Jolt

***Часть 2 — Наркотики***

X Зеркала… Господи, еще никогда в его жизни не было столько зеркал, везде, и на потолке тоже. В этом царстве многократно отраженных черных драпировок с редким по красоте рисунком будто набрызганных ярко-красных капель крови потерялась коренастая фигурка с веничком для смахивания пыли. — Простите, я только… — Мессир Мортеаль бывает в спальне только по ночам. И то нерегулярно. — В голосе пожилой женщины, отделившейся наконец от гипнотизирующего интерьера, сквозил сарказм. Но беззлобный. Когда она подошла достаточно близко, Кобальт с изумлением признал в ней афроамериканку — первую чернокожую, встреченную в этом жилище бледных выходцев из другого мира, вдобавок довольно пышную. — Вы можете подождать здесь, я сообщу ему, что вы хотите его видеть, и он придет. — Нет, не так быстро… мадам. — Питер на ходу прикинул, что у нее вполне могли иметься уже взрослые внуки, а потому другое обращение было бы невежливым. А еще — что разговор с неожиданно появившимся человеком, казавшимся вполне ординарным, то есть нормальным на фоне всего, что происходит с ним последние сутки, будет очень уместен. — Могу ли я узнать ваше имя? — Сесилия Фланиган. Предупреждаю ваш следующий вопрос: я домоправительница и никоим образом не имею родства с… ними. — Вы всё знаете? — С момента, как скрепя сердце согласилась взяться за воспитание двух детей Сатаны. — Вы верующая? — Я давно уже не задумываюсь над тем, во что я верю. Полагаю, что узнаю истину уже на месте там — после смерти. А сейчас я делаю только одно: закрываю глаза и прохожу мимо. — Мимо чего? — Сударь, вы не создаете впечатление обделенного умом олуха. Нет сомнений, что вы осведомлены не хуже меня: в этом чудном дворце обитают темные силы. Выцветшие карие глаза смотрели на Питера с вызовом и некоторой усталостью. Наверняка ей абсолютно все равно, наплевать на происходящее. Ведь что-то происходит тут постоянно, становясь незаметным фоном для любой работы. И обращать внимание означает медленно (или быстро?) съезжать с катушек. Но едва он предположил это, по-своему понимая ее дерзкий взгляд и высоко поднятый нос, Сесилия словно спохватилась: — Вы считаете, что я равнодушна? О нет. Я просто не имею права вмешательства. Я даже не статист: я прислуга, которая выходит поутру из своей каморки и молча разгребает мусор после очередной… — она осеклась, снова спохватившись. Но теперь уже — потому что наболтала лишнего в самом начале интервью. Питер не помогал, напротив, разглядывал ее в упор, мысленно напирая, подбадривая и требуя продолжения. Слишком многое должно было накопиться в ее душе, слишком необычное — такое, что требовало выхода, но не могло уйти привычными способами. И тут она расплакалась: — Я очень скучаю! С ним здесь все было по-другому. Кобальт только того и ждал. С готовностью подался вперед, крепко ее обнимая и очень рассчитывая, что это простое движение в утешение развяжет домоправительнице язык. И действительно, помогло — она прижалась и всхлипывала на его медвежьем плече: — Я знаю, я бывала излишне строга. А он ведь совершал шалости только вместе с братом. И в его улыбке никогда не проскальзывало ни тени баловства. А я только злилась — на очередное ведро краски, вылитое на голову, на песок в сахарнице или на тарантулов в шкафу. Как же я была узколоба и неопытна… Он не умел говорить «спасибо», наученный видеть во мне человека как существо, недостойное его внимания и времени. Но потом он вырос и стал думать сам. И его неземная, изящная, всегда своевременно подоспевающая рука восстанавливала разбитую кухонную утварь или дорогие антикварные украшения, вдребезги разнесенные полетами с лестничных перил на скейте. Эту руку он подавал мне всего однажды: когда его несносный братишка разлил по полу столовой масло и я упала самым комичным и унизительным образом. Меня чуть не задушило волнение. Я забыла о вечных болях в пояснице, о вчерашних синяках, о камнях в почках, что после падения остро дали о себе знать… Он подавал мне свою руку. Теплоту его пальцев до сих пор забыть не могу. «Этой старухой» презрительно обзывал меня всегда мессир Демон… и за ним — весь дом, за исключением хозяина. А юный мессир Анджело впервые в тот день назвал по имени. Ласково. Как солнышко. Питер старался вновь сосредоточиться. В водопаде полившейся информации затерялся один весьма неглупый вопрос: — Сесилия, если дела обстояли настолько плохо и вы заранее узнали, на что идете… почему не отказались? — Когда вам предлагают работу, вас знакомят с ней. Меня познакомили с близнецами. Моя жизнь с тех пор делится на два этапа — до встречи и после. Неужели вам все еще не ясно? — Вы не устояли, — пробормотал Стил. — Да и кто бы устоял. Перед таким соблазном… Но неужели внешность решила всё? — Если бы это была только внешность… Попробуйте взять большие глаза, кровавый рот с губами классической толщины, добавьте немного вульгарной смазливости, три щепотки женственности, длинные сверх нормы волосы и необычайное соединение худобы и мускулатуры в теле. Слепите всё это вместе. Не умеете рисовать? А я пробовала. Уверяю, ничего хорошего не получается. — Не уверен, что понял… — Извольте, объясню подробнее, небольшой психологический экскурс. У меня было четыре года на то, чтобы почитать научные труды на эту тему и разобраться. Так вот: при столь грубом и ярком сочетании мужских и женских черт внутри одного тела гармония не рождается. Откуда? Гипотетический гибрид живого человека и непропорционального уродца из японских аниме-мультиков пусть и притягивает особый сорт девушек (вы ведь знакомы с безумной модой на большеглазость?), но в реальности этот не то мальчик, не то девочка существовал бы в постоянном конфликте с самим собой. Из-за несоответствия андрогинной внешности с внутренним сугубо маскулинным содержанием, как вы понимаете. Он вполне мог бы себя возненавидеть и в один прекрасный день свести счеты с жизнью. Или же, следуя от противного — чудом избежав гендерной дисфункции — он будет особой формой существования манерной девицы, нарциссичной, то есть всецело помешанной на своей привлекательной внешности. Ни того, ни другого в близнецах не наблюдается. Над ними поработала высшая сила. Они совершенства. Настоящие, а не чья-то больная фантазия, адаптированная для мультфильма. Ведь, исходя из всех научных трактовок, в первом описанном случае они должны бы были остро чувствовать свою неполноценность, инвалидность, недоделанность. Очень сомневаюсь, что они бы себе нравились. А во втором… — Благодарю, вы отлично проветрили мне мозги. Вернитесь, пожалуйста, к главному вопросу. — Хорошо. Я сидела в зале собеседований конторы, через которую искала себе работу. «Семья Инститорисов» стояло в очередной заявке. Я насторожилась, увидев в графе «пол» M-T. Спросила у агента-посредника — он расшифровал. Male, twins¹. Я искала семью с одним ребенком, рассчитывая свои силы: двоих я просто не хотела. Но никто не мешал мне посмотреть на близнецов в порядке очереди, как и на всех остальных детей. Просто посмотреть, ни бумаг, ни обязательств. Потому я дождалась, через полчаса они пришли. Я не поняла, кто кого привел: в зал зашли подростки не совсем формального вида, один шел впереди и был намного выше двух других. Когда он посторонился, пропуская их, я, по всем признакам, остолбенела. Язык отнялся, и я не спросила ничего из того, что хотела, просто не смогла ничего выдавить. Зачем здоровым четырнадцатилетним парням нянька, еще и черномазая? Но я, ни слова не говоря, подписала документы и покинула агентство. — Вы пожалели о своем решении, когда опомнились от восторга? — Кто сказал, что я опомнилась? И разве я упоминала о восторге? — Извините, миссис Фланиган. О чем вы думали, когда вернулись домой? — О том, что прочла в глазах молодого мессира Мортеаля во время скреплявшего сделку рукопожатия. «Они дети, — говорил он мне, но говорил без слов, — совсем крошки. И им нужна няня. Этот шанс — ваш, меньше чем один из миллиона. Вы не пожалеете». — И вы не пожалели. — И я всю ночь проплакала в подушку. Золотое распятие, которое я полжизни проносила на шее, вдруг разломилось на три части. Умываясь перед сном, я, как обычно, смотрелась в зеркало — и оно треснуло. Всё вокруг меня указывало на несчастье. И сомнения, что начали терзать меня, кричали наперебой об ошибке. Но договор был подписан. Утром я явилась в особняк. Сюда, на Парковую авеню. — Несчастье в итоге случилось? — Нет. Спустя месяц работы мессир, заметив на моей шее пустую цепочку, подарил мне анкх — египетский крест жизни. Надев его, я избавилась от последних терзаний. — Она вытянула украшение из-за воротника платья и показала: довольно массивное, из гладко отполированного светло-серого камня в розовых прожилках. Красивая цацка, ничего экстремального и ассоциирующегося с геенной огненной, но… В голове закопошились самые нескромные вопросы о предлогах, под которыми сам дьявол может делать своим слугам подарки. Питер прикусил язык, постаравшись собраться с какими-нибудь другими, более вежливыми мыслями, а Сесилия спрятала анкх и отвернулась. Ее цветной веничек монотонно обметал ряд одинаковых книг в дорогих кожаных переплетах и рядом — бронзовую статуэтку грифона… ну или какого-то другого, очень похожего мифического чудовища. Мифического ли? Я уже ни в чем не уверен. — Вы были няней. В чем заключались ваши обязанности? — Я заставляла близнецов совершать обычные человеческие действия, рутинные: вставать рано поутру по будильнику, два раза в день расчесывать волосы, закидывать грязную одежду в стирку, не забывать умываться-чистить зубы, ну и так далее. По большей части они не умели ухаживать за собой или не знали об элементарном, словно младенцы — как и предупреждал мессир. Это позволило мне не удивляться, не меняться в лице, порой умирая от их беспомощности в быту, и выполнять работу безупречно. Я их учила всему — они сопротивлялись. Я их наказывала — они меня за это ненавидели. Всё. — Когда вы убедились — окончательно, что ли — в их нечеловеческом происхождении? — Я… я не знаю. Каждый день происходило что-нибудь из ряда вон, заставлявшее меня усомниться в своей умственной полноценности. Хотя… — она напряглась под тяжелым сверлящим взглядом. — Ну, было… было. И тоже где-то через месяц после моего появления. Взрыв на кухне. Они готовили в отсутствии Жерара какую-то гремучую химическую смесь. Не рассчитали пропорции. Или нарочно рассчитали пропорции помощнее, повеселиться хотели. Весь дом качнуло, как от землетрясения. Окна повылетали, черепица треснула, кусками осыпалась — на задний двор, теннисный корт и в бассейн. Удивительно, что балконы не обвалились. Подробнее я разрушения потом, конечно, изучила. А во время взрыва в библиотеке прибиралась. Упала, сразу оглохла — слух вернулся через пару часов, к счастью — и в ужасе сбежала вниз, рыдая. Хозяина, мессира Мортеаля, дома не было, и вся ответственность за жизни его детей была на мне. А я их, дура старая, не уберегла. Ну, вы понимаете, я представила худшее, — Сесилия сделала небольшую паузу и взяла спрей для очистки зеркал. — Я еще неслась спотыкаясь по лестнице, в густом дыме, тянувшемуся из-под двери кухни, когда увидела близнецов, лениво отряхивающихся в холле. Стянув друг с друга разодранную и обуглившуюся одежду, они обнимались, довольно трогательно, как дети. И ожоги на их руках исчезали. Когда я наконец спустилась, осталось несколько розовеющих пятен на лице у Ангела. Брат горячо зацеловал их, снимая… как-то, не знаю, губами, обнажая чистую здоровую кожу. Затем приказал мне убрать на кухне. И никаких комментариев. Ни слова о том, что они натворили. Лорд, вернувшись к five o'clock, просто дал мне выходной. И через день, когда я вышла на работу, особняк был заново отстроен. Как новенький. До последнего стеклышка. «Трудно быть богом», — говорили они. «Великая сила — великая ответственность», — говорили они. Неужели АНБ до сих пор не заинтересовалась филиалом чудес в пригороде Гонолулу? — Вам не страшно жить с ними под одной крышей? — Это было раньше. Временами. Когда мне начинало казаться, что они хотят меня убить. — Вы не пробовали поговорить с, хм… лордом Мортеалем о том, что вас беспокоило? — Нет. Если я здесь, значит согласна на все. В противном случае я знаю, где дверь. — Что вас удерживает здесь по-настоящему? — Прикосновение… — она замялась, — к тайне. Жить бок о бок с демонами — все равно что жить в доме, выстроенном из чистого пламени. Но кто-то должен это делать. Я смотрю с трепетом и восхищением. Иногда они бывают настолько чужды… что это причиняет боль от осознания, что мы никогда не поймем друг друга, просто не сможем. Но хоть немного я подпущена к ним. Да, мне любопытно. А еще я очень к ним привыкла. Возможно, правильнее сказать, что я их всех люблю. И страха больше не чувствую. Они другие. Просто другие. Я могу им все простить. — Даже скверные, чисто человеческие привычки? — Вы об алкоголе и сигаретах? Демоны облеклись на земле в человеческие тела. Не вижу ничего странного в том, что они предаются всем доступным порокам. Это их епархия. — То есть наркотики вы тоже одобряете? — выдержка изменила ему на последнем слове, голос дрогнул. Сесилия одарила Питера долгим задумчивым взглядом. — Сударь… это их путь. Кто мы такие, чтобы судить? Я не могу одобрять, как не могу и запрещать. Люди только смотрят. Вмешаться нам не дано. Я любовалась светом в глазах юного Энджи, да простит мне мессир фамильярное обращение, любовалась и восклицала, что его не портит ничто. А потом, когда он терзался ужаснейшей болью… я тихо терзалась вместе с ним. Он никогда об этом не узнает. Это непростительный промах с моей стороны, грубо и непрофессионально, но я привязалась к нему. Его бессонные ночи были и моими ночами бодрствования. Я не знала, кому молиться — богу или дьяволу — чтобы освободить его от пытки, на которую он обрек себя сам, добровольно. Я не находила себе места долгие месяцы. Иногда срывалась, переполненная и изнеможенная, замученная неразрешимыми вопросами, стоявшими глухой стеной. Я бесилась, рыдала… едва ли на стену не лезла, не понимая. Почему? Зачем ему это? Разве он не живое божество? Но и в мыслях не возникало пойти наперекор, взбунтоваться и уничтожить убивавший его яд. Из вечно удивленного рассеянного крошки мессир Ангел быстро стал сознательным молодым человеком. И его беда была его выбором, каким бы кошмарным он ни казался мне. Энджи не позволил бы кому-либо решать за него. Да он собственного отца, лорда, хладнокровно отправлял куда подальше за малейшую попытку вмешательства. И снова Кобальт потерялся в море информации. Супруг у Ксавьера вырисовывался очень любопытный. Темпераментный, противоречивый. Но записывать выводы о нем пока рано. В голове мало что уложилось ровно и аккуратно, какие-то… — Сесиль? Когда домоправительница вытянулась по стойке смирно, а на ее шоколадном лице отразился неподдельный благоговейный страх, Питер невольно подумал, что голос, произнесший ее имя, похож на горячую карамель: такой же аппетитный, тягучий и сладкий. Ну и что, что повелительный. Почему же Сесилия испугалась? Желание обернуться и посмотреть на вошедшего в спальню лорда пересилило другое: интересно, а как дьявол будет вести себя теперь, зная, что за дело держит смертного гостя в его доме. — Да, мессир. — Сесиль, перенеси вещи мистера Стила сюда. Он будет спать со мной. — Прошу прощения?.. — даже получив двойную пощечину, Кобальт не был бы так ошарашен. — Я вижу, эта комната тебе очень пришлась по вкусу, мой новый месье Дюпен². Возражений у меня нет. Сесиль, иди. Мучнисто-белые костлявые руки без всякого смущения смыкались на талии у киллера, пока тот быстро строчил: «Самоотречение. Сострадание. Понимание. Прощение. Чернокожая самаритянка на службе и у Бога, и у Сатаны». Захлопнув тетрадь, Питер на секунду встретился с туманно-зелеными глазами Асмодея и успел спросить себя, почему они стали одинаковыми. Они были так близко, что он не успел понять, что демон уже целует его.