая боль. Всё с тем же ужасающим спокойствием он подумал о том, что в порезе должно быть осталось стекло, выудил из кармана телефон и набрал номер Димы. Позов ответил на пятом гудке, когда Арсений уже покинул здание мотеля, выходя под ледяной ветер и ливень, пытаясь скрыться от них под разваливающимся козырьком. — Да? — голос был усталым, тихим и немного хриплым, будто бы Поз уже спал. — Дим, прости, что разбудил, но у меня тут небольшое ЧП и нужна помощь, — Попов слышал самого себя как будто из-под толщи воды: голос был глухим и низким. — Масштаб бедствия? — Дима включился как по команде, на заднем фоне было слышно, как закрылась дверь и щёлкнула зажигалка. — Пара порезов, кажется, осколки застряли, — просто сказал Арсений, чувствуя, как пальцы начало сводить от холода. — Арс, тебе бы в травму, я не уверен, что… — замявшись, начал Позов, но Попов его перебил. — Это долго и муторно, много бумажной волокиты и объяснений, я уверен, что ты всё мигом поправишь. — … Ладно, приезжай, я напомню адрес смс-кой, — после некоторой заминки ответил Поз. — Спасибо, — сказал Арсений и отключился, выходя из-под навеса и вызывая такси.       Пальто тут же начало тяжелеть из-за дождя, а по лицу стекали капли воды, обжигая холодом, но Попов упорно шёл к стоянке, куда заказал машину, чтобы не находиться рядом с проклятым мотелем. В автомобиль он сел уже едва ли не промокшим до нитки.       Перед домом Арс снял пальто и несколько раз встряхнул его, чтобы не занести осколки еще и в чужую квартиру, пару раз прошёлся пятерней по влажным волосам. Позов встретил его во всеоружии, собранный и сосредоточенный, с разложенными на столе лекарствами, и после краткого приветствия указал ему на туалет, отправив мыть руки, а сам ушёл на кухню.       Попов открыл кран, не чувствуя ни температуры воды, ни ожидаемого пощипывания и покалывания на порезах ладоней, механически намылил руки, ополоснул их, а затем вытер полотенцем, глянув на себя в зеркало. Можно было быть хоть трижды прекрасным актером, получить кучу Оскаров, но скрыть болезненную бледность и широкие зрачки, почти затопившие радужку, невозможно. Он хотел было похлопать себя по щекам, чтобы вернуть им хоть какой-то цвет, но в квартире стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь едва слышными шевелениями Димы, потому он оставил эту идею, выходя из ванной. — Ты под дождём что ли шёл? — тихо спросил Поз, когда Арсений вернулся и сел на предложенный ему стул, обращая таким образом внимание на его внешний вид. — Под таким ливнем едва ли можно остаться сухим, — увильнул от ответа Арс, складывая руки в замок.       Дима хмыкнул и, намочив в перекиси вату, дал её Арсению. — Обработай руки, — скомандовал он, сам заходя за спину Попова, чтобы оценить фронт работ.       Едва присмотревшись, слегка присвистнул, а затем, оттянув ворот, втянул носом воздух. — Сними рубашку, у тебя вся спина в крови, — серьёзно попросил Дима, а затем настороженно спросил. — Что случилось? — Несчастный случай на пробах, — тут же отрапортовал заготовленную ещё в такси версию Арсений и откинул использованную ватку в подставленное Позом ведро, вытаскивая рубашку из брюк, расстёгивая пуговицы и стягивая влажную ткань с тела. — Неудачно приземлился, разбил стекло.       Позов, слушая, хмыкнул, придвинул поближе напольную лампу и надел на руки медицинские перчатки, тут же обработав их антисептиком. Опустил в контейнер с водой бумажное полотенце, а затем начал аккуратно и методично стирать кровь сначала со спины. — Кровотечение ещё есть? — чтобы не молчать, спросил Арс. — Да, — выдохнул Поз, помолчал несколько секунд и продолжил. — И как минимум два осколка есть, может ещё, не вижу пока.       Тикали часы, за окном продолжал лить дождь, стуча по стёклам и карнизам. Арсений тупо смотрел на деревянную поверхность стола, смутно чувствуя, как Дима водит полотенцем по позвоночнику, и слыша, как он откидывает уже третье использованное в мусорку. Где-то в глубине квартиры послышалась возня, и Позов на секунду замер. — Почему ты не рассказал о ситуации ещё на площадке? — спросил он, когда закончил со спиной и обошёл Арса, вставая у разложенных на столе лекарств. — Я не сразу заметил, — прошептал Попов, немного ежась под испытывающим взглядом Димы. — А когда заметил, было уже поздно что-то говорить.       Поз прищурился. — И тебя даже не осмотрели на предмет ранений? — недоверчиво протянул он, вновь обрабатывая руки антисептиком, придвигая ближе к краю стола какую-то металлическую миску, а затем взял щипцы и телефон, на котором включил фонарик.       Снова послышался звук скольжения лампы по полу, и Арсений теперь видел собственную сгорбленную тень, падающую на кухонный гарнитур и стол. — Там было много других забот, и я отказался.       Позов протяжно и недовольно выдохнул, холодный воздух защекотал затылок и шею Попова. — Будет больно, — произнёс Дима, и Арс нашёл в себе силы лишь тупо кивнуть, ничего не отвечая.       Арсений будто был впал в какой-то анабиоз, ничего не ощущая и ни о чём не думая. В голове было тихо, где-то в груди слишком пусто, уже не тряслись руки, хотелось лишь поскорее уснуть и никогда больше не просыпаться. Звякнуло стекло — один из осколков упал в миску, через пару минут к нему присоединился второй, а затем и третий. Попов чувствовал, как Позов осторожно нажимал пальцами на рану, пытаясь понять, осталось ли там что-то, но боли не было.       Поз вновь обошёл его, подойдя к столу, отложил окровавленные инструменты на салфетку и, хмурясь, вновь налил на руки антисептика. — Надо наложить пару швов, ты как? — спросил Дима, вглядываясь в безэмоциональное лицо Арса и понимая, что ситуация, о которой тот рассказал, совершенно далека от реальности — настоящий, знакомый всем Арсений никогда бы не сидел вот так, если бы случилось что-то настолько мелкое и простое.       Вместо ответа Попов просто сделал неопределенный жест, смотря на свои руки, даже не поднимая глаз на друга. Позов выдохнул, распаковал иглу, подцепил её чем-то, похожим на ножницы, и приблизился к спине Арса. Несколько долгих минут было слышно лишь их дыхание, скольжение нити по коже да вой ветра за окном.       Арсений любил зиму, но ненавидел темноту. Он всегда радовался первому снегу, ему нравилось делать снежных ангелов и лепить снеговиков, рыская по двору в поисках подходящих палок для рук, нравилось прыгать в высокие сугробы, застревать в них и с трудом вылезать, а потом стягивать дома мокрую одежду и тут же вставать под душ, чувствовать, как от горячей воды замёрзшая кожа начинает нестерпимо чесаться и гореть. Он даже получал удовольствие от того, как мороз прихватывал щёки и нос, кусал колени под тонкими узкими джинсами и пальцы без перчаток. Всё это всегда напоминало ему о детстве, новогодних каникулах и подарках. Но темнота, неизбежно приходившая с зимой, когда светало только к десяти утра, а в четыре часа дня было уже сумрачно, часто сводила с ума. Хотелось залезть под одеяло и не вылезать оттуда до самой весны, первых проталин, яркого, слепящего солнца, внезапно показавшегося из-за тяжёлых, нависших облаков, запаха мокрой земли, чавкающей под ногами серо-чёрной каши из снега, грязи и реагентов и капели по железным карнизам.       Дима наложил повязку, аккуратно закрепил её так, чтобы точно не сбилась ночью и вернулся обратно к своему медицинскому арсеналу, скидывая весь мусор в отдельный контейнер. Стянул с рук перчатки и сел на стул, повернувшись к Попову. Арс, наконец, отмер и пошевелился. — Завтра надо будет поставить прививки от столбняка, мало ли что. Я запишу тебя к врачу, сам же не пойдёшь, — деловито произнёс он, складывая руки на груди и глядя на то, как Попов вновь надевает на себя рубашку. — Спасибо, что помог, Поз, — кивнул Арсений, вставая со своего места и собираясь ещё что-то сказать, как вдруг в дверях показалась сонная, щурящаяся Катя в пижаме и растрепавшимся пучком на голове. — О, Арсений, здравствуй. Я-то думаю, где Дима, — протянула она тихим, чуть хриплым голосом, прочистила горло и продолжила. — Что случилось? — Производственная травма, пришлось накладывать швы, — ответил за Попова Позов, кивнув на его шею, и тоже встал со стула.       Катя мгновенно проснулась, собираясь буквально в секунду. В кольце из двух внимательно следящих за ним людей Арсений чувствовал себя неловко и виновато. — Ещё раз спасибо, Дим, извините, что разбудил вас так поздно, — переминаясь с ноги на ногу, сказал Арс и хотел было двинуться к выходу, как Катя вновь подала голос. — Может чаю? Или поздний ужин? — она скользнула по его бледному лицу взглядом и коротко переглянулась с мужем. — Да и уже поздно куда-то ехать, а ты мокрый совсем, я могу постелить на диване, утром Дима ещё раз посмотрит повязку. — Да, куда ты ночью в таком… — он хотел продолжить, но вид мгновенно напрягшегося Арсений остановил его на полуслове. — Нет, всё в порядке, поеду к Сереге, он всё равно уже давным-давно поставил вторую кровать, — он слабо улыбнулся обоим и сунул руки в карманы.       Катя чуть наклонила голову, вновь смотря на Позова, но отступила с прохода, пропуская Попова в коридор. Дима недовольно качнулся с пятки на носок и пошёл вслед за ним. Уговаривать Арсения, когда тот что-то уже решил, было бесполезным занятием.       Арс накинул на плечи влажное пальто, даже не пытаясь его застегнуть, надел промокшие ботинки и протянул Позу руку для прощания. Дима отметил, что пальцы того были ледяные и хмыкнул. — Спасибо, что выручил, — вновь поблагодарил Арсений, кивнул Кате, выглянувшей с кухни и, пожелав спокойной ночи, вышел за дверь. — Производственная травма, ага, как же, — с сарказмом пробормотал Дима, закрывая квартиру, и повернулся к обеспокоенной жене, прислонившейся плечом к косяку.       Катя смотрела на него вопросительно, ожидая объяснений, но Позов качнул головой и в какой раз за вечер вздохнул. — Всё завтра, Катюш, поздно уже, — он потер ладонями глаза и коротко чмокнул её в подставленный лоб. — Иди спать, я уберусь на кухне и приду.       Она моргнула, мягко погладила мужа по предплечью и двинулась к спальне. Позов лишь поджал губы, пытаясь понять, что происходит.       Арсений вышел из подъезда и тут же похлопал по карманам в поисках сигарет и зажигалки. Закурил и только тогда вызвал себе такси, не удосужившись спросить Матвиенко, можно к тому или нет. Дым уже привычно обжёг горло и лёгкие. Арс коротко кашлянул, вновь затянувшись и выдохнув морозный воздух. Сизые клубы, подсвеченные фонарём, поднялись наверх, разбились о козырёк и, обогнув его, поплыли дальше, смешиваясь с дождем. Попов отрешенно заметил, что у двери уже собралась целая лужа, в которой он как раз и стоял. Было пусто. На улице ни единого человека, а внутри зияла чёрная дыра, которая не то, что не притягивала к себе что-то, она исторгла всё, что в нём вообще было. Она росла с космической скоростью, поглощала его самого, не давая сделать глубокий вдох, наполнить себя хотя бы чем-то. И жизнь, конечно, не была «кончена в тридцать один год», но казалась теперь какой-то бесцветной и слишком рваной, обрывочной даже.       Арсений в который раз подумал о том, сколько раз за всю жизнь они расставались и сходились, но никогда это не было так. Надломленно. Сбивчиво. Ужасающе больно и страшно. Насовсем. Они оба, кажется, перестарались или недостарались вовсе. Так крепко держась друг за друга, забыли, что мешали, давили, ломали, а не выстраивали общую жизнь, в которой оба бы не боялись продолжения, мира вокруг и даже самих себя. Арс хмыкнул и вновь поднес сигарету к губам.       Он размышлял о том, что мог все исправить, если бы не был таким упрямым, понял, где накосячил и что делал не так. Может быть, если бы он не пытался склеить всё то, что уже давным-давно рассыпалось в пыль, а просто отпустил и разорвал всё сам, было бы проще и легче, но уже слишком поздно, чтобы обернуть время вспять. Арсений бы отдал что угодно, чтобы всё изменить, но, кроме него самого, он больше ничего не имел.       В кармане завибрировал телефон. Арсений непослушными пальцами вытащил его и ответил на незнакомый ему номер. Таксист, долго извиняясь, объяснил, что не может проехать через шлагбаум, а потому к машине надо пройти пешком. Попов лишь угукнул в трубку, а затем коротко рассмеялся, закрыв лицо руками. Необходимость снова выходить под дождь в декабре казалась слишком ироничной, а потому он, всё ещё нервно улыбаясь, шагнул под стену воды и зашагал по лужам к автомобилю. Ему не было холодно. Ему было никак.       Серёжа, едва увидев на пороге насквозь мокрого Арсения, тут же впустил его, даже не поздоровавшись, и принялся помогать ему раздеваться, удивленно и настороженно оглядывая. Белевшая на шее повязка вызвала в нём приступ тревоги. — Арс, что случилось? — голос Матвиенко был испуганным и чуть дрожащим, Серёга всем своим видом излучал беспокойство.       Попов лишь отмахнулся, с трудом расстегивая рубашку трясущимися руками и проходя прямо в спальню. В темноте на пол летела одежда, ложась скомканной грудой, Серёжа наблюдал за этим, всё так же держа в руках пальто, которое только что стянул с друга. — Арс, что произошло? — с нажимом произнёс он, подходя ближе.       Арсений продолжал упорно молчать, залезая под одеяло с головой, а затем приглушённым тканью голосом выдал: — Серёж, всё завтра. Я хочу спать, — он поглубже зарылся в кровать и замер. — Но уже завтра! — взволнованно воскликнул Матвиенко, на автомате кинув взгляд на часы — стрелки показывали два часа ночи.       Попов даже не шелохнулся. — Принести чай? Ты ведь замёрз совсем, тебе бы под душ горячий надо, — он попытался сделать хотя бы что-то, но ответом ему вновь была тишина.       Серёжа вздохнул, сгрёб в охапку одежду с пола и, кое-как прикрыв за собой дверь, отправился развешивать вещи для просушки. Где-то в пальто звякнул телефон Арсения, высветив на экране сообщение от Поза и уведомление о низком заряде. Сергей подключил его к проводу и сам написал Диме о том, что Арс у него. Позов ответил тут же коротким «Понял». Он постоял какое-то время посреди кухни, раздумывая о том, не притащить ли все-таки чай с коньяком или вернее коньяк с чаем, но понял, что поспешно скрывшийся под одеялом Попов даже не подумает его выпить, а потому вздохнул и отправился в кровать сам.       Но никаких разговоров «завтра» не было. Матвиенко проснулся, резко сев на постели и осознав, что он банально забыл завести будильник, а теперь часы показывали половину десятого утра. Учитывая, что в офисе надо было быть ровно в десять, это явно полное фиаско. В квартире стояла полная тишина, не нарушаемая абсолютно никакими звуками, и это было странно, учитывая, что Арсений даже зимой в темноту подрывался с постели в шесть утра, чтобы позаниматься. Сережа недоуменно и несколько тревожно встал с кровати, по пути натягивая на себя свитшот, так как тело после сна под теплым одеялом слабо принимало лёгкую прохладу комнат, и пошел во вторую спальню. Попов еще спал, всё так же зарывшись в одеяло и слегка похрипывая. — Арс, вставай, мы проспали на работу, — на ходу отправляя сообщение об опоздании, громко протянул Серёга, продолжая коротко пролистывать ночные уведомления.       Арсений даже не шелохнулся. — Арс? Просыпайся, ты чего? — Сережа нахмурился и подошёл к чужой кровати, кладя руку на плечо друга.       То даже сквозь ткань плотного одеяла отдавало резким жаром. — Арсений, твою мать! — вскрикнул Матвиенко, стягивая с него одеяло.       Арсений глухо и хрипло застонал, тут же закашлявшись и прикладывая руку к груди. — Чего кричишь? — низким, едва слышным голосом выдавил он из себя, жмурясь и закрывая глаза ладонью даже от неяркого декабрьского света. — Я говорил, что вчера надо было в горячую ванну и чаем закинуться, чего мы теперь делать будем? — Серёжа напряжённо всматривался в друга, который морщился и гулко сглатывал опухшим горлом. — Я принесу градусник, — он уже хотел было отойти от кровати, как Арсений сморщился и стал пытаться сесть.       Помогая ему, Матвиенко с неудовольствием отметил, насколько сам Арс и простыни под ним были влажными от пота. — Сколько время? — спросил Попов, тут же начав кашлять.       Вместо ответа Сережа ушёл на кухню за стаканом воды и градусником, попутно снял с зарядки арсеньевский телефон, а после вернулся обратно, подавая всё это Арсению. Его руки так тряслись, что пришлось помочь тому держать стакан, пока Арс пил, чтобы вся вода не осталась где-то на просторах кровати. — Без двадцати десять, — наконец проговорил Матвиенко, и Попов вновь закашлялся, хватанув лишней жидкости. — Твою мать! — он попытался было хотя бы свесить ноги с кровати, но те налились свинцовой тяжестью, как и руки, а потому ему пришлось оставить свои попытки собраться быстрее, чем за пять минут. — Куда тебе! Отменять съёмки надо, в таком состоянии ничего не сделаешь, — бормотал Сережа, подавая Арсению градусник и помогая его поставить. — Никаких отмен, Серёг, — слабо выдохнул Попов, прислоняясь затылком к изголовью и облизывая сухие, потрескавшиеся губы. — Все съёмки новогодние, время гостей расписано, мы их уже не сможем передвинуть. По дороге купим жаропонижающее и что-нибудь от кашля, найдём мне кофе, на день хватит. Притащи какую-нибудь одежду, пожалуйста.       Дышал он с трудом, со свистом втягивая и выпуская воздух, от чего предложения в его речи были сбивчивыми и отделялись большими паузами. — Ты точно ёбнутый, — заворчал Матвиенко, но отправился к шкафу, вытаскивая оттуда первые попавшиеся вещи, следя только за тем, чтобы они были потеплее.       Градусник показал 39.1. — Арс, тебе к врачу надо, а не на работу, — Серёжа вновь попытался отговорить Попова от его затеи, но тот даже в таком состоянии был слишком упрямым. — Помоги одеться и дойти до ванной. Через десять минут выезжаем, — прохрипел Арсений и с трудом всё же спустил ноги с постели.       Вдвоём они довольно скоро разобрались с одеждой, поддерживаемый Сергеем, Арс дошёл до туалета и заперся там, а Матвиенко пулей почистил зубы сам и оделся.       К тому моменту, как они добрались до офиса, Арсения, завернутого в самую тёплую куртку Серёжи, колотило сильнее, но, после сразу трёх таблеток жаропонижающего и американо, он мог передвигаться самостоятельно, хотя и выглядел отвратительно: бледный, с красными воспалёнными глазами и выступившими каплями пота на висках. Едва начавшиеся ворчания от коллег тут же прекратились, когда все увидели, в каком Попов состоянии. Дима тут же засуетился, осматривая горло и ощупывая шею, приложил к его лбу руку, но высокой температуры уже ожидаемо не было, а затем оглядел повязку, на которой из-за постоянного кашля выступила кровь. Позов лишь вздохнул и начал обзванивать знакомых врачей, просить привезти лекарства, а также записать Арсения на обследование сегодня же. Антон, наблюдая за всем этим с максимально виноватым и болезненным видом, выскользнул из офиса, закуривая на ходу. Ему хотелось провалиться сквозь землю.       Для Арсения вся неделя прошла как во сне. Он с трудом осознавал, что вообще происходит, на таблетках и уколах, которые исправно делал ему Поз, приезжая к Матвиенко домой. Голова работала странно, он определённо участвовал в съёмках, даже не показывал, что ему хреново, но что конкретно там выделывал — не помнил. Помнил только, что его постоянно тошнило, отчего между моторами он убегал в туалет, склоняясь над унитазом, но отчаянно сжимающийся желудок, полный только воды, ничего из себя не извергал, а температура выбивала из колеи окончательно. Поэтому, когда он однажды проснулся в темноте спальни и осознал, что голова больше не чугунно-тяжёлая, а в теле осталось только ужасающая слабость, он выдохнул. За дверью в глубине квартиры слышались приглушенные голоса Серёжи и Димы, что-то шелестело и шуршало. Арс нащупал на тумбочке полностью заряженный телефон, разрывающийся от уведомлений с самого понедельника. Экран услужливо подсказал ему, что был восьмой час вечера. Арсений сел на постели, потер руками прохладное лицо и скуксился от запаха, который от него исходил. Если он вонял так всю неделю, то у него были плохие новости.       Когда он вышел из комнаты, чуть пошатываясь и сморщившись от яркого света, на звук его шагов обернулись Позов и Матвиенко. Дима чуть улыбнулся. — Как себя чувствуешь? — спросил он, оторвавшись от пакетов. — Лучше, — просто ответил Попов, а затем продолжил. — Мне нужно в душ. — Определённо лучше, — кивнул Поз, когда Арсений, не дожидаясь никаких комментариев, протопал в ванную.       Серёжа лишь устало сел на барный стул. — Чай хочешь? — Давай. Арс все равно застрянет там на полчаса.       Они оба хмыкнули.       Арсений, вышедший из туалета, пахнувший мятой, шампунем и гелем для душа и наряженный в свежую и чистую одежду, застал их за яблочным пирогом и обсуждением недавнего футбольного матча. — Арс, Катя передала тебе куриный суп и пирог, — Попов с удивлением отметил, что он и вправду хотел есть. — Ложись, поставим тебе последние уколы. — На съёмках всё нормально было? — спросил Арсений, и Дима чуть притормозил, обрабатывая место укола антисептиком. — Да, переживать не о чем, выпуски получатся нормальными, — ответил за него Серёжа, и слово «нормальными» неприятно резануло Арса по ушам. — Но смотреть тебе не советую, — отозвался Позов, и ягодицу пронзила боль. — Ауч! — Арсений обернулся, смотря на спокойное и сосредоточенное лицо Димы. — Прости, антибиотики неприятно вводятся. — Всё так плохо? — он снова вернулся к работе, и Поз за его спиной вздохнул. — Да нет, на самом деле. Чуть с приветом, но никто и не заметит.       Он приложил мокрую ватку к коже, сделал ещё какой-то укол, а затем убрал все шприцы в контейнер. Помыл руки, допил из кружки чай и подхватил надкусанный им кусок пирога. Арс тем временем поправил на себе штаны и аккуратно сел на диване. — Ладно, я поехал, там Катя ждёт, и так почти не виделись всю неделю. Поешь обязательно. Серёг, проследи, — Матвиенко на его слова только кивнул, убирая чашки в раковину. — Спасибо тебе огромное, Дим. И Кате передай, что я ей очень благодарен.       Позов улыбнулся и обнял Арсения, прежде чем надеть на себя куртку и шапку. — Давай, поправляйся и не болей больше так. Перепугал весь офис.       Арс кивнул, и за Димой закрылась дверь. Серёжа на кухне переливал суп из термоса в тарелку. От него ещё шёл густой пар. Арсений налил себе воды, одним махом осушил стакан и снова наполнил его, делая мелкие глотки. — Садись есть. Ты всю неделю только воду и пил, — Матвиенко кивнул на тарелку.       Попов сморщился и взял ложку. Бульон мягко согрел желудок, и Арсений едва подавил желание блаженно застонать. Сергей улыбался, глядя на то, как его друг почти урчал от удовольствия, а затем встал, чтобы вскипятить чайник. — Ну что, рассказывай, что там произошло, — вздохнул Матвиенко, когда Арс отставил тарелку и сделал первый глоток чая.       Попов замялся, но затем выдал все как на духу. Он никогда особенно не разговаривал с Сережей о своих отношениях с Антоном, но прекрасно понимал, что Серёга о них знал. Да, он приезжал к нему в самом плохом состоянии, молча лежал на диване, пил пиво или шёл с ним в клуб, но между ними как будто установилось негласное правило: не говорить об этом. Матвиенко просто был рядом, развлекал как мог, периодически раздавал подзатыльники, чтобы Арсений одумался, но в целом был самой мягкой подушкой безопасности, которую только можно было иметь. Серёжа слушал его без удивления, не перебивал, даже не угукал, лишь подливал чай, когда он заканчивался, добавляя туда мёд и лимон. Арс рассказал обо всём, что между ними было, опуская, конечно, лишние подробности, но картину составил полную. — Если бы Шаст не был моим другом, я бы набил ему морду, — после молчания выдал Матвиенко, имея в виду ту сцену в мотеле. — Впрочем, вы оба эту кашу заварили и оба виноваты.       Арсений нахохлился и вздохнул. — Он этого не заслужил. — Вы оба этого не заслужили, — парировал Серёжа, мешая ложкой свой чай.       Арс отвернулся к окну, глядя в темноту на освещённую и шумную улицу. Он бездумно водил пальцем по краю чашки и размышлял. — Знаешь, я ведь, в сущности, никогда не был влюблён так, чтобы от начала и до конца, — подал он в конце концов голос, снова повернувшись к Сергею. — А как это, «от начала и до конца»? — А это когда ты день и ночь в любви, жить не можешь без звука голоса человека, не можешь с ним расстаться и начинаешь скучать по нему даже тогда, когда вы вместе. — Звучит как зависимость, — Матвиенко нахмурился и покачал головой. — Может быть, но если зависимы оба, то это уже любовь. Когда тебе за тридцать, такого не случается. Никто не посадит тебя на велосипед и не будет целовать в затылок, пока вы едете в никуда. Никто не будет укрывать тебя от проливного дождя собственной рубашкой. Или таскать цветы, пряча их под курткой. Никто не будет смотреть на тебя так, как будто ты единственное сокровище в его жизни. — Что ж, люди после тридцати не любят? — Любят, но только не так, как в шестнадцать. В школе все кажется мягким, искрящимся, еще нет ни долга, ни ответственности, ни груза прожитых лет и событий. Ты весь в этом чувстве, даришь его даже простому встречному, хотя вы едва встречаетесь глазами. А во взрослой жизни ты тащишь на себе всё, что так или иначе передумал и переделал, и любовь уже совсем не такая. С привкусом горечи, сожалений и разочарований. Не в партнёре, конечно, в себе. Легче любить, когда у тебя ничего нет: ни денег, ни имени, даже квартира не твоя, а чья-то. Тогда и жертвовать ничем не нужно, ты отдаешь просто себя и этого достаточно. — Значит, любить для тебя — это жертвовать? — Серёжа приподнял брови в вопросе. — Да. Я отдавал Шасту всё, что у меня было, и хотел, чтобы Антон ради меня тоже что-то терял, — Арс поджал губы и нахмурился. — Но это не любовь, Арсений. Это желание власти и обладания. Антону разве нужны были твои жертвы? Он ведь тебя об этом не просил.       Арсений глубоко вздохнул и опустил голову, поглаживая пальцами ручку чашки. — Любовь не про разрыв на части, Арс, не про громкие поступки и слова, не про измученность и не про жизнь на постоянном изломе. Она про спокойствие и безопасность. Вот и всё. — А если мне нужны доказательства чувств? Если без этого я не верю? Если просто слов мне недостаточно? — он поднял на Серёжу красные, печальные глаза. — Ты веришь, что я тебя люблю? — Это другое… — начал было Попов. — Нет, Арсений, то же самое, только не про романтику. Я могу не говорить тебе этого каждый день, но это ведь и не нужно. Ты знаешь, что я люблю тебя, а я знаю, что ты любишь меня, хотя тоже не говоришь мне об этом. — Я знаю тебя кучу лет… — Как и Антона. Да, меньше, чем меня, но всё же. Любить — это уметь как отдавать, так и принимать, доверять, жить, а не существовать, в конце концов. И знаешь, ты всё же не прав. Любовь не должна быть зависимостью, не должна быть тем, без чего ты жить не можешь. Это просто часть жизни, которая делает её лучше. И, к слову, после тридцати тоже можно таскать ромашки под курткой и катать на велосипеде или самокате. Ты просто ставишь слишком серьёзные рамки, — Матвиенко покачал головой и забрал посуду, ставя её в посудомойку. — Серёг… Спасибо тебе, что возился со мной всю эту неделю, — тихо проговорил Арсений, и Серёжа, обернувшись, улыбнулся и подошёл к другу. — На это и нужны друзья, Арс. Как там? Один за всех и все за одного?       Арсений подавил в себе желание спросить, как там Антон и что он делал всё это время, и вместо этого лишь подставил макушку для поцелуя Серёжи, а затем перебрался на диван, чтобы вместе с ним посмотреть фильм.       Арс моргнул, возвращаясь в реальность и глядя на то, как Матвиенко в такт музыке, которую он включил, покачивал головой и постукивал руками по рулю. Он казался привычно расслабленным и мягко-спокойным. У Серёжи была замечательная черта: от него всегда веяло уютом, таким, когда ты сам чувствуешь себя умиротворённым вне зависимости от ситуации. Он был самым комфортным человеком, которого Арсений когда-либо знал. Улыбнувшись, Попов вдруг вспомнил, как Матвиенко примчался к нему в Петербург в марте. — Серёг, почему люди не разговаривают? — Арс, сидевший на кухне, так внезапно задал вопрос, что Серёжа, залипавший в телефоне, поднял на него недоумённый и чуть расфокусированный взгляд. — Ты кого-то конкретного имеешь в виду? Или в общем? Потому что мы прямо сейчас разговариваем. — Ну, знаешь, кто-то, к примеру, попросил купить молока, а другой не услышал или не захотел слышать и купил вместо этого колбасы. И вроде как колбаса тоже ничего, но это ведь не молоко, — Попов чуть замялся, не отрывая глаз от собственных рук, а Сергей окончательно отложил телефон. — Арсений, тут ответственность на обоих лежит. Один не дал список того, что действительно нужно было взять в магазине, а второй посчитал, что это неважно, и решил взять то, что нужнее ему. — А разве это не эгоизм? — Пожалуй. Но всё ещё обоюдный, потому что первый не спросил, что в магазине нужно второму.       Арсений покрутил в руках бокал, смотря, как вино волнуется, ударяясь о его стенки. Матвиенко тяжело вздохнул. — К чему эти аллегории, Арс? Ты ведь хотел спросить, почему вы с Шастом не обсуждаете то, что произошло.       Попов нахмурился и сделал глоток. Вино обжигающе прокатилось по пищеводу, теплом осев в желудке. — Я понятия не имею, почему вы это не обсуждали, — продолжал Серёжа. — Я не могу залезть к вам обоим в головы, чтобы понять, что вы там себе напридумывали. Но я думаю, что вы оба самую малость заигрались. Если вы легко славливаетесь в импровизации на работе, это не значит, что в отношениях всё будет так же. Это сложнее. Да и там вы не можете просто так взять и менять роли каждые десять минут. — Хочешь сказать, что в реальной жизни всё должно быть чётко выверено и расписано? — Арсений поднял на него тяжёлый взгляд. — Нет, иначе в ней не будет интереса. Я хочу сказать, что реальная жизнь далеко не театр и тут не скроешься за придуманным себе персонажем. Тут надо вечно разбираться и говорить. — Мы пришли к тому, с чего начали, — заворчал Арс и заёрзал на стуле. — Ты сам загнал себя в этот круг, Арсений. И, к сожалению, мне тебя оттуда не вытащить, — Серёжа покачал головой. — Спасение утопающих дело рук самих утопающих? — Нет, просто ты ведь сам к лестнице на корабль не тянешься. И спасательный круг отпихиваешь. Такой драмы, прости господи, настроили, что теперь оба едва разгребаете.       Серёжа под конец своих слов недовольно запыхтел и встал со своего места, чтобы поставить чайник. Они молчали, пока он заваривал чай, разливал его по кружкам и нёс одну из них Арсению, осторожно передавая, чтобы не пролить. — Ты мне лучше скажи, вот ты всегда так старался оберегать свою личную жизнь, никому ни о чём не говоря, даже под пытками наверняка бы завёл своё «ну, смотрите, я же актёр», а о Шасте буквально кричишь. У тебя над головой едва ли не неоновая вывеска висит со словами «Я люблю Антона». С чего это вдруг? — Никакая вывеска вовсе и не висит! — скуксился Арсений, а потом всё же сдулся. — Не знаю. Оно, понимаешь, само как-то. Я его знаю, по ощущениям, всю жизнь. Знал ещё до того, как родился, и буду знать даже после смерти. Как будто бы я вообще появился на свет, чтобы его встретить и полюбить.       Матвиенко посмотрел на него скептически. Попов поднял руки в защитном жесте. — Нет, это не значит, что вся моя жизнь состоит только из этого. Но просто… Я должен был его встретить, рано или поздно. В прошлой жизни, в этой, следующей. В любой вообще. И это всё будто предопределено что ли. — Так ты теперь ещё и в перерождение веришь? — Серёжа поднял одну бровь и странно посмотрел на друга.       Арсений вздохнул, отвернулся, теребя красную нитку на запястье. Чем дольше он молчал, тем сильнее Сергей хотел набрать Позову сообщение с сигналом «сос»: кажется, у Арсения кукушки в голове залетали, а мы все пропустили этот момент. — Не знаю. С ним кажется, что так и есть, — выдал наконец Арс и сделал глоток чая.       Матвиенко понятия не имел, что на это ответить и просто смотрел на хмурого Попова, медленно водящего пальцем по краю чашки. Арсений снова подал голос, обернувшись. — Серёж, а ты смерти боишься?       Серёга насупился и на какое-то время задумался. Не то чтобы он не размышлял об этом, но, когда ты ребёнок, о смерти не вспоминаешь вовсе, потому что всё кажется вечным, ты, родители, мир вокруг тебя, даже футбольный мяч не сдувается ни разу, в юношестве избегаешь этих мыслей, ибо с подростковыми перепадами понесёт в такую философию, что не выплывешь ни разу. И, конечно, будучи взрослым человеком, Сергей знал, что такое смерть, видел её собственными глазами, но никогда не задумывался о том, боится ли он умереть. — Нет, — размеренно ответил, наконец, Серёжа и сел, подогнув под себя одну ногу. — Чего бояться, никто из нас не вечен.       Арсений снова нахмурился. — Вот знаешь, люди боятся не темноты, а того, что в ней может скрываться, это у нас на подкорке сидит, вдруг там хищник или ещё кто. Люди боятся не воды, а на деле утонуть. Люди боятся смерти и боли, которая может прийти вместе с ней, а еще забвения. Я боюсь, Серёг, что я никакого следа после себя не оставлю. Что уйду так, как будто меня никогда и не было, — шептал Попов, потому что громко говорить об этом было страшно. — Арс, но ты ведь уже оставляешь след, мы его оставляем. Импровизация, многочисленные другие проекты, твои роли в кино. — Импровизация может и кануть в лету в один момент, и, скорее всего, так и случится. А роли там так, второстепенные и едва заметные. — Ничто не вечно, так или иначе, но у тебя обязательно будут большие роли. Всему своё время, Арсений. Время молчать, и время говорить. — Время любить, и время ненавидеть, — рассеянно продолжил Попов, а затем сгорбился. — Мне этого недостаточно, понимаешь? Не то чтобы мне была нужна вселенская любовь, уважение и полное признание, но я хочу быть уверенным, что я не умру просто так. — Арсений, тебя ведь любит огромное количество человек и сколько полюбит ещё. И полюбят за тебя самого, за то, что ты делаешь, а делаешь ты больше, чем можешь себе представить. Необязательно заполучать весь мир, чтобы почувствовать себя нужным и важным. Так же как необязательно иметь кучу денег, чтобы понять, что ты богат. Это исключительно то, как ты себя чувствуешь. А уверенности в том, что тебя будут помнить, никто не даст, это невозможно. Гарантии тоже умирают вместе с людьми.       Арс в ответ молчал. Серёжа знал, что Арсения вообще-то редко тянуло на философию, но сегодня его день рождения, а в такие дни Арс обычно начинал перебирать своих тараканов, выкидывать дохлых и отчаянно шевелить живых, а ещё доставал чертят из табакерки. В итоге они устраивали свистопляску всем, как и самому Попову. Серёжа знал эту его черту и дорожил ею как зеницей ока, потому что в такие моменты Арсений переставал поддерживать привычный ему имидж, становился хрупким-хрупким, но ловить Матвиенко, в отличие от Шастуна, не умел, а потому просто не давал другу накрениться. И этого оказывалось достаточно. — Знаешь, Арс, та же проблема у тебя и с Антоном. Ты ждал слишком многого, от себя, от него, хотел всё и сразу. Либо дохуя, либо нихуя, а ты попробуй разбираться со всем постепенно. Да, роли небольшие, но будут главными. Да, кажется, что делаешь недостаточно, но на наши концерты ездят люди, покупают твои футболки, в творчестве используют, разве этого мало? Тут либо рыбку съесть, либо на хуй сесть. — Уберите рыбу, — произнесли они в унисон и тут же улыбнулись. Что-то было вечно.       Серёжа, как всегда, был прав, как всегда, промыл мозги и вставил их обратно и, как всегда, выслушал его драматические речи. Этого и правда оказалось достаточно. Глядя в окно на пролетающие мимо деревья, Арсений думал о том, что любить — это не только целовать перед сном, будить чашкой кофе и вместе пить чай на кухне в четыре утра. Это не только смотреть на человека украдкой из-под ресниц или во все глаза, долго, жадно, просяще, обнимать его спину, прижимаясь щекой к лопаткам, смотреть, как он задумчиво хмурится, листая в телефоне ленту. Это не только улыбаться, ссориться, смеяться, плакать, разочаровываться и очаровываться снова, кричать, шептать, молчать. Любить — это с разбегу прыгнуть в его смятения, страхи и сомнения, разворошить ведьминский шабаш в голове, знать каждого таракана по имени, фамилии и отчеству, здороваться с ними ежедневно, потому что они всегда тут, не дремлют, дихлофос на них не действует ни разу. Найти где-то второй спасательный круг, потому что один обоих не удержит. Любить — не значит спасать, но определённо означает искать корабль для отплытия вместе, пусть и пиратский, пусть и с пробоиной, пусть даже старую, ржавую лодку, которая максимум довезёт до соседнего берега, но довезет же. А там уж что-нибудь придумается.       Арс потянулся к панели и сделал музыку погромче. Серёжа, заметивший, что Попов вышел из собственных мыслей, начал подпевать песне, а за ним подтянулся и Арсений, горланя слова, страшно фальшивя и абсолютно не попадая в ноты, но обоим было всё равно: петь вместе всегда было весело, особенно когда Арс каламбурил и изменял текст так, как умел только он. Машина мягко урчала и шуршала шинами по асфальту, становясь аккомпанементом. — Есть хочешь? — спросил Матвиенко, заприметив вдалеке заправку.       Арсений, с самого утра выпивший только три чашки кофе, горячо закивал, и Серёжа сбросил скорость, подъезжая к станции. — Хот-доги? — предложил Попов. — Определённо хот-доги.       Пока Арс закупался едой, Сергей заправил машину и ожидал друга, оперевшись на капот и вдыхая бензиновые пары. Ему хотелось в гараж, заниматься автомобилем, который давно стоял без дела; среди грязи, масла и металла он чувствовал себя как рыба в воде. Арсений, вышедший из здания, потряс пакетами, на что Серёжа широко улыбнулся. — А я печеньки из офиса стащил, — ухмыляясь, произнёс Матвиенко, и Попов расхохотался. — Святой ты человек, Серёг.       Остаток пути они съедали всё накупленное и накраденное (под ворчание Арсения на то, что Серёжа держал руль только одной рукой, а иногда просто коленом), играли в «Песни по слову», рассказывали друг другу несмешные анекдоты, а после вместе ухохатывались с попыток Арса станцевать тиктоник под неподходящую песню в тесном пространстве машины. Час дороги прошел незаметно.