Мусорное пятно

      — Ну, и что он здесь делает? — откашлявшись, интересуется Республика.       — Не волнуйся, Бел. Мы сейчас приведем его в порядок, и он уйдет. Только, это должно остаться между нами тремя, — Росс садится напротив брата и заинтересованно осматривает пончики в коробке.       — Охренеть. Во что ты меня впутываешь? — Беларусь оборачивается на дверь, в которую ранее вошел американец, а после отодвигает коробку со сладостями, подальше от российских посягательств. — Руки вымой!       Федерация сразу отдергивает протянутую пятерню. Осуждающе на нее смотрит и снимается с места к умывальнику, потому что брат чертовски прав. Пока он моет руки, Беларусь нудит:        — Почему он не может приводить себя в порядок где-нибудь еще, а не у меня дома? Например, у себя дома. Ну, знаешь, когда мы брали номер на две спальни, я мог предположить, что ты додумаешься бету притащить, но америкашку?..       — Бел… — русский брызгает брату водой в лицо, чтобы тот заткнулся, но это имеет противоположный эффект, он заводится еще больше:       — Что? Я должен был это предугадать по тому, как ты с самого прилета сюда глаз с него не спускаешь? Признаться, да, я догадывался, но чтобы так в наглую…       — Ра-ша?.. — зовет из комнаты этот же америкашка, и Россия тяжело выдохнув, закатывает глаза. Почему это не могло пройти спокойно? А еще он не может понять, брат действительно его упрекает или просто дуется из-за бессонной ночи? Ему еще этих обижулек не хватало. Как дети малые, что один, что второй.        — Я сейчас с ним улажу и вернусь к тебе, ладно? — вытерев руки о кухонное полотенце, объясняет брату Россия, будто действительно ребенку несмышленому.        — С каких пор он на первом месте? — подражая ему тенет Беларусь наигранно обиженным тоном.        — Оставь мне пончик! — смеется Росс. ***       Когда он входит в комнату, американец как раз высыпает на журнальный столик содержимое своего рюкзака. Летят ручки, бумажник, разная гарнитура, очки, снова очки, баночка с бурым порошком, пластиковое удостоверение, какой-то значок, записная книжка, пистолет, паспорт, салфетки, перемотанные между собой провода разного цвета и толщины, связка ключей, две папки черного цвета, сменная обойма полная патронов, батарейки и прочее… Это все превращается в горку хлама, к которой добавляются еще одна связка ключей, телефон и нож, выуженные Америкой из штанов. В свою очередь, в карманы отправляются зубная щетка и расческа.        — Что? — спрашивает Россия, обозначив себя в дверях. Штаты сразу оборачивается к нему и принимается расстегивать наручные часы, которых на руке у него две штуки, одновременно с этим говорит:       — Я сейчас рюкзак и всю свою одежду стираться загружу, и мне нужно будет что-то на себя набросить. Что у тебя есть предложить?       Росс подвисает, потому что предложить ему нечего. Он летел сюда максимум на три дня. У него из одежды только джинсы, свитшот, о котором уже можно забыть, футболка — в ней он спал в самолете, пижама и костюм, нагло всученный ему настырным членом партии. Ну, еще сменка. К Беларуси он с таким вопросом не пойдет. Пижаму свою не отдаст, костюм — тем более.       — Хм… — подходя к гардеробу, задумывается Федерация. — На самом деле могу дать только несвежую футболку и, если нужно, белье. — Он открывает дверцу, а после демонстрирует Штатам помятое нечто черного цвета. — Давать?       — Да, — Америка буквально срывает ее с рук. — И белье тоже давай.       Неожиданно. Россия думал, что тот побрезгует. А он аж светится и, похоже, его замешательство слишком заметно, потому что Штаты сжимает в руке его серые боксеры, подняв на уровень лица, и совсем серьезно говорит:        — Мы словно любовники на курорте…        — Иди в душ… — устало прикрыв веки, просит его Федерация, но все же улыбается этому абсурду. А еще ему становится спокойнее — Америка вроде бы отходит…       — И еще, — практически выйдя за порог комнаты, Штаты пальцем указывает на содержимое рюкзака, выгруженное на столике, — я помню, как выглядит эта куча. Ничего там не трогай.       — Иди уже! Боже… ***       Вернувшись к Беларуси, Росс тяжело опускается на стул напротив него. Встречается с выжидательным взглядом и мотает головой. Он уже ничего не хочет. Устал за целый день. Но, судя по пододвинутой кружке со свежезаваренным чаем, его не отпустят.        — Ну и? Говори, что у вас происходит, и я пойду спать. Завтра… сегодня Казахстан прилетает, и я не хочу его встречать, падая от недосыпа, — подталкивает его брат, тоже уставший целую ночь за него волноваться.        — Я не знаю, что происходит, — честно признается Россия. Он обхватывает кружку руками, но пить совсем не хочется. — У Пендоса что-то не в порядке. И мне кажется, что если сейчас оставить его одного, он наделает глупостей. Поэтому, постарайся, хотя бы игнорировать его.        — А что у него не в порядке? — оживляется Беларусь, но в ответ лишь плечами пожимают. — Ты не спросил? Россия?!. Это же может быть важно.       Но Россия мотает головой и успокаивает его:       — Нет. Мне кажется, что-то внутренне. Иначе, нам бы сообщили, — а про себя думает: «Ведь сообщили бы, да?». Ему не хочется тормошить Штаты, когда он только успокоился, но теперь тревожиться начинает сам Росс… На его телефоне со вчерашнего вечера только два пропущенных от Беларуси и ни единого звонка от правительства, даже сообщения нет. Это странно. Как будто от него нагло скрываются. Он давит желание позвонить министру прямо сейчас и возвращается в свою комнату, оставив брата доедать последний пончик в одиночестве.       У РФ небольшая комната, несмотря на категорию люкс. На левой от входа стене висит плазма, под ней журнальный столик из стекла и пластика, на который Штаты высыпал свои шмотки, рядом со столиком кожаный диван, справа от него компактная тумбочка. За ним уже располагается двухместная кровать из светлого дерева, по обе ее стороны пристроены прикроватные тумбочки в тон. Напротив входной двери (справа от дивана и кровати) два окна в пол, между которыми ютятся гардероб и комод. Без излишеств и пустого пространства. В сдержанных серых и бежевых тонах. Для отеля на четыре звезды вполне достойно, но цены своей не стоит.       Россия поджимает губы и проходит вглубь своих апартаментов, запоздало сообразив, что его одежда тоже нуждается в стирке. Даже перед тем, как он ее выбросит, желательно сбить запах. Но стоит ему задуматься над вариантом, пристроиться к Штатам, как Америка уже вваливается в комнату, неся берцы, с которых капает вода, перед собой на вытянутых руках.       — Куда это поставить? — деловито интересуется он, а выглядит при этом так забавно: босой, в его футболке и боксерах, при этом в очках… точно ребенок на пляже, доставший из воды медузу. Росс давит улыбку, вспоминая недавнюю фразу Америки про курорт, и подходит ближе, чтобы забрать обувь.       Признаться, то, что Штаты под одеждой оказался белым, стало для Росса неожиданностью, не то чтобы он прежде особо задумывался. Но почему-то казалось, что он полосатый весь. А там только предплечья красными жгутами перетянуты да пара полос на икрах. А еще кисти до пальцев сине-звездные. Красиво на самом деле, но при этом становится любопытно, как он расцвечен там, где от взгляда скрыто.        — Нравится? — сияя улыбкой на все тридцать два, спрашивает США, естественно заметивший задержавшийся на нем взгляд Федерации. На самом деле да, нравится, но сказать об этом Россия не может. Забирая берцы из рук Америки, он практически касается его пальцев своими красными и уставший мозг генерирует потрясающую картину, что если соединить его кроваво-красное тело с американцем, то получится Польша. Россия начинает ржать. Это настолько тупо и настолько двусмысленно, что он даже Штатам свой порыв объяснить не может. Тот только цыкает ему в спину, когда он выставляет обувь у открытого окна, а после берет в руки мигающий телефон.        — Я не могу говорить. Напиши мне, — отвечает на вызов Америка и сразу сбрасывает. Это отрезвляет Россию и он, решается разузнать, в чем дело.        — Что у тебя происходит? — прямо спрашивает Росс, подойдя к нему практически вплотную. На него переводят спрятанный под очками взгляд, а затем одна бровь приподнимается, выражая удивление его неосведомленностью.        — А ты не чувствуешь волнений от того, что Иран провоцирует гонения на омег? — чуть возмущенно огрызается Америка, а после весь застывает, смотрит на него снизу вверх с приоткрытым ртом, и альфа видит как с его лица сходят все краски, оставляя лишь серый контурный рисунок… До США, похоже, доходит с кем и о чем он говорит. И неизвестно, сколько разных вариантов устранения угрозы он успел прокрутить у себя в голове, прежде чем Россия сообразил встряхнуть его за плечи.        — Эй, я же обещал, что никому не скажу…       Тот ежится, и Федерация сразу забирает от него руки и отходит в сторону. В этот момент он ненавидит надетые на американце очки, потому что выражение физиономии становится слишком сложным для определения его настроения.        — Иран твой наводит панику на страны, пугая их страшными омегами. А те ведутся, ограничивая омегам возможности и депортируя иностранцев. Придурки, сеют панику среди населения, — все-таки берется за объяснения США, но тон совсем холодный.       — Хм, — задумывается РФ, — Если волнения среди омег, тогда понятно, почему я не чувствую смены настроений. Омеги у меня почему-то жить не хотят…        — «Почему-то»… — немного коверкая, повторяет Штаты. Он отходит подальше от Росса и разводит руки в стороны, упрекая: — А ты что-то сделал, чтобы они захотели жить у тебя? Это же не альфы, которых можно забросить в тайгу и они пойдут лес валить, чтобы дом себе построить. Им необходимо создавать комфортные условия для жизни. Медикаменты в свободном доступе, средства гигиены, ориентированные на них социальные условия, нормы поведения, в конце концов. Омеги это же… как индикатор благоприятной среды. По их количеству в стране уровень жизни людей определять можно.        — Ты сейчас просто повыпендриваться решил? Никто в здравом уме не станет вкладываться в развитие «омежьего» социума ради двухсот тысяч единиц, хаотично разбросанных по стране.       — Тогда о чем говорить вообще? Никто у тебя жить и не будет.       — Я не вижу в этом проблемы, — разводит руки в стороны Федерация.        — Да ты вообще ничего не видишь, — зло бросает США и отворачивается от него. Россия, сцепив зубы, забирает свою пижаму и уходит в душ. Здесь явно нужен перерыв.       Едва теплая вода действует успокаивающе. Росс, конечно, хотел бы расслабиться под более горячими струями, но опасается, что рана на руке вновь начнет кровоточить. Вообще, качественно отмыться от запаха крови и не намочить бинты — тот еще квест, но кое-как получается. Жалеет ли Россия, что притащил Штаты к себе? Нет. Цапаться с ним — это что-то нормальное. Главное остановиться вовремя. Ненормально — это когда Штаты на конфликт не идет. Он тогда, затаив обиду или гнев, начинает действовать, и прилететь может что угодно и откуда угодно в любое неудобное время. А так, выпсихуется и успокоится…       Стиральная машинка вовсю работает, а значит, свои вещи он постирает позже. В стакане у зеркала над раковиной уже три зубные щетки и несложно догадаться, чья ультразвуковая. Возле фена на крючке еще одна расческа. Росс не знает, зачем акцентирует свое внимание на признаках присутствия Америки в доме, но нужно будет ему напомнить о вещах, чтобы уходя, не забыл.       Когда Россия возвращается из душа, свет в его комнате все еще горит. США уже устроился на диване на удивление компактным клубочком, в наглую перетащив себе одну из двух подушек и легкое одеяло, теперь что-то активно строчит в смартфоне. Все еще в очках. Но… нет. Никаких насмешливых комментариев РФ себе не позволяет. Чего или кого бы ни опасался в данный момент американец, он не будет усугублять ситуацию между ними неуместной критикой.       — Есть четыре часа на отдых, пока стирается одежда. Советую поспать, — говорит Россия, и проходит к комоду, чтобы взять себе второе одеяло. Америка, согласно угукнув, выключает телефон, а после перекладывает его на тумбочку, подсоединив к шнуру зарядки. Поворочавшись, затихает.       Росс готовит свое спальное место. Взбивает подушку, затем, рывком подняв вверх и разведя края, расправляет и одеяло. От потока воздуха с его тумбочки слетают клочья какой-то бумаги. Чтобы поднять их, приходится пошарить под кроватью. И то, что он достает из-под нее, ему совсем не нравится. Старая фотография СССР и США разорвана надвое. Союз отдельно. Америка отдельно. Несложно догадаться, чье это было самоуправство, сложно совладать с гневом. Россия трижды выдыхает воздух с рыком, смотря в спинку дивана, а после все же давит в себе агрессора. Все-таки это фото и Америки тоже. Он гасит свет и ложится.       Уснуть не получается. Еще недавно организм требовал отдыха, а теперь мозг забит всякими мыслями. А осознание присутствия Соединенных Штатов на расстоянии в несколько метров вызывает странное волнение. Россия не может дать ему определение. Он как будто горд за себя и свой поступок, несмотря на недовольство Беларуси. А еще у Штатов без конца мигает телефон. То ли кто-то названивает, то ли написыват… неважно, спать и так и так мешает.       В комнате постепенно начинает сереть. Росс, все также лежа на правом боку, продолжает всматриваться в мигания экрана, будто в трансе перематывая перед глазами воспоминания этой ночи, пока не замечает белую руку американца, протянутую к тумбочке. Тот тихо кладет на нее очки, а после переворачивает смартфон экраном вниз. Садится на диване и больше не двигается. Россию это начинает напрягать, но он также не шевелится, наблюдая за ним из-под опущенных ресниц, стараясь ровно дышать. Особенно, когда американец поворачивается к нему. Еще достаточно темно, чтобы можно было рассмотреть черты лица, но силуэт, рассматривающий его из-за диванной спинки, прорисовывается четко.       Федерации становится тревожно. Сначала за Америку: возможно, ему что-то нужно, и он не знает, как разбудить. Но, когда он собирается подать голос, тот медленно спускается на пол и направляется к нему. Тихо. Аккуратно, явно чтобы не потревожить. Тогда становится неспокойно уже за себя. Но Росс продолжает притворяться спящим ради желания узнать, что у него на уме. Но Штаты заходит ему за спину с другой стороны кровати. Россия не слышит ни его шагов, ни дыхания, ни, опять-таки, запаха. Естественно он напрягается, особенно, когда чувствует, как прогибается позади матрас. В одном месте, во втором, третьем все ближе и ближе… к нему явно подкрадываются. Воображение рисует образ американца с ножом, затем и с пистолетом… Он перестает дышать, уже готовый сорваться с места, но напротив, замирает в оцепенении, ощущая на шее чужое робкое дыхание. На кой Америка его вынюхивает? А после матрас проседает сильнее и ему в спину упираются спиной.       Улегся, понимает Россия. Он чувствует, что американец напряжен не меньше него. Они оба не дышат, а значит, оба знают, что никто уже не спит. Тем не менее никто из них так и не двигается и не говорит.       «Ладно, пусть лежит», — сдается РФ, и первым расслабляется свободно выдохнув. Штаты следует его примеру — начинает дышать. Спустя некоторое время он тоже постепенно расслабляется, сильнее наваливаясь на него, Росс чувствует исходящее от него тепло даже через одеяло. Ему становиться по-глупому приятно от того, что США успокаивает его близость, с этой мыслью РФ засыпает. ***       Утро начинается от того, что жарко. Россия сначала выпутывается из одеяла, а после открывает глаза. В комнате слишком светло и тепло для раннего утра, а судя по нахождению солнечных лучей на полу, сейчас как минимум полдень. Дотянувшись до телефона, он смотрит время: 12:20. Неплохо они спят. Помимо времени на экране никаких сообщений. России начинает казаться, что его от чего-то отгораживают. Хочется набрать Кремль, но он помнит, что спит тут не один. Оборачивается на американца, и вымученно улыбается. Тот дрыхнет с открытой пастью, хаотично разбросав руки и ноги по постели. Без подушки, без очков, в его потасканной одежде… и это сверхдержава? Россия возвращает телефон на тумбочку, взамен берет огрызок фотографии с Америкой и всматривается в него, пытаясь понять, в какой момент этот элегантный джентльмен с 1945-го превратился вот в это нечто за его спиной. Семьдесят лет прошло, а будто совсем разные страны. Но… Росс вновь поворачивается к Штатам, — на этого Америку тоже приятно смотреть…       Он оказывается не широким, как могло показаться из-за объемной одежды. Но и не совсем стройный. Про таких говорят поджарый, когда не особенно большая мышечная масса натянута жгутами по телу делая его рельефным, но не массивным. У него довольно широкие бедра, очертания которых раньше успешно скрадывались форменными штанами, но теперь, когда Штаты остался в одном белье скрыть омежьи формы от знающего взгляда невозможно.       Америка, что-то муркнув во сне, разворачивается к нему и утыкается носом в лопатки, а затем и всем телом вжимается в Россию, просовывая сжатые в кулаки руки между своей грудной клеткой и его спиной. Они лежат в этой странной позе ложки несколько минут, и Росс пытается не рехнуться, от того, что так приятно. Он не может понять, почему так, но ему кайфово от этого странного ощущения, жмущегося к нему Америки. Ни с одной бетой он не испытывал подобных чувств, даже после секса. А ведь долбанный США просто лежит рядом. Россия задумывается о том, могут ли подобные чувства появиться из-за того, что тот омега. Он пробует представить рядом с собой другого омегу, американского актера из последнего просмотренного им фильма, и ощущения схожи, но тот актер ему тоже нравится. А затем он вспоминает момент из собрания, когда Штаты лежал на Канаде, и до него таки доходит, что дело не в омегах, дело именно в США. И что не на колени к брату ему нужно было ложиться для отображения подобного комфорта, а нужна вот эта вот конкретная страна…       РФ начинает паниковать. Он не может принять, то, что осознал. Ему проще представить, что американец что-то с ним сделал. Пустил в ход феромоны или омежье очарование, или что угодно другое, что они там умеют, но желательно временное…       Звонок телефона возвращает его в реальность и будит воплощение рядом…