Jolt

***Часть 3 — Подполье***

XXIII «Ангел… я решаюсь описать тебя тремя словами. Нет. Предела. Совершенству. Да и они не передают…» — Что ты там строчишь, писака? — весело осведомился Энджи, подлезая ему подмышку. — Опекун сказал, ты всем жестокие допросы устраивал, а мне почему нельзя в партизан поиграть? Я что, какой-то особенный? И я пытки очень люблю. Ты меня истязать будешь? Мне есть что рассказать, но для тебя я по условиям игры замкнусь в гордом молчании. Сейчас, только наручники принесу. Он умчался на скорости звука, а Кобальт невольно осел на стул. — Хэлл, он всегда такой? — в его тоне была почти жалоба. — Он — это он. Как ты мог принять его за Юлиуса, в толк взять не могу. Они такие разные… Питер с трудом подавил истеричный смешок, но поехавшие нервы так и рвались наружу. С силой сжал кулаки, пока ногти до крови не разодрали ладони — и пелена начала рассеиваться. Смутно он видел, как Солнечный мальчик расхаживает туда-сюда, время от времени проводя какие-то линии на сенсорной панели, закрепленной на стене напротив, и хмурится. Его лицо посветлело, когда Ангел вернулся. — Крошка, кофе принести? — Да мне и этого кофейника хватит, — Андж небрежно кивнул на недопитый мартини. — Оставь нас, разговор будет максимально интимным. Хэлл поцеловал его в лоб, подмигнул Кобальту, открыл в полу квадратный люк и скрылся. — Ну, здравствуй еще раз, дорогой. — Наручники щелкнули, а Питер онемел и оцепенел. Хищная, очень тонкой гранью отделенная от Демона фигура уже преспокойно восседала на его мощных коленях, закованные руки сомкнулись на его горле. Личико ребенка, не казавшегося выросшим во взрослого ни на грамм из-за невинных, открытых нараспашку глаз, склонилось на его грудь, а голос, цеплявший своей развратной бархатистостью и насмехавшийся над ним в возникшем противоречии, зашептал: — Я знаю, докуда ты продвинулся в своем расследовании. Тебе осталось преодолеть две ступени — кто он, твой враг, и как его уничтожить. Я скажу тебе имя. Я скажу тебе и остальное. Если ты… — Ангел с улыбкой начал его душить, — признаешь, что отнюдь не рад моему возвращению. — Это неправда. Это… могло бы быть правдой, останься я прежним — таким, как в день, когда твой отец меня привел в этот дом. Но с тех пор я прожил целую отдельную жизнь. Узнал вещи, от которых моя душа распадалась, а затем срасталась обратно. И моя наивная — а кому-то смешная — самоотверженная любовь к Кси означает, что его счастье будет и моим счастьем и успокоением. Его счастье — это ты и ничто кроме тебя. Я принесу в жертву этому счастью всё что угодно. Всё, абсолютно всё. Зачем, — он сглотнул, ощущая цепь наручников впившейся в адамово яблоко, — мне лгать тебе сейчас? — Незачем, это верно. Но я хочу услышать еще кое-что, — Энджи закинул ему на плечи ноги и приоткрыл жарко заалевшие губы. — Питер, где же твой шок? Спрятал? Не прячь… ведь я хочу знать. Как я тебе? Нравлюсь? Не хуже братишки? Он меня ревнует к платяному шкафу, к одежде, которую я ношу, и к скейтборду… А! Ещё к вилкам, которые — кто бы мог подумать — в рот совать приходится, чтобы нормально пообедать. Удивлен? А в этом месте не стоит, право. Признаться, я его сегодня уже видел. Верхом на тебе, а потом еще немного сбоку. Он спал как младенец. И не заподозришь в нем мерзавца. Но, проснувшись, он меня изнасилует. Будь готов — скорее всего, это произойдет на глазах у всех. Ну, так как я тебе? — он сел ровно и убрал руки, со звоном скрестив их на груди. — Энджи, ты единственный, — честно ответил Питер. — Во всех отношениях. О твоей дикой взаимоисключающей и всё сметающей натуре мне ранее успели поведать мифы и легенды, ну, а сейчас в башке моей и вовсе полный бардак. Сам посуди — вот что мне думать? Ты запутал меня окончательно и поставил в страшно неловкое положение. Но я всё равно упрямо чувствую себя так, будто меня обнимает невинный ребенок. Невиннее чем тот малыш, за которого я принял Кси. Бредовое ощущение, признаюсь… Потому что еще один такой взгляд с твоей стороны, и мне крышу сорвет и подожжёт. Ты удовлетворён? Ангел отвернулся. В его голосе, стихшем до лёгкого придыхания, в необычной интонации — проступила печаль. — Я помогу тебе подняться на еще одну ступень. Эту ступеньку зовут Габриэль. Можешь не пытать бедняжку Дэза, его язык во имя безопасности моего супруга не развяжется. Всё, чего ты добился бы, так это новых неприятностей со стороны мистера G. Демон уже рассказал тебе о своих подозрениях по поводу его существования, но он не знал, что Габриэль с Дезерэттом — что-то вроде кровных братьев. Не так, как мы с Демоном, но тоже довольно близкие. Я видел G несколько раз на приеме у царственного дядюшки, но нас не знакомили. Это было до того, как они с Дэзом получили новую работу — опекать братьев Санктери. Если угодно, считай, что серафимы в сговоре, но, скорее это шантаж, учитывая, какими методами Габриэль заручился поддержкой моего холодного мерзавца. Спрашивай. — Н-не знаю что. Правда, — Питер, робея, заглянул в один сапфировый глаз без дна. Второй был прищурен. Где ты был? Космос подарил тебе ответы о Габриэле? Космос настолько гостеприимен и всеведущ? Я не смогу спросить. Не это. Не сейчас. — Ангел, почему ты называешь Юлиуса мерзавцем? — И сволочью, — с улыбкой добавил Энджи. — Потому что у него были богопротивные методы признаваться мне в любви. Ты ласковому Ксюнечке во сне тоже неслабое признание подарил. Помнишь? — Горы трупов… Помню. Что, по-твоему, означало это видение? Ведь оно отправная точка… — Следуя моей голой интуиции, то — не что иное, как крик о помощи в ночи. Если сознание Кси год назад не знало и не предчувствовало нынешних бед, то его подсознание должно быть гораздо тоньше. Оно, как звериный нюх, в десятки раз острее человеческого, а Ксавьер, напомню, наполовину зверь. Змей. Сознание управляет жизнью днем, на долю подсознательного остается не очень много — поиграть с воображением ночью, сколько сил хватит. — Он отправил послание… — пробормотал Питер, опуская голову. — Отправил в небо, в надежде, что кто-то перехватит передачу на своей ночной радиоволне. Мне повезло? — Как сказать. Что ты называешь везением? Не упускай из виду, что тебя убили. Но на этом фоне весьма выигрышно смотрятся любвеобильные часы в объятьях моего братца. Людей, которые могут похвастать тем же, можно пересчитать по пальцам одной руки. — Я ничего не помню, — вспыхнув, возразил Кобальт. — Мы не могли переспать. И откуда тебе обо всём известно? — Не о том думаешь, Питер, ох, не о том… — Ангел черкнул по его не успевшей оправиться после удушья шее острыми, будто немного удлинившимися зубами, осмотрел краснеющий след и вздохнул. — Продолжим позже, ты не против? Сейчас я голоден. Не откажешься покормить уставшего с долгой дороги упырёнка? Но только тсс. Ксавьеру ничего не говори. — А ты не… — О нет, я не съем тебя, Питер, ты слишком большой. Отщипну кусочек, ну, два, будет немного больно, но потерпи, это здорово и даже не вредно, и это лучше, чем секс.