Jolt

***Часть 1 — Убийство***

VI Гостиная второго этажа. Та, которую церемонный Иэн назвал «синей утопией» — из-за фантазийных занавесей, закрывавших стенные ниши, и трехмерной карты Млечного Пути во всю ширь, создающей впечатление, будто на самом деле сидишь в миниатюрных звездных рукавах. И лампы не нужны, и окна — они тоже тщательно занавешены — ведь свет здесь дают яркие голубые и белые звезды. Мы сидели в рукаве Персея и молча пили эспрессо со льдом: я договорился с ним, что ничего не спрошу, если он выйдет от Ксавьера слишком скоро. Украдкой любовался его сумрачными глазами. Хорош, хорош, черт подери… несмотря на тяжелые и вызывающие беспокойство линии лица в целом. — Мне не хочется уходить, — признался он внезапно, со стуком ставя опустевшую чашку на стол. — Знаю, очень глупо. Да и поздновато я понял это для себя. Когда ты только позвонил, мистер Арчер… и я решил, что это превосходно поставленный розыгрыш… меня заставило приехать только одно. И это было не любопытство. Я жестом предложил ему продолжить. Тогда он встал, с грохотом отодвинув массивное кресло, и обошел вокруг стола. Опустился на колени возле меня и схватил мои руки: — Ты маг? Чародей из прошлого? Ладно, забудь, — он спрятал лицо в моих ладонях, быстро оросив их слезами. — Жизнь прожита, я слишком стар, чтобы начинать ее заново с кем-либо. Моя воля оказалась слабее его. Да и не готов я к другой жизни. Ломать все, что было построено мной и не одним только мной из-за… — Питер подавил вздох, чтобы не всхлипнуть. — Жалкое зрелище, не правда ли? Взрослый мужчина — и такое соплежуйство. — Ксавьер перемалывал в жерновах своих миленько-пьяных глаз и не такие орешки, — «подбодрил» я, скрытно опечаленный невозможностью утешить его по-человечески. — В конце концов, твоей вины в случившемся нет. Это мне взбрела в голову гениальная идея вырвать обыкновенного человека из привычного круговорота его вещей и его смысла — и кинуть в самое сердце преисподней. Ты пока не чувствуешь, но этот дом — ад. И демон в нем хозяин… — А Кси — оборотень? — предложил он неуверенно. Я кивнул. И он закончил с горечью: — Стыдно признаться, но я тебе не верил. Ничему не верил. Пока не увидел, как его глаза меняются от божественных до совершенно чокнутых и мечут молнии. Creepy green light¹… Он вздохнул, вставая. Глядя, как он выпрямляется, невольно поднялся и я, вытягиваясь во весь рост. Питер все равно оказался чуть выше, и я сам не понял, почему это было так важно, почему взволновало меня. — Ксавьер ничего не сказал про твой акцент? — вспомнил я напоследок. — Нет. Не заметил, стало быть. Вообще никаких нестыковок не заметил. Хотя не верил мне, ни на шаг не отставая от моего собственного неверия. Как и сейчас, думаю, не верит. Я постарался как можно лучше запомнить то немногое, что ты рассказал о нем, но он так ничего и не спросил. Кроме пистолета. А шрам я ему сам дал пощупать. — Кстати, откуда он у тебя? — я провожал его на первый этаж. — Неужели простое совпадение? — Год назад, пьяные разборки в ирландском пабе. Ничего особенного. Но. Этот платиновый пистолет… — Что пистолет? — Да из головы не выходит. Я… Понимаешь, ты дал инструктаж так поспешно и жестко — не позволив ни слова вставить. Ты вообще помнишь, как огорошил меня, когда я сошел с самолета? Нет? Сказал буквально следующее… — Я помню, что я сказал. — «…Меня не заботит, спал ли ты когда-либо с мужчинами, сейчас ты сделаешь это, или я убью тебя». — Надеешься вогнать меня в краску или хочешь вызвать полицию? — Нет, мистер сатана. Ни то, ни другое. Но позволь же дорассказать, как это выглядело для меня. По дороге из аэропорта в Гонолулу ты, то есть совершенно невозможный демонический спецэффект с гетерохромией и фальшресницами на полфизии, добиваешь меня подробностями чьей-то личной жизни, и я запутываюсь с первой же реплики в именах, лицах и позах. А едва мы приезжаем — гонишь скорее в чью-то спальню, даже не подумав, что после уже пережитого шока меня натурально уничтожит вид твоего поместья. Но я выживаю, не ропщу и не жалуюсь, поднимаюсь на четвертый этаж, даже выбираю правильный поворот, толкаю правильную дверь. В комнату… где при первом же взгляде на эту юную русалку у меня внутри все смешивается в ядерный коктейль, холодеет и обрывается, оставляя пустые промерзшие внутренности. — И? Ты еще числишься среди выживших? — Я разом вспомнил все. И поверил тебе. Вообще всему поверил. А сейчас я был так подавлен, что забыл… вот честно, забыл. — Говори. — Тогда, после драки в пабе, меня доставили в госпиталь с ножевым ранением, а пьяного дружка моего — Кенни Хикки — посадили в одиночку на сутки. Перевязка, успокоительное и все такое. А потом я забылся сном. И знаешь, что мне снилось? — он чуть перевел дух и поменял интонацию. — Я прилетел сюда именно из-за этого. Во сне… я работал киллером. И той ночью у меня было внеочередное и довольно неприятное задание — убить женщину. Пусть я не соблюдал кодекс самурая, но подобные вещи не добавляли плюсов в карму. В общем, я мрачен, мрачнее обычного, прихожу в какой-то совершенно незнакомый бар, фиг знает где находящийся — то есть мне, наверное, просто выдали адрес, этого я не помню. Но я знаю, что мой посредник и наводчик сидит там же. Мне всё равно, я должен сделать дело и уйти. Я хочу выпить воды и дождаться клиента. Но когда я иду к стойке… всё летит к чертям, душа переворачивается вверх дном. Потому что я встречаю девушку — такую, какая может только сниться: золотоволосую, тоненькую и прозрачную русалку с глазами как море, но не синими, а зелеными. И я схожу от нее с ума. Обвожу звереющим взглядом всех присутствующих и понимаю, что они недостойны жить и видеть ее, дышать одним с ней воздухом. Я убиваю всех. Сон-мечта превращается в бойню. И я просыпаюсь, когда она плачет, повиснув на мне. Долго смотрю в зев приоткрытого больничного шкафа, не понимая, что на меня нашло. Валю всё на драку, на удар по голове, на крупную дозу обезболивающего. Засыпаю обратно. Но русалка… У нее был с собой этот проклятый пистолет — из какого-то драгоценного белого металла. И она просто копия, понимаешь, копия… Достаточно. Нет, серьезно, можно было догадаться и раньше. Догадаться сразу. Жестом я попросил его умолкнуть. А когда заговорил сам — постарался звучать потише. Не гласом взорвавшегося в крике легиона чертей. — Питер… почему же ты молчал? Идиот. Почему не перебил мою пустопорожнюю болтовню еще в машине, почему не вспомнил этот сон сразу, едва я показал тебе Ксавьера? — унимая недовольство, я стиснул взглядом свою чашку, оставшуюся в гостиной, расплавил и деформировал ее края. А когда остатки кофейной гущи обуглились, добавил еще тише: — Бегом наверх. Возвращайся к Кси. Делай что хочешь, из шкуры вылези, но докажи ему, что ты — это ты. Только из окна не прыгай. — Но… — Сочтено! И свыше одобрено! — на мгновение я всё-таки потерял самообладание: от этого мягкотелого смертного зависело, прекращу ли я наконец ходить к Мори и проводить дни напролет в механическом цветке своей опостылевшей больничной палаты² в ожидании, пока мой истинный сын вернется. Оба сына. От двуногого мешка костей и мяса зависело всё, без всяких «если» и «может быть». Но он смел сомневаться. Что ж, сейчас я не мастер долгих речей и убеждений. Ксавьер на грани, и мы, остальные, повисли на краю. — Ты — его мифический киллер. И насрать, кем ты был всю жизнь до этого. — Мистер Арчер? — его глаза поневоле посветлели. И часу не прошло. — Можно просто «мессир». А он — зовет тебя «Кобальт», — вот так. Люблю себя замогильно спокойным. Проснувшиеся в грудной дыре сердечные клетки зачесались, с ними Мори разберется завтра. — Но во сне ты не назвал ему своего настоящего имени. И правильно, и слава Богу. Иди же, мне не пристало повторять приглашение дважды. Он отказался отдаваться не тебе, а подделке под тебя, как он думает — из любви к супругу, который в действительности… киллер. Понимаешь? До тебя дошло? Ты выпал прямиком из его сна. А он — выпал из твоего. Вы столкнулись в ночи. А теперь я столкну вас в яви. — Мессир… — Кси считает, что ты фальшивка. Я сам так считал. Но, наплевав на это, я просто делал что хотел. Раз уж могу, раз уж наделен властью и упрямством. Захотел — похитил тебя. Захочу — вышвырну вон. Но пока ты нам нужен, ясно? Я всё сделал. Теперь сделай ты. То, что должен. То, чего ты должен хотеть до одури, если твой сон для тебя значит нечто большее, чем… Питер Стил уже взбежал по лестнице на четвертый этаж моего особняка, запомнил поворот и подходил к правильной двери, освоившись с неслышной поступью. Он не был прирожденным убийцей, но подменял такового вынужденно. А я — вынужденно подменял Господа Бога, но, к счастью, Его смена как раз заканчивалась. И я закрыл рот, разрешив фразе иметь совершенно произвольный конец, и улыбнулся.