Jolt

Он набрал полную ванну, беспрестанно вдыхая аромат сладкой розовой пены и глуша смешные мысли, что сейчас утопится в ней. Уже вот-вот. Осталось снять халат, развязав пояс на груди, махровая ткань соскользнет по голой заднице и таким же ногам, и он залезет в эту чёртову земляничную пену, сядет, расслабится, а когда расслабится более чем когда-либо — голова уйдет под воду, да там и останется. До приезда коронера. Это вовсе не реальные суицидные мыслишки, а дурацкие подколы его усталости. Так его мозги справляются с нагрузкой из великовозрастных нытиков, стабильно дважды за сеанс упоминающих о попытках покончить с собой и затем восторженно вылупляющихся на него, ожидая похвалы за мужество не перепилить трусливо ветку, на которой они сидят, а пить антидепрессанты и ссаться от страха по малейшему поводу. Он улыбается им сочувственно-дежурно, по двадцатому кругу внушает не сдаваться и размышляет, что лучше бы они сидели на героине и сдохли от поножовщины во время разборок с нечистым на руку дилером. Осторожно, стараясь не поскользнуться, он опустился на дно ванного резервуара и приготовился полчаса слушать лекцию на японском языке о выращивании бонсая. Он выбрал их за монотонность, счастливые женские голоса и потому что не понимал ни слова. Вставил смартфон в гнездо док-станции, включил динамик на две трети громкости и слабо вскрикнул, поднимая тучу розовых брызг. — Ну не надо так, — дружелюбно обратился полночный гость, появившийся в метре от полочки с «яблочным» девайсом. — Извини за вторжение в квартиру, мне надо сдать тебе кое-кого на осмотр и длительный допрос с пристрастием, сам он к психиатру ножками не пойдет ни в какую… — Я не психиатр, Дэз, — упрекнул врач, прячась в пену по шею. — И на дому не работаю. И очень хочу спать. — Ну Лиам, — серафим состроил молящие глаза большущего красношёрстного кота. — Хочешь, отменим твои завтрашние приемы? И выспишься от пуза. — А деньги мне откуда брать? Они с неба не падают. — Я могу их тебе сколько угодно наколдовать. — Они будут фальшивыми. Их должен выпускать национальный банк, а не ты. Их серийные номера… — Они вовсе не «ух ты, от настоящих не отличить». Деньги ровно такие, словно я сходил их отпечатал, новенькие, на станках федерального резерва, подписал у председателя нацбанка и забрал из хранилища, чин по чину. — То есть украл оттуда, по сути? Волосы Дезерэтта начали нагреваться, пуская лёгкий дымок, хоть и не разгорелись до алого пламени — он недостаточно потерял терпение. — Хочешь, выдам золотыми слитками? Вы со своим гребаным учетом о перемещении всех так называемых ценностей совсем страх потеряли. Всё усложнили. Идеально ограненными бриллиантами еще могу отдать, отнеси к оценщику-ювелиру, заимей сертификаты подлинности и затем выстави на аукцион. Получишь те же миллионы долларов. — А можно перчатку Мидаса? — В смысле? — Ну, была такая? Или миф? — Чтоб сама золотая тяжеленная, охранявшая златотворную длань царя, или чтоб прикасаясь ею — в золото всё обращать? Могу ведь любую. Только со второй ты проблем не оберёшься, поэтому её не дам. — То есть? — Ты всю планету в золото обратишь, едва я передам тебе перчатку, так как превращение не остановится на одном предмете: сначала обратишься ты, потом — пол под твоими ногами, расползётся под фундамент, и так далее, всё дальше, глубже к недрам. При этом вес окружающего мира останется неизменным, но будет ужиматься его объём — из-за высокой плотности золота. Лиам вздохнул, дергаясь — несмотря на тёплую воду, мороз продрал его по спине. — Значит, ничего такого не существовало? Ни царя Мидаса, ни его перчатки? — Нет. Было другое¹… — серафим ласково-задумчиво улыбнулся, невольно пробуждая любопытство и одновременно давая понять, что ни о чём не расскажет. — Но вернёмся к тебе. Простую перчатку из золота молоком за вредность выдавать? — Да. Сколько она будет весить? — Килограмм, не больше. Сделаю тонкой и красивой. Носи по выходным и на Хэллоуин, если продавать жаба задавит. — Не смейся. А драгоценными камнями покроешь? — Да, какими хочешь. Вес увеличится несущественно. Рубины, изумруды, чёрные брюллики? — Любые. Полагаюсь на твою фантазию. Показывай своего друга. Дэз, вынужденно заметая следы натурального похищения, изобразил классический жест фокусника – снятие покрывала с птичьей клетки или с цилиндра, полного кроликов, но в данном случае – снимал воображаемый реквизит прямо с воздуха. И рядом с ним появился ничего не подозревающий, спящий в позе младенца... — Это же!.. — Ну ты чего разорался, Лиам? Тише удивляйся, пусть дрыхнет. И ты в ванне своей сиди уточкой. Досиживай, оденься, тогда его и буди. И веди на кушеточку. Есть у тебя дома кушеточка? — Нет. — Значит, сейчас создам, на балконе, если места в квартире не хватит. — Но у меня нет балкона! — О, сейчас появится. Вместе с бумагами на разрешение пристроить балкон, не бойся. Задним числом где-то там, не знаю где, выписанное. Где вам, бюрократам, надо, ага? На кушетку — подушечки, тебе туда еще — столик, креслице, диктофон, а лучше два, компьютер-телик, стереосистему, буфет с чай-кофе, печенье, кулер, картинки голых бабёнок на голубую кирпичную стену… Психотерапевт кивнул, бессильный против, как однажды это метко назвал Ксавьер, «железобетонных сил добра», и погрузился в медленно тающую пену с головой.