***Часть 2 — Наркотики***
XIII — Меня вызвали на задание. Я не успею отвезти тебя домой, Питер. Такого, как ты… и кто-то посмел «вызвать»? — Кем ты работаешь, Юлиус? — Охранником. — Он снова распустил роскошные волосы, доходившие до бедер, будто дополнительно насмехался над собственным ответом. — А если серьезно? — Мой отец объяснял. Забыл? Ты Ксавьеру приснился тем, кем в действительности является Энджи. И я. — Наемным убийцей? — И им тоже. Никогда не слышал об ELSSAD? — Нет. Но созвучно с «Моссад»¹. Не обижайся, если… — Всё нормально, братья Санктери — евреи. И в их лице мы евреев никогда не обижали. — Так ты расскажешь мне больше? — А это как-то продвинет тебя в расследовании? — Нет. Но продвинет в понимании тебя. — И зачем тебе я, детектив? Затем. С ума сойти можно, слушая тебя и разглядывая. Я оценил волю лорда, безволие падшего ангела, преданность человека, преданность механизма, но не смог оценить твой… гипноз. Ты ускользаешь. Бесконечно ловлю, но напрасно пропускаю сквозь пальцы, как песок. Я не спрашиваю почему. Просто задержись подольше. Просто говори. — ELSSAD — это маленький карательный отряд. Не политическая и не государственная организация, полувоенная, полузакрытая и, по сути, внеземная. С одной стороны, строго засекреченная, с другой — широко освещаемая в СМИ, сотрудничающая и с полицией, и с мафией — по обе стороны криминала. ELSSAD делает то же, что и любая спецслужба, но еще немного больше. На высочайшем уровне. И без осечек. — И ты?.. — И я ее коммандер. — Хорошая реклама. Ты, должно быть, невероятно гордишься своим отрядом? Демон смерил Питера новым, чуть менее холодным взглядом. Не может быть, что я задел твои надменные чувства. — Я обучаю, тренирую, экзаменую и выгоняю. Или изредка оставляю — избранных счастливчиков. Мы защищаем народ оборотней, тайно проживающий на этой планете. Мы их гвардейцы, если слово «охранник» тебе не понравилось. И если для их безопасности нам нужно кого-то прикончить… — То вы убийцы. Я понял. — Но чаще мы убиваем ради удовольствия. — Что? Предпочту думать, что ты опять меня дразнишь. То сексом с братом родным, то этим. Видишь, как легко я попадаюсь на удочку, и веселишься. В твоей жизни не так много веселья, да, маленький дьявол? — Детектив, мне пора. — На какое задание тебя вызвали? — Допрос. — Преступник не подождет тебя в стенах тюрьмы еще полчасика? — Он беглый и стер себя из базы Интерпола. Я указал местным агентам, где он залёг на дно. Но если его поймают без меня, то нерезультативно изобьют и опять просто посадят в тюрьму, из которой он сбежит уже через недельку в новом направлении. Допросить и избавить его от пагубного пристрастия к играм — в прятки и в пятнашки — могу только я. — Избавить навеки? — Слишком много вопросов, детектив. Вызывай такси, до дома я тебя не подброшу. — Тогда, может, подбросишь до школы Ману? Вечером и так будет чем заняться, а его экзамен наверняка уже закончился. — Тебе нужно на соседнюю улицу. Мэйв проводит. — Мэйв? Демон знакомо поднял бровь и вытащил из-за уха микрофон. Проговорив что-то на одних шипящих согласных, он глянул на часы: — Я заберу вас на машине в полдень. — Юлиус… — Он троюродный брат Ксавьера и Мануэля. Мой ровесник. Только не вздумай его допрашивать.* * *
Пока новый провожатый спускался на наземную парковку с неизвестно какого этажа, Питер походил вокруг Хайер-билдинг, то и дело задирая голову и присвистывая. Туристы толпились на улице, потому что двойная очередь желающих получить экскурсию по небоскребу (для детских групп и для взрослых) не умещалась внутри. День обещал быть безоблачным, ничто не мешало обзору, но шпиль здания терялся на такой высоте, что с тротуара просматривалась только кривая линия сплошных сверкающих окон, уходящая в бесконечность неба и сливающаяся с ним. Этому способствовали и дуохромные стекла: внизу — розово-зеленоватые, но с удалением от земли постепенно переходящие в серые и небесно-голубые цвета. Когда шея заболела, а ни одна живая душа так и не вышла к нему из Хайер-билдинг, Кобальт перебрал в памяти всё, что говорил Ксавьер, пока безуспешно пытался соблазнить его. Голый, растерянный и красивый. Попеременно злой и расстроенный — но неизменно красивый. Признавался в порочной связи. С Демоном, которого так трудно представить сгорающим от страсти, и… Не с этим ли долговязым молодчиком моя русалка проводила ночи в ожидании, пока вернется законный супруг? Ну наконец-то. Явился не запылился. Ему стало неловко, когда голубоглазый, загорелый и невероятно располагающий к себе парень просто подбежал, сильно запыхавшийся, и начал горячо пожимать ему руку: — Сент-Мэвори. Извините, что так долго, я обычно не опаздываю, очень сожалею, что заставил ждать. Это честь для меня, мистер Стил. А можно звать вас Петрус? — А, — выдал Питер, растерянный, тут же позабыв о манерах. — Ты, как и мастер Тэйт, слушаешь?.. За короткое, но столь насыщенное пребывание в адском особняке он отвык от роли вокалиста своей группы. Буквально забыл, чем знаменит, а некоторыми — неистово любим. Почувствовал себя не в своей тарелке, нервным, как перед первым клубным выступлением. — Не только мастер. Многим оборотням нравится Type O Negative. Клипы, live-нарезки и бутлеги регулярно крутят на нашем корпоративном канале, ориентируясь на заявки, а по выходным — еще и выводят на Боковой экран. — Мэйв указал вверх, и Питер ахнул. Он полчаса пялился на небоскреб — и проморгал тридцатиметровое телевизионное панно! Впрочем, его невнимательность была простительна: до обеда экран не включали, чтобы не отвлекать и не стопорить работу офисов на близлежащих улицах, и в выключенном состоянии он просвечивал насквозь, дополнительно затмеваемый блеском окон. — Почему Юлиус выбрал тебя мне в провожатые? — Потому что я знаю, куда идти? Потому что он гад и хотел лишний раз помучить меня своей невыносимой персоной? Потому что рассчитывал, что я умру от восторга из-за вас? Всё вместе? Излишняя откровенность никого не красит. Но, оказывается, можно бить ею как оружием. Очень эффективно. Я уже мечтаю провалиться сквозь землю. — Давай, в общем… пойдем. Веди. И… давай потише, хорошо? Вдруг меня кто-нибудь еще в лицо признает, а навык стелс при такой комплекции у меня нулевой. — Конечно, конечно! Надеюсь, тут и правда недалеко. Общение с фанатами никогда не было моей сильной стороной. Хэлл не в счёт, он гений. Он погрузился в мысли об инженере и шприцах. О героине. О собственном опыте. О сердце, которому не понравились две подряд операции и вынужденный «отдых», то есть больничное заточение. Он не дошел до ручки, не испытал ломку во всем уродстве и ужасе — потому что вовремя остановился. Потому что ему приснилось его будущее. Как он до последнего не сдается на милость клиники, как хрипит, катается по стенам и полу, умоляет воображаемых друзей найти его заначку, давно опустошенную, умоляет добыть денег, давно закончившихся по всем кредитам, умоляет продать его органы, задушить, сделать хоть что-нибудь. Он не выдержал и вызвал подмогу. «Добрые» врачи, не спрашивая, пересадили его на метадон. А он выздоравливал? Да, естественно. Но телом, а не душой. Мечтал только о героине. Который невозможно хотеть по доброй воле. Но он подменяет собой добрую волю. Человека. И небожителя. Так сказал Дэз. Бессмертные тоже склоняются перед зависимостью. Ангел не заметил смешивание и постепенное доминирование другого вещества. Но что он почувствовал? Когда впервые подарил своей, должно быть, без преувеличения божественной вене… чистый героин и ничего кроме? — Мистер Стил, вы в курсе, как выглядит Мануэль? Всю дорогу они не проронили ни слова, чему Питер был безумно рад, и Мэйв первым нарушил молчание. Значит, мы пришли? — Нет. Мне кажется, я смогу его узнать. А ты хочешь уйти? — Не особо, если честно. Но мне необходимо вернуться в редакцию, чем быстрее, тем лучше. И я разрываюсь: Ману, скорее всего, перепугается, вас надо представить. Вы же не думаете, что он заговорит с незнакомцем? Даже если это вы, Петрус. Питер опустил глаза. Ксавьеру было плевать, пою я или играю на басу, пляшу с бубном или дую в дудку. Я привлек его не этим. Даже если бы я не был знаменит — Мануэль, едва завидев, точно не пропустил бы меня. Не потому что они братья и я самовлюбленно уверен, что понравлюсь обоим. А потому что я приметный, как белая ворона. И медведь. Белый медведь. Но вслух он ничего не сказал, и Мэйв вел его дальше — по школьному двору. Занятия, по всей видимости, как раз кончились, во дворе было яблоку негде упасть, но Кобальт зря боялся, что нечаянно толкнет кого-нибудь или с ног собьет: ученики аккуратно обтекали их, как морские волны — флагманский корабль. — Вы не чувствуете себя немного странно? — Да. Ужасно старым и большим. Громоздким, — он повернулся, провожая взглядом девушку, зачем-то дергавшую его только что за ремень. Ростом она вряд ли доходила ему даже до груди. И улепетнула с хихиканьем, едва он собрался притормозить. — В каком классе учится Мануэль? — Выпускном. Не волнуйтесь, он будет повыше этих недомерков. Настоящий Санктери. — В голосе Мэйва зазвучала гордость, показавшаяся Питеру несколько неуместной. Но он снова решил промолчать. Оборотни не так уж отличаются от людей — им тоже можно пудрить мозги. Обрадованный, Мэйв не почесался спросить, а что я вообще здесь делаю. Как меня занесло в Гонолулу, как связан с его семьей, на кой-черт мне Ману и, если нужен Ману — почему не нужен он. Или нужен? Я всё еще могу выведать что-нибудь интересное, пользуясь его расположением. Несмотря на приказ Демона. Однако ему не пришлось ослушаться приказа Демона: когда они притормозили на ступенях крыльца, кто-то скромно кашлянул, отделяясь от обрисованной граффити стены, и уткнулся Кобальту в плечо. — Приветик, — развязно произнес юный искатель приключений. — Я тебя не знаю, но уже хочу, — и потерся для убедительности о ногу детектива бедром, туго обтянутым черной кожей. Весь его странный нешкольный наряд включал узкие рокерские штаны и шелковую рубашку навыпуск. — Что за… — Питер пораженно проводил глазами Мэйва, приложившего палец к губам и скрывшегося за углом здания. Тотчас же в кармане затрезвонил телефон, — …черт! — Я потратил уйму времени! — радостно воскликнул динамик голосом Хэлла, не давая опомниться. — Твой фрагмент шприца стал настоящим подарком. Кроме тебя его держали в руках Ксавьер и мои крестники. Присутствуют слабые следы Ксюниной крови, остатки героина и микроскопический кусочек пера — птичьего, предположил я, но компьютерное моделирование не согласилось со мной. Я хотел воссоздать его форму и размерность, подставляя все имеющиеся данные по пернатым, но по составу ни одно не совпало. А по форме оно получается слишком узким, слишком большим, непропорционально длинным — длиннее метра! И еще: если верить трехмерной графике Старого Ворчуна, перо довольно странного цвета — белого, то есть предельно белого RGB255, с сильным перламутровым отливом. Так не должно быть. Ты помнишь, я еще при встрече сказал, что я в недоумении. — Так, — Кобальт постарался успокоиться и спросил как можно тише: — Ты слышишь через телефон чужие мысли? О чем я думаю? — Да. Все в порядке. Ты сейчас будешь очень занят, так что я перезвоню позже. Мэйв благоразумно сопровождал на некоторой дистанции и удачно отошел незамеченным, чтобы понаблюдать за вами. Точнее, за твоим спутником. Кто он, ты уже догадался. Но, пожалуйста, веди себя как посторонний. Это тест. Проверяешься не ты — он. Соглашайся на все, что он тебе предложит. Повторяю, на все. Удачной охоты. Пожалуйста, мастер, не отключайся! Я ничего не понимаю! А теперь еще и нужно сделать вид, что это был обычный разговор?! Чёрт! — Спасибо, друг. Я учту. Питер глянул наконец на кудрявую голову, прижатую к нему. Густые светло-золотистые волосы, ну как же иначе… — Ты уже освободился? — на музыканта поднялись большие наглые глаза, горько-полынные, в прозрачных травянистых оттенках. Удивительные. Ни на что не похожие. Они без стеснения ощупали его лицо, оставляя незаметные ожоги на покрасневшей коже, а когда, удовлетворенные увиденным, закрылись, лицо требовательно потянулось повыше. И Питер подсадил мальца… чтобы бледные коралловые губы стали вровень, прижались к его губам. — Хочешь меня? — Д-да, — румянец стал гуще. А я ведь даже не лгу по просьбе Хэлла, будь оно проклято. — Хорошо, — губы, преисполнившиеся самодовольства, отодвинулись совсем чуть-чуть. — У меня мало времени, сделаешь все грубо и быстро. Почему я воспринимаю всё фрагментами? Не вижу мальчишку. Но помню шуршание его штанов. Не вижу всего лица. Один лишь рот. И помню руки… Руки в строгих черных манжетах повлекли его в школьный корпус. Растерянный Питер заметил круглые зеленые светильники обезлюдевшего коридора и ключ, звонко провернувшийся в замке учебного кабинета. И все. В помещении, естественно, пусто, перевернутые стулья стоят на партах, сверкают чисто вымытые полы, а на доске мелом написано поздравление выпускному классу. Розовым мелом. — У меня здесь только что был экзамен по геометрии, — прошептал мальчик, быстро справившись с застежками на его джинсах. В его руках заблестел серебристый флакончик лубриканта, в глазах — бесстыдство, не полностью развеявшаяся скука, дозированное нетерпение. Ни грамма сомнений. — Результат узнаю завтра. Ты придешь завтра? — Приду. Чуть порозовевшие губы усмехнулись с еще возросшим самодовольством, а голова в притворной усталости прижалась к стене. Но отдыхала недолго. Штаны с лёгким шлепком упали под ноги Кобальту. Он зажмурился. Что я делаю… Господи, во что я влип? Бежать отсюда! Скорее. Я не боялся ослушаться Демона, он потенциальный враг. Но если я ослушаюсь Хэлла, может произойти непоправимое. Крошка, почему? Почему я? И я бы молился о том, чтобы всё оказалось дурным сном с перепоя… Не открывая глаз, Питер схватил своего соблазнителя под рубашкой. Дернулся от неприятной худобы его тела, но поборол себя и поднял, крепко держа за талию, провез спиной вверх по стене. Грубо и быстро, говоришь? Ладно! Хорошо! Черти б все побрали. Меня, его и весь этот грязный похотливый мир! Ох, нет, что я несу… Ведь дьявол уже почти завладел всем. И всеми. Не думать. Просто не думать, ни о чем. Я сплю, если мне так легче. Ведь демонов и оборотней не существует. Я сплю, передо мной девушка, моя девушка, моя русалка… с платиновым пистолетом. Кси… Это не измена. Да. Или. Нет? Дрожащие пальцы с внезапной решительностью прошлись по обнаженным бедрам Ману и раздвинули их. Неудобно, непонятно, непривычно. Слишком далеко тянуться за сокровенным, слишком сильно выгибать, потому что перед ним все-таки не женщина. Хотя чужой, твердо натянувшийся член вызвал болезненное любопытство – куда более сильное, нежели скрытое отвращение. А потом и отвращение пропало, стоило один раз как следует прикоснуться… и уже не отпускать. Повисший в воздухе мальчишка раскрылся перед ним весь, вскрикнул раз, другой, третий… и отделился от стены, чтобы сильнее откинуться назад, идеальной дугой. Обвив шею детектива, сколько хватило длины рук в таком положении. С третьим и последним толчком в напряженную плоть Питер ощутил привкус крови во рту. Странный такой… приятный, омерзительно понравившийся. Хотелось продолжить. Хотя смазка не смягчила муки проникновения ни на миллиметр. Мальчик плакал, но не сопротивлялся. Не шелохнулся, боясь вытолкнуть его наружу, пока он еще… проник не до конца. Обладание ценой насилия, пусть и добровольного, ради какого-то животного удовлетворения? И где же оно? На краю этого порнографического кошмара запоздало пробуждалась совесть, но ее заставило заткнуться новое ощущение, нараставшее снежным комом, едва Питер решился продолжить — наплевав на боль, на шок, на возможную реальность и ужас происходящего. Он двигался сквозь крик. Двигался рвано и жестоко, вслушиваясь только в собственный восторг, острозубую похоть, метавшуюся внутри тесной, не умеющей давать отпор плоти, а только принимавшей — очень горячо, восхитительно, предельно противозаконно. И все чувствительно натянутые нервы погрубели, чтобы снять с себя ответственность и грязно наслаждаться — немного вперед… и снова назад. А удовольствие всё нарастало, круша и выворачивая вены, забивая артерии, закручивая весь кровоток вспять, сметая жалкие обрывки мыслей в один сумасшедший электрический вихрь. И на пике, от резкого желания со всей силы вбить хрупкого подростка в жесткую, едва прикрытую праздничными надписями стену, сознание помутилось и простилось с ним окончательно. Стоны и вскрики в итоге не были слышны никому из них. Настолько глубоко они оба погрязли в темном и гнусном довольстве и в друг друге — на грани с остановкой дыхания в тяжких конвульсивных спазмах, сладостью которых вряд ли перекрывалась вся их боль. Изувеченное наслаждение, глухая безглазая эйфория, вялые попытки выбраться из сосуда этих красивых мучений, но не разлиться? Под удары чуть тёплого истомленного сердца, отсчитывающего как будто последние минуты жизни… Нет, уже мгновения… Потом лишь чернота. Без эха. И финальное облегчение, и спокойствие — всё уходит в неё, вместе со сладостным экстазом, с болью и напряжением. Тонет, забрав воспоминания. Осталась смутная и очень неуверенная догадка, что он мёртв.* * *
Солнце сделало полный оборот вокруг центра галактики. Нет, астрономы обознались: всего лишь двадцать минут спустя он выбрался из забвения — с распластанным на его теле гадким мальчишкой. Тот с удивлением и даже обожанием посмотрел в его усталые зеленые глаза, извернулся и скатился на пол рядом. Тощие запачканные ноги следов крови не имели, а всё, что имели, липковатое и неоднозначно пахнущее — Ману небрежно вытер носовым платком, валявшимся тут же, у стены. — Очнулся наконец? И предположить не мог, что ты способен вытворить подобное. Со мной. Такое… хищное, — он прижался к Питеру в неправдоподобно сильном волнении. — Зверюга. Если ты обманешь меня и не явишься завтра… — Явлюсь, я обещал. Приеду в школу вместе с тобой, если ты этого действительно хочешь. — Вместе? Я не совсем понимаю, как ты… Пересохшие коралловые губы смялись в насильственном поцелуе — таком до мяса вгрызающемся и едком, что скулы свело. Разве кошмар еще не кончился? В следующий раз будешь думать головой и аккуратнее выбирать себе случайных любовников. Мстительно улыбнувшись, Кобальт проследил, как малец отшатывается, обессиленный, с выпученными глазами, хватается за рот и еле-еле ловит этим изнасилованным ртом воздух. Насладился зрелищем и произнес: — А теперь, Мануэль, позволь задать тебе несколько вопросов.