Плоды греховного наследия

Зачем кричать, когда никто не слышит, о чём мы говорим? Мне кажется, что мы давно не живы — зажглись и потихоньку догорим… Когда нас много начинается пожар, И города похожи на крематорий и базар, И все привыкли ничего не замечать… Когда тебя не слышат, для чего кричать? Мы можем помолчать, Мы можем петь. Стоять или бежать, Но все равно гореть. Огромный синий кит Порвать не может сеть. Сдаваться или нет, Но всё равно гореть! И снова небо замыкает на себя слова и провода, И снова с неба проливаются на нас ответы и вода, И если ты вдруг начал что-то понимать, И от прозрений захотелось заорать Давай, кричи! Но тебя могут не понять - Никто из них не хочет ничего менять… Ты можешь помолчать, Ты можешь петь. Стоять или бежать, Но все равно гореть. Огромный синий кит Порвать не может сеть. Сдаваться или нет, Но всё равно гореть! Мы можем помолчать, Мы можем петь. Стоять или бежать, Но все равно гореть. Гори, но не сжигай, Иначе скучно жить… Гори, но не сжигай, Гори, чтобы светить. Lumen Она среди всего этого балагана похожа на котенка. Маленького, напуганного. Разве что бантика не хватает. Лидия и раньше знала о ночных побегах брата, предпочитая игнорировать этот факт. После того злополучного вечера она начала прятать веревку, мятую одежду и иногда прикрывать того перед отцом, чем сильно подпортила его отношение к себе. Сегодняшняя ночь стала апогеем безумия. Лидия прокралась на концерт. Повсюду витал смрад потных тел, дешевого алкоголя и сигарет. От одной мысли, что этот запах въестся одежду, бросало в дрожь. Девушка куталась в куртку дворецкого, моля Бога, чтобы грубая ткань защитила ночнушку. Брата все не было и не было. Блондинка жалась около сабвуферов, ища его силуэт глазами то в пьяной толпе, то у барной стойке, то на самой сцене. Сердце стучало так сильно, что, казалось, вот-вот и проломит собой грудную клетку. Ноги гудели с непривычки, а любимые туфли на каблуке за неимением колготок истерли пятки в кровь за десять минут. Она не могла не прийти. Ведь Себа… Глэм так просил ее об этом. Это меньшее, что Лидия может дать ему. Минутку счастья. Жалкую иллюзию сестринской любви. Лидия такая взрослая, но все-таки не в силах защитить его. Хочет, всей душой хочет, но слишком слаба для этого. Блондинка смотрит на запястье, укрытое тканью грубого покроя. Оно тонкое и бледное, лишь несколько легких полос окольцовывают его. Совсем незаметные. Лишь крохотный отголосок жуткого прошлого, где еще нет брата. Нет беззащитной мишени. Не за кем прятаться. Жизнь, где нет Себастиана. Мальчика, на которого сыплются все удары, все упреки. Лидия отчетливо помнит собственный страх перед фигурой отца. Отчетливо, хоть это было давно. Для брата это обычный день. Боль и отчуждение, никакого понимания и поддержки, ни грамма сочувствия. У Лидии есть сердце. И оно болит. Болит за столь близкого человека, что был еще месяц назад чужим. Лидия ненавидит себя. Пятнадцать лет считать брата пустым местом. Лично подставлять по удар. Девушка хочет выцарапать свои грехи на руках. Каленным железом выжечь правду на тонкой коже, чтобы все поняли, какая она — мразь. Чтобы их увидел Себастиан. Чтобы не смел прощать ее за все. Она задает ему этот вопрос не раз. В один момент блондин не выдерживает и запускает в нее подушкой. Они дурачатся некоторое время. Тихо-тихо, как мышки. А потом парень наклоняется к ее уху и шепчет долгожданный ответ: «Себастиан бы не простил. Себастиан был неплохим мальчишкой, однако злопамятным и слабым. Но Глэм сильный. Он не только простил, но и полюбил.» Глэм простил сестру. Сестра же простить себя не смогла. По крайней мере до конца. Вся потаённая энергия преобразовалась в ненависть, которой нужен был выплеск. И если брат запрещает ей ненавидеть себя, она будет ненавидеть кого-то другого. Отец дает поддержку, опору и надежность. По мере нашего взросления, фигура отца из внешней становятся внутренней, формируя таким образом нашу внутреннюю опору. Именно благодаря отцу формируются честь и достоинство, воля, настойчивость и целеустремлённость, ответственность. Отец побуждает рисковать, развиваться в социуме, постигать новое, познавать свои сильные и слабые стороны, искать новые пути. Отец предлагает вызовы и расширяет возможности. Также отец инициирует взрослую часть в ребенке. Но вырасти, повзрослеть можно только под защитой папы. Задача отца — создать безопасный тыл для ребенка, в котором тот будет чувствовать себя уверенно и спокойно. Тогда ребенок будет воспринимать мир, как нечто прочное и доброжелательное, у него будет ресурс расти и осваивать новые территории. Отец — это дисциплина, требования, нормы, границы, мораль и закон. Отец должен признавать и одобрять ребенка, гордиться им, хвалить. Лидию пробирает смех, пока она читает этот гадский учебник по психологии. Что толку от него? Если Густав поступал и всегда будет поступать наоборот. Лежит эта образина на полке. Пылится. Ее даже не открывали. А тот, кто должен быть всех дороже, ненавистен всей семье. — Дорогой мой отец, не кажется ли вам, что в такую погоду будет глупо одевать столь легкое пальто? Август хотя и летний месяц, но дожди и ветер превращают его в октябрь. Боюсь, как бы вы не замерзли… Ну что такого Себастиан сказал?! Ровным светом ничего. Но старый маразматик завелся с пол оборота. Отвесил ему нехилую затрещину. Такую, что чуть голова не оторвалась. — Ты меня жизни учить вздумал, недоносок? Лидии хочется бить его крохотными кулачками, выцарапать глазенки, и кричать. Кричать. КРИЧАТЬ. О том, что это не попытка унизить или оскорбить. Это забота. Забота, которой ни один из них не заслуживает. Швагенвагенсы — жалкая пародия на семью. Лишь красивая картинка с розовыми шторками. Лидия хочет вырваться, но неизвестность пугает не хуже родителя. Теперь Глэм ее маяк в бушующем море. Девушка по-своему мстит отцу, преподнося вкусный сюрприз на очередном торжестве. Зрачки сужаются при виде куска наполеона, а она намеренно что-то щебечет о долгом процессе готовки. Он берет себя в руки. В очень дрожащие руки. Вокруг очень много свидетелей. На него смотрят десять пар глаз и умиленно вздыхают: ах, какая заботливая! Блондинка с трудом сдерживается от смеха. Краем уха она слышала о его странной фобии. Наблюдать за этим забавно. Как отец с трудом доносит ложку до рта и глотает с таким видом, будто ему ртуть заливают в горло под дулом пистолета. Как старается не блевануть на дорогой костюм. Лидия строит из себя дурочку. Хлопает ресницами и улыбается. Но былую злую радость смывает как по щелчку, стоит ей уловить укоряющий взгляд Глэма. Мальчишка подходит к отцу и начинает разминать чужие плечи, о чем-то тихо просит его, после чего оба удаляются. Блондинка знает, что отца вырвет уже на подходе к ванной, и что Ровд будет в спешке убирать следы преступления. Старшего Швагенвагенса вывернет еще дважды, после чего он обмякнет без чувств на руках у «бездарного сына». Тот дотащит мужчину до собственной постели, укроет дрожащее тело пуховым одеялом, подоткнет уголочек, и будет сидеть и гладить по голове, запуская длинные пальцы в светлые патлы неблагодарного выродка. А глаза будут такими добрыми. Будто не было криков и избиений. Будто бы они обычные отец и сын. Лидия не понимает. Пусть Глэм и подзывает ее поближе. Заставляет дотронуться до горячего мокрого лба. Девушка не чувствует ничего кроме омерзения. Ей хочет спросить «как», но она знает, каким будет ответ. «Себастиан не простил. Глэм смог.» — Не хочу показаться, занудой, но если ты продолжишь стоять так близко, то твои перепонки отправятся к праотцам. Лидия вздрагивает от внезапного низкого тембра около уха. Сдерживается, чтобы не вскрикнуть. Один из дружков Глэма. Кажется тот самый, что обогнал брата в консерватории на целое место. И как они смогли подружиться? — Извини… — Мы начинаем минут через десять. Ну-с, куколка, готова к самой незабываемой ночи в жизни? — Не называй меня куколкой! — Прости, красотка! Это был комплимент. Обычно я не так уж и плох в них. Я -Чес, кстати. — Лидия. — Милое имя. Мне нравится. И тебе подходит. Блондинка косится на парня. Именно Чес стал причиной появления Глэма. Удивительно как обыкновенная случайность перевернула жизни обоих Швагенвагенсов. Были бы «Уроды на сцене» успешны без Глэма? Вполне. Могли ли Лидия и Себастиан стать счастливыми? Определенно нет. — Спасибо. — За что? — За все… Чес недоуменно смотрит на нее, а потом понимающе кивает. Дошло. — Пойдем выйдем. У нас есть пару секунд, чтобы потрындеть по душам! И Лидия послушно семенит следом. Даже позволяет взять себя за руку. Разумеется, чтобы не потеряться в этой толпе. Ночной воздух освежает. Поддавшись минутной слабости, девушка снимает каблуки и с наслаждением наступает на еще влажный после недавнего дождя асфальт. И как они умудрились проскочить сухим? Одному Богу известно. — Ну и как тебе новая версия братца? Чес не церемонится. Заходит с козырей. Знает, что тревожит Лидию, а потому сразу переходить к главному. — Как он может простить?! Волосы выбиваются из резинки. Пара прядей падает на глаза. — Кого именно, Лидс? Опять в яблочко. — Обоих. И даже полюбить. — Таков уж Глэм. Познав истину своих проблем, он все спокойно обдумал и отпустил. Я уже говорил ему, а теперь повторю тебе — легко любить хорошего человека, в жизни которого не было проблем, и ненавидеть плохого с кучей шероховатостей. — Не понимаю… — Ваша семейка… она ж как матрешка! Глэм будучи Себастианом готов был порвать меня в клочья при первой встречи. Его душили комплексы и страх. Когда он отпустил комплексы, к нему пришла мудрость — я смогу, я достигну; потом сила, с помощью которой он укрепил фундамент новой личности. В итоге отступил страх. Теперь в тебе он видит не пубертатную язву и стерву, а девочку, которой нужна была поддержка и любовь. Раньше границы Себастиана мешали увидеть это. Тоже самое и с отцом. Ваш папаша — хоть и редкая сволочь, этого не отрицаю, но сволочь выросшая в неком подобии концлагеря. Мало кто может вынести подобные пытки и остаться со здравым рассудком. Приплюсуй сюда войну, и гремучая смесь готова. Глэм не говорил тебе о дедушке? — У нас эта тема под запретом. — Не удивительно. О таком стыдно говорить, но нельзя молчать. Вот такая дилемма. — Отец на дух не переносит нежности. Все попытки пожалеть его всегда выходят боком. — Он не умеет принимать помощь. — И страдает от этого Глэм! — И ты! — В меньшей степени… Лидия со вздохом сжимает запястье. Чес кладет руку ей на плечо. — Можно? Блондинка кивает. Парень задирает рукав, нежно проводит пальцем по неяркой отметине. Касается губами. Так невесомо и нежно. — Лидия, выслушай меня. Я стал поддержкой для твоего брата. Готов стать ею и для тебя. Только прошу не вини себя так сильно! Эту кашу заварили задолго до вашего рождения. Ты лишь жертва обстоятельств. Мы с Глэмом станем твоей опорой. Однако ты должна понимать, что этот город слишком тесен для него. Возможно скоро нам придется покинуть насиженное место. Будет сложно. Иногда больно. Но наградой будут чувства и эмоции, что неизведанные дороги подарят нам. Сможешь ли ты пойти на такой смелый шаг в будущем? Ради брата? Ради себя? Едва дыша, девушка кивает. — Как «скоро»? — Не знаю. Не могу сказать точно. Может через месяц или неделю. Может через год. А может уже завтра мы будем колесить по стране имея в кармане лишь один доллар. Главное не это… Ты готова? Они хотят взять ее с собой. Они считают ее частью команды! — Да. Твердо. Без сомнений. Лидия горы свернет, чтобы брат был счастлив.