***
Мигрень вырвала Швагенвагенс из сна. Мэри посмотрела на часы. Двадцать три ноль-ноль. Нехило… Воспоминания потихоньку наполнили голову. — Твою мать… Женщина вскочила с кровати и пулей метнулась к шкафу за документами. Чемоданчик был заботливо подготовлен. «Надеюсь у вас осталось вакантное местечко и для мамочки…» — подумала она, судорожно собирая свои вещи. Доказала блин, что не терпила… Да он же ее по стенке размажет. За одни только слова. Господи, как же страшно… Блондинка обняла свой маленький чемоданчик. Где же Пенни… Может через черный ход выйти? Или нет! Предсказуемо. Да и Ровд может поймать с поличным. Проклятый старик, после того как Себастиан сломал ему нос, совсем озверел. А если у парадного будет Густав? — И в какой день моя жизнь пошла по одному месту. Память услужливо подсунула день свадьбы. — Ну, нет. Все было не так уж и плохо. По началу. Господи… Она наорала на Густава. Снова. На этот раз осталась жива. Блондинка свернула к лестнице. И застыла как статуя. На пороге стоял муж. Мокрый с ног до головы. Это можно было увидеть даже с высоты лестницы. Он что-то бормотал себе под нос, и кажется не замечал ничего вокруг. Блондинка свернула к черному входу. «Ну пожалуйста…» — дверь оказалась заперта. Давясь слезами Мэри осела на пол. Да за что ей все это. — Миссис… Мэри подняла красные глаза. Пенни нависала над ней. — Миссис ее не открыть. Ключ у дворецкого. А сзади огромный сугроб. — Я в ловушке… — Еще не все потеряно… — Он прямо у входа… Пенни поднимает бывшую хозяйку дома и буквально на себе тащит до парадной. — Кто не рискует, тот не пьет шампанское! Прорвемся. В одной руке у нее Мэри, в другой поварешка. — Кто не рискует, тот не пьет шампанское! Повторяйте за мной! — Пенни, я же на самом деле не смелая. Я - трусиха, каких свет не видывал… — Еще какая смелая! Вон как за живое задели. Он аж и взаправду на улицу побежал! — Нашел? — Это очень маловероятно. На улице ни зги не видать. Холод собачий. Густав еще там. Кажется его вообще не волновал внешний вид и огромная грязная лужа талого снега. Дверь была раскрыта нараспашку. Ветер бил ее о косяк и трепал серый пиджак… Стоп. Пиджак?! Мэри прищурилась. И едва не утащила за собой Пенни, падая вниз. Колени подогнулись. На нее смотрел живой труп. На этот раз кажется в прямом смысле этого слова. Хозяин дома, увидев супругу, будто бы очнулся. Сделал два шага вперед. Мэри завизжала и закрыла лицо руками. Блондин что-то попытался сказать, но сквозь потрескавшиеся губы, которые тут же испачкали теплой кровью ворот рубашки, вырвался лишь приглушенный сип. Густав задергался в судорогах. Руки не слушались хозяина. Из багрово-синюшной ладони на пол выпало золотое колечко. А следом за ним, упал и он сам. Пенни закричала от ужаса. На ее вопли соизволил спуститься дворецкий. На миг его глаза блеснули недобрым огоньком. Мэри очень не понравился этот взгляд. — Чего орешь, дура?! Набери ванну. Не слишком теплую. Пошевеливайся! Иначе он тут копыта откинет… Последнюю фразу он пробормотал себе под нос. Блондинка еще минуту просидела в углу. Ровд позаботился о том, чтобы закрыть дверь, но не удосужился даже взглянуть на бессознательного хозяина. «А не ты ли крысишь у нас за спиной?» — подумала она. Густав не двигался. Казалось даже не дышал. Память, в который раз за ночь, подкинуло ей материал. Та злосчастная авария. Он ведь точно также лежал. Лицом вниз. Почти не дыша… Сердце вновь предательски сжалось. Как она может панически бояться его и при этом до безумия любить этого монстра? Швагенвагенс подползла ближе. Боже. На что были похожи его руки. Скрюченные культи с жуткими кровавыми волдырями. Ногти почернели и расслоились. Не для слабонервных зрелище. — Вот же идиот… Колечко. Откопал. В снегу. Без куртки и перчаток. Мэри бросила взгляд чуть дальше. И в тапочках… — Сказочный долб*еб. С таким мужем она превратиться в матершинницу и уже не расколдуется обратно. Она постаралась перевернуть его на спину. Проверила дыхание. Вроде дышит. Кровавая корка на губах пачкала женские пальцы. — Густав… Швагенвагенс пытается привести супруга в сознание. — Густав, открой глаза. Тебе надо подняться… Нет реакции. Неужели Мэри убила его?! Ведь если бы не ее глупое условие… — Господи, почему все так сложно… Ладонь ласкает чужую голову. — Ну не стоило все это того… не стоило… Дворецкий прерывает ее рыдания. — Какая же вы жалкая. Мэри вздрагивает. — Натворили дел, а теперь рыдаете как течная су*ка перед кобелем. — Как вы смеете… — Милочка. В этом доме, я смею многое. А вот ваше положение шатко. Сэр Густав не будет благодарен вам за это… — Я его жена. Знай свое место! Ровд улыбается. — Бывшая жена. Вы так яростно орали о том, как хотите развода. Интересно, может мне стоит вышвырнуть тебя на мороз? Будет забавно смотреть, как твою шлюш*ю натуру сжигает заживо мороз. — Не посмеешь… Старик плюет ей в лицо. — Ты останешься ни с чем. Все то, что ты считаешь своим — принадлежит Мистер Швагенвагенсу. Моли Бога, чтобы он простил тебя за дерзость.***
Густав орет дурниной, пока тонкая струя воды льется на его тело. Со стороны может создаться ощущение, что мужчину окунают в кипяток, но на самом деле вода на градус ниже комнатной температуры. Обморожение. Это видно невооруженным глазом. Мэри сидит на табуретке рядом. Ей хочется отвести взгляд, но сморщенная рука проклятого старика не дает даже голову отвернуть. — Смотри! Смотри бешеная с*ка! Вот что ты натворила. Довольна? Мерзавка! Неблагодарная дрянь! Знаешь, что с тобой было бы, если б Густав не спас тебя в ту ночь?! В ухо шепчут гадости. И в них верится. Мэри смотрит на обезображенного мужа и верит. Возможно он останется инвалидом. Лишь потому что она решила показать характер. — МЭИИ! Среди бессвязных воплей отчетливо слышится имя. И пусть язык с трудом ворочает, блондинка уверена — зовут ее. — Сидеть! Паршивая шавка! Встанешь когда я разрешу! — МЭИИ… Она — ничтожество. Слабая и никчемная дура, которой суждено было умереть в растлении. Мать, не знающая своих детей. Жена, не уберегшая мужа. Она… — МЫФКА… По венам будто пускают ток. Мэри понимает, что пойманный её взгляд осмысленный. — Мыфонок… Не злой. Отчаянный. Он жутко напуган. Возможно сильнее её. Мэри вырывается из рук Ровда. В старых пальцах остается хороший такой клок волос. Женщина присаживается на корточки перед ванной. — Мыфонок… — Я здесь… Она осторожно перебирает пальцами его мокрые волосы, опасаясь задеть воспаленный участок кожи возле лба. — МЫФОНОК! — Я здесь-здесь. Смотри, рядом сижу. — Мыфонок, не блосай меня. не блосай… — Тише-тише… — Не блосай… Он вцепляется в ее плечи. Платье становится мокрым. — Не блосай меня… Плости меня, мыфоночек! Только не блосай… Плачет. Не то от жуткой боли, не то от стыда. — Успокойся… — Плости пожалуйста… — Густав… — Плости-плости… Вода все теплее и теплее. — Меии, мыфонок мой, не блосай меня… — Не брошу! Не брошу, мой хороший… Она сдается. Очевидно это сильнее разума. — Мыфоночек, плости меня! Я фсе исплавлю! Обефяю… Только не блосай меня… — Не брошу. Только не плачь… — Больно… — Я знаю, мой хороший. Нужно потерпеть. — Я нафол… — Что нашел? — Колефко…колефко нафол. «И отморозил себе всю задницу» — думает про себя женщина. — Ты поговолишь с мной, плавда? Не блосис? — Конечно, дорогой! Конечно… Скорая задерживается. Слуги вытаскивают хозяина с того света, пока она наконец не звонит в дверь. Его бросает то в жар, то в холод. Он задыхается, но не дает приблизиться ни одному врачу. Страхи детства выходят наружу. В самый неподходящий для этого момент. — Как бы его сердечный приступ не долбанул. — Такое ощущение, что его в свое время на органы пытались продать. Мэри хмурит брови. Берет его за руку. Осторожно, чтобы ненароком не задеть волдыри. — Густав, не дури! Они не желают тебе зла. — Нет… Нет…нет… — Ты очень расстраиваешь свою мышку! Это, как ни странно, действует. Мужчину все еще трясет, но он мужественно затыкается. Пусть и с зажмуренными глазами. — Пока я здесь, тебе не сделают ничего плохого. — Ага! При свидетелях нельзя! Доктор постарше шикает на практиканта. — Будешь хорошим мальчиком, дядя даст тебе конфетку. Практикант ловит разъярённый взгляд Мэри и наставника, и благополучно затыкается. Кажется он не понимает всей серьезности ситуации. «Клоун, бл*ть» — мысленно проклинает его женщина, окончательно смиряясь с тем, что вместо леди в зеркале теперь будет отражаться невоспитанная личность. Густав дергает ее за платье. Блондинка берет его за руку. Все-таки первые сорок лет в жизни мальчика самые сложные. — Как насчет конфетки? — Я сломаю тебе хребет… Женщина угрожающе трясет маленьким кулачком. Доктор выписывает ей успокоительное за компанию.***
Его шепелявость становится забавной. Пусть врач и обещает, что это со временем пройдет, Густав напрягается с каждым днем все сильнее. — Я одного понять никак не могу. Ты пока кольцо искал, язык что ли от усердия высунул? — Не фмефно. — Прости, это очень смешно. — Не тефе так разгофарифать. Швагенвагенс дуется. Но в глубине его тускло-голубых глазах таится недосказанное. — Мэри… — Да? — Ты дейстфительно думаешь, фто мне стоит оставить бизнес? — Если хочешь уничтожить «мир Швагенвагенсов». — Допустим. А фто дальфе-то? Денюфки надо зарабатывать. — Может пришло время навестить старого друга? — А? — Тот, перед которым стоит извиниться. Мы уже выяснили, что это не смертельно. — Пф… он меня на порог не пустит. — Густав пожалуйста. Доверься мне. Хотя бы разочек… Блондин опускает плечи. — Это…это не по щелфку пальцев. Какое-то время понадобиться, фтобы разобраться с этим долбанным немцем. Он житья не даст. — Попроси у помощи у Него. Поверь, тебе не откажет. — Ну не знаю… Я сильно финофат перед ним. — Я буду рядом. Мэри улыбается. И он не может не улыбнуться в ответ. — Кстати, ты стал реже коверкать слова. — Мыфонок. — А вот это уже специально! — Я буду стараться… Но пойми, мне пофти полтинник. Это будет нелегко. — Густав, я даю тебе действительно последний шанс. Возьмешься за старое или, не дай Бог, опять поднимешь руку на меня ли, на детей, я уйду. — Мэри… — Я правда люблю тебя. Но я тоже не железная. Я живой человек. Мне не вынести столько боли. — Я понимаю. Они держаться за руки. Густав смотрит на ее крохотные ладошки. Нервно сглатывает. — Мышка моя… — У? — Я люблю тебя. Он оставляет робкий поцелуй на ее пальчиках. На безымянном блестит золотое колечко.