***Часть 4 — Месть***
XXVII Задавая последний вопрос, я как никогда плевался от его риторичности, но меня тащило упрямство, я хотел слышать всё вслух, несмотря на то, что ощущал в себе предопределенность. И мне было мало, я хотел ещё и ещё… знать, что решаюсь на что-то правильное, поступлю опрометчиво, но не напрасно. Меня провожали в ту комнату, что ради меня превратилась в больничную палату с двойными пластиковыми стенками для сохранения стерильности. Сент-Мэвори туда не пустили, и он передал мне телефон с наушниками. Я ничего такого не просил, но он непонятным образом знал, что именно мне нужно… хоть и не читал мысли, как боги-демоны. Пока мастер возился с жидкостями в пузатых пузырьках, а Нэнси с Айши складывали мою многофункциональную кровать на колесиках в самолет или в гроб, я отдался музыке и голосу, рассказавшему мне, что произошло уже — и что грядёт. Голос Мэйва… под музыку Мануэля. Чертовы скрытные оборотни. Наконец-то я узнал, чем же кузены связаны — намного теснее, чем кровными узами.Ты говоришь, а мне смешно. У слов нет смысла всё равно. Закончен спор. Почувствуй, смертный, Стань частью наивысшей жертвы. Готов отдать мне жизнь за правых? Готов вслепую пить отраву? Готов не знать, умру ли следом? Готов, что будешь мною предан?
Я запутался в символизме остального текста, не разобрал его, потому что захлебнулся в голосе, ехидном и страдающем. Ловил его жадно, когда он упал до хриплого далёкого шепота, по спине забегали мурашки, а перегруженная гитара разрывалась. Это было что-то новое для меня, сильное и агрессивное, свежая кровь. И такого Ману меня лишил отвратительный Габриэль. Но готов ли я принести высшую жертву? На этот раз — за правое дело. За… Мастер, ты с ума сошел?! Питер инстинктивно отпрянул, опасно натягивая провод наушников, и обнаружил, что бегство сомнительно — больничными ремешками ему связали ноги. Зная, что протест не поможет, просто отвернулся от гадости, которая его так испугала, и буркнул: — Хэлл, ты уверен, что это безопасно? — Ты мало что почувствуешь. Расслабься и умолкни. — Хэлл поднял шприц иглой вверх и улыбнулся той заботливой и нежной улыбкой врача, который знает, что пациенту некуда деваться. — Но ваш ЛСД… — Всё же лучше, чем героин. С волками жить — по-волчьи выть. Ты в среде демонов и наркоманов, менестрель. О, кажется, один из них направляется к тебе. Ангел показал опекуну язык и наклонился чмокнуть Питера в недовольно поджатые губы. — Я хочу побыть с тобой, пока доктор Менгеле не отправил тебя к чёрту. — Чего?! Хэлл называет себя?.. — В редкие минуты грешного тщеславия, да. Но он такой милашка, что я ему прощаю. Демон проинструктировал тебя? Ты называешь это инструкцией? Насильно влитый экстракт знания, много раз повторённого. — Твой брат обещал, что я миную Черный Град, поскольку из него точно никогда не выберусь, он же… летающий. Обещал, что я появляюсь сразу на связующем мосту. И до ворот Дворца меня сопровождает страж-леприкон, который поможет пройти мимо золотых драконов, охраняющих главный вход, но мне не туда, потому что… ну, не туда мне, как бы ни тянуло. Мне во внутренний двор — где, строго следуя нумерации декоративных плит XII–XXVI–II–V-XI, я делаю круг и нажимаю обеими руками на плиту без знаков, которая должна выползти из-под номера XVIII. Затем в стене рядом с плитой V открывается дверь. Меня опять очень тянет войти, но на этот раз не нужно сопротивляться, пусть затягивает внутрь. И там будет очень темно, я должен держаться стены, не отпускать, двигаться быстро и осторожно, миновать гравитационный колодец и успеть нырнуть в самый левый коридор до того, как меня обнаружат и сожрут… я решил не уточнять кто. А далее я просто вызубрил: два поворота налево, лестница, один направо, пропуск лестницы, один налево, лестница, четыре направо, направо вверх по дополнительной лестнице в окно, налево, налево и только налево — по постоянно разветвляющемуся коридору, пока он не кончится. Дальше сквозь круглую комнату с другим колодцем вверх — и еще три раза направо. И если я всё сделал правильно, я окажусь у последней лестницы, которая… в общем, такая, какую я еще в жизни не видел. Юлиус уточнил, что она может и не появиться, а появившись — не привести меня куда надо. Но мне повезет. Я очень этого хочу. — Тебе повезет, — меланхолично промурлыкал Энджи и потянулся поцеловать его еще раз. — Детка, хватит его облизывать, — Солнечный мальчик отнял у Ангела шею Питера, а сам взялся за локоть, который, правда, его маленькие руки обхватили с большим трудом. — Раз уж шляешься тут, принеси пользу, обработай ему кожу для инъекции сам. — Да без проблем. — Он сунул нос в ящики стола по соседству, нашел ватные диски, смочил в спирте и протер Питеру локтевую впадину. Принюхался, не улавливая разницы: Айши с Нэнси принесли из лаборатории так много разведенного медицинского спирта и так усердно попрятали в столь разных, укромных и не очень, местах, что водно-спиртовые пары постоянно, но уже неощутимо витали в воздухе. Похоже, для личных нужд они тоже пригодились, и пить ничего не пришлось. Энджи понимающе фыркнул и поймал на себе взгляд Кобальта. — У тебя вид такой испуганный, дорогой. До сих пор сомневаешься? Только не говори, что никогда не баловался кислотно-розовой радужной дурью. Главный судмедэксперт Йозеф Тэйт¹ по прозвищу Кровавый мальчик признал тебя виновным. А вот этого не надо! Питер, завидев иглу уже в непосредственной близости от вены, начал отчаянно сопротивляться, вырвался из рук Хэлла и свалился бы с операционного ложа как тюлень, если бы не Ангел. Иллюзия тонкости и хрупкости наконец разрушилась. Когда второй сын Асмодея впервые проявил при мне нечеловеческую силу и придержал всю мою стокилограммовую тушу коленом. А потом одним движением закинул обратно. Я удивился? Я чуть не задохнулся. — Хэлл, оставь мне ЛСД и уйди. — Но… — Это в твоих же интересах. Я заметил, наш детектив всегда нуждается в особом подходе. Кнуте и прянике. — Но, Энджи… — Пожалуйста. Солнечный мальчик мрачно кивнул и отдал ему наполненный шприц. Питер смутно заподозрил приближение бури — холодный тон инженера вселил в него страх. — Если я понадоблюсь… — Ты нужен мне каждую минуту, — Ангел выпустил пациента и обвил Хэлла за талию, влез под лабораторный халат и рабочий комбинезон. Его лицо заострилось, непривычно серьезное, сапфировые глаза матово засветились. — А меня слишком мало на всех. Меня хочет Ксавьер, меня хочет Демон, меня хочет мой отец, временами меня хотел Дезерэтт, но я ловко обратил его мысли в другую сторону, сейчас меня хочет наш заокеанский гость… и меня постоянно хочешь ты. И каждый из вас хочет абсолютно разного… ну, кроме старины Дэза, конечно: он старомоден в желаниях. Не скажу, что кто-то из вас хоть сколько-нибудь мне неприятен, скорее наоборот. Но мне не разорваться. По закону — и это отнюдь не человеческий закон — я должен остаться с тем, кто назван моим супругом. А над законом — я должен оставаться с близнецом. Но я сказал себе, что ни тому, ни другому не бывать по отдельности, я должен всё совместить. Потому что ни один из вас не заслуживает боли. Законы писаны для людей, для чертей, для животных, для растений, для вампиров и для оборотней. А я… тебе прекрасно известно, кто я. Ты твердишь себе, что ничего для меня не значишь, что ты в одном ряду с медицинскими инструментами, разложенными на тележке рядом, что ты последнее, о чем я могу думать вообще. Но ты не прав. Эта твоя фраза, обида и скрытое унижение… меня достали. «Если. Я. Понадоблюсь». Ты ранишь меня, ранишь каждый раз, незаслуженно. И я говорю тебе — достаточно. — Он опустился на колени и до хруста в предположительных ребрах сжал маленького инженера. Может, у гениальной машины не был предусмотрен скелет, но Питер мог поклясться — что-то да трещало. А в прекрасном голосе Ангела послышался едва сдерживаемый плач. — Хэлл, очнись. У меня не было родителей. У меня их и не могло быть. Никакой семьи. Рожденный из дурацкого Камня², сильного радиоактивного излучения, мозговых импульсов Эллин, статического электричества и силы рук Асмодея, направленных на то, чтобы кровь, пролившаяся из её висков, испарилась не зря, достроив мою бренную оболочку… это хуже, чем из пробирки. Моди стал мне папой. Но ты, ты… и только ты — был моей матерью. Никто другой не смог бы ухаживать за мной так, как это делал ты. Никто другой не получал способность любить меня так искренне и беззаветно, как ты. Никто не принес бы мне эту жертву. Ни от кого я и не ожидал ее. Ведь это самое тяжелое и неблагодарное из всех добрых дел. Я знаю, что ты скажешь — это всего лишь корневая программа, а не твоя инициатива. Но я не знаю, что буду делать, если однажды ты потребуешь плату за свою машинную верность. Не найдется валюты, в которой я смогу тебе заплатить. — Мне пора, — бесцветно произнес Хэлл и высвободился из его побелевших рук. — Если я понадоблюсь, позовешь. — Он поправил халат и закрыл за собой три двери — две в барокамеру и одну в комнату. Некоторое время висело напряженное молчание. Юный киллер с отсутствующим видом обдумывал какие-то мрачнейшие планы и перспективы, а Питер не решался подать голос или другие признаки своей пока еще имевшейся жизни. Гроза бродила где-то рядом, руку протянуть, чёрт возьми… но, к счастью, разразилась всего одним возгласом. — Я обидел его! — Ангел гневно ударил кулаком в пол. В бетоне образовалась трещина. Немаленькая. Питер снова перестал дышать. — Почему со мной столько проблем всегда… — Хэлл повел себя как настоящий родитель. — Прошло от силы секунд двадцать, и Стил решил, что хуже шприца с β-ЛСД все равно ничего не будет, даже если Ангел в ответ на дерзость сделает из него очень большую котлету. — Ему позарез необходимо прийти в себя после всего, что ты наговорил. Не вини его. — Ты прав, — Энджи поднялся с колен и откинул голову, убирая волосы. — Мы теряем время. — Нет, я не имел в виду… — Заткнись и ляг ровно. — Бесстрастный голос, острый белозубый оскал… при виде которого Питер мысленно (и очень оперативно) раскаялся во всех когда-либо совершенных грехах. Но, похоже, небесному судье были угодны сегодня к столу котлеты. — Наручники всё ещё при мне, а к этой постельке вторая пара ремней прилагается, если ты раздумаешь лежать как паинька. Закрой глаза, я введу наркотик, и путеводная нить к чертогу Владыки сама вопьется в твою кровь.* * *
В мозгах ещё не отзвучал чей-то пронзительный визгливый вопль, когда Питер тяжело шлёпнулся о камни. Запоздало сообразив, что кричал он сам, детектив лихорадочно проверил свои локти, но нигде следа от укола не нашел. Правда, вокруг было так сумрачно, что он просто мог не заметить крохотную точку. За спиной послышался каркающий смех: — Гость? Новенький? Питер обернулся и побледнел: странное существо в богатой одежде, похожее на невероятно сморщенного одноглазого гнома, смотрело на него с большим интересом и… кхм, похотью. Хотя сейчас в его взгляде промелькнул страх. — Тебя прислали его кровожадная светлость Демон Александр Инститорис Мортеаль? — Почему ты так подумал? — Отметина… — толстые дрожащие пальцы потянулись ко лбу Стила. Тот отскочил и потрогал участок кожи, который Демон несколько раз целовал. На нём отчетливо вздулся шрам — судя по его ощущениям от формы рисунка, похожий на букву «L». Питер невесело усмехнулся. Юлиус, ты знал, что отправишь меня сюда. Ты знал, что это понадобится. Охренеть до чего ты умен, ты всех постоянно обводишь вокруг пальца… и сбиваешь с меня спесь. И ты здесь знатная особа, черт тебя побери! Надеюсь, что я вернусь и засвидетельствую тебе свое почтение. И вспомню, в конце-то концов, как мы спали. Если моя жертва не лишит меня вместе с жизнью разума и памяти. — Ты страж? Отведи меня… — За Черные врата. Они перед тобой. Но чтобы пройти, тебе придется ослепнуть. — Временно или?.. — Как сам пожелаешь, — гном мерзко осклабился и достал из одного кармана богатого камзола короткий кривой нож, а из другого — темную тряпку, пропахшую какими-то горькими травами. Предпочитаю завязать себе глаза. Сам! Не трогай меня, исчадие. Ему оставалось полагаться на слух, но всё, что Питер услышал — это как Ворота захлопнулись за спиной, да еще сопение провожатого. Звуки шагов тонули в перемолотом в мелкую пыль камне, а еще здесь не было эха. Как долго мы шли? Постоянно немного сворачивая. Интересная штука… а ведь я даже не задумался, понадобится ли мне обратная дорога. Я заранее настроен не вернуться? — Пришли. И здесь я тебя покидаю, незваный гость. Моё почтение его светлости. Кобальт стащил повязку быстро, не скрывая омерзения. Он достаточно надышался вонючей травой. Огляделся, пытаясь прочувствовать себя в аду — в настоящем! Но не нашел в душе ни страха, ни благоговения, ни даже легкого любопытства. Какая разница, еще успею нагуляться, вечность буду здесь гореть или как-то иначе отбывать наказание. Если заслужил. А я заслужил, не сомневаюсь. Но пока меня ждёт Кси, ждут все. Где обещанные тротуарные шедевры? Плиты с номерами, где?! Этот тошнотворный леприкон обманул меня? Не обманул: монолиты нумерованных плит располагались чуть дальше в квадрате двора, в чём-то, напоминавшем кладбище и мёртвый сад. И сами плиты оказались могильными, но не стоячими надгробиями, а плоско лежащими. Питера нисколько не смутило прыгать по ним и получать заветный доступ вглубь Дворца, в черноту, тянувшую холодными щупальцами, которым он поддался не без дрожи. Темно, ни зги. Похоже, зрение ему и здесь не понадобится. Осязание, хорошая память и капелька мужества. И удача… Но в такой темени безумно сложно воззвать к Ангелу, представить его лучезарные глаза, его напутственное слово. Обойдя колодец, дышавший чем-то ужасным и одушевленным, Питер тронулся в путь, монотонно считая коридоры и не отпуская то гладкую, то шершавую стену, каменная кладка которой изредка подменялась деревом. Шаги без эха, голос, вязнущий в горле, повторение. Один налево, пропуск лестницы, один направо. Вверх? Нет. За лестницей четыре направо. Дальше. Дальше… Постепенно он перестал бояться чудовищ, обитавших в темноте. И забоялся легкости, с которой шел меж этих чудовищ. Дворец не давил на него ни древней мощью, ни колдовством, хотя какие-то чары на него, без сомнения, были наложены — иначе бы он не получил приглашение войти. Взобравшись повыше, Питер различил слабый свет, оказавшийся сияющей чешуей: в лабиринтах коридоров, лестниц и комнат ему встретилось несколько драконов, стоявших на страже некоторых покоев и мало похожих на домашних питомцев. Но ни один не удостоил детектива своим вниманием, а пресловутая лестница — она всё-таки удостоила его чести появиться в конце пути — не провалилась под ногами. Она действительно не была похожа ни на одну другую: начиналась далеко от стен, далеко от пола, не закрепленная и не опиравшаяся ни на что, а высоко наверху — обрывалась в никуда. Питер запрыгнул на нее с разбегу и поднимался медленно, опасаясь подвохов на финише. Но из широких ступеней не высунулись ножи, а скользкие перила не обернулись ядовитыми змеями. Только вот куда он пришёл? Когда зажмурился и сделал шаг с последней ступени в пустоту. Я столько раз смеялся над этим в различных фильмах ужасов. Герой попадал в мрачное местечко, заброшенный дом или пещеру, и спрашивал: «Эй, есть тут кто?» А я шёл и не хотел рта лишний раз раскрывать. Потому что знал. Знал… кто тут есть. И кого этот кто-то хочет съесть. Ну так как, хочу спросить сейчас? Да. Наверное, да. Но если когда-нибудь по моим злоключениям напишут книгу, это будет чистейший вздор. И позор. Боже, которого нет здесь, подскажи, что делать? Ладно, сам знаю. Еще шажок вперед. И если под ногами появится хоть какое-то подобие пола… Молю, пусть появится. Он не падал. Шел уже довольно долго, оставляя лестницу позади, и не падал. Осознав это — осмелился открыть глаза и осмотреться. Колдовская лестница, висевшая непонятно как и непонятно где, бесследно пропала. Как и Дворец — то, что им было, тёмное и угрюмое. А здесь… Не хватает красивых оголенных юношей, рояля и канделябров. Осматриваясь ещё несколько минут, Питер пришел к выводу, что бояться особо нечего. Пол появился — твердый, надёжный, выложенный великолепной красной плиткой из… похоже, что рубинов. И стены — из рубинов потемнее, аппетитного вишнёвого цвета. Просторный покой наполнял свет чёрных ароматических свечей, расставленных вокруг громадной чаши с густым вином — того же соблазнительного вишнёвого цвета. И если вино показалось обычным, то свечи пахли чем-то соленым, острым и сухим, словно кто-то смог высушить и размолоть в пыль кровь, пряности и морскую воду. А кроме этого в зале больше ничего не было. Одну стену украшал ряд окон, занавешенных одинаковыми тяжёлыми портьерами, на остальных — висели картины без рам. Стил направился к ближайшей из них, но, к своему изумлению, понял, что не может разглядеть, что там изображено, вообще никак. Хотя она не была ни пустым чёрным полотном, ни пустым белым — отойдя чуть подальше, он бы поклялся, что различает отдельные мазки, и синие, и зелёные, грязно-оранжевые и золотые. С другими картинами попытки тоже не увенчались успехом. Немного раздосадованный, Питер бродил туда-сюда в надежде найти что-нибудь еще. Мне все-таки не повезло? Лестница завела меня в ловушку? Тупик? Как теперь уходить? Попробовать спуститься и еще раз подняться? А если опять не повезет? Нет, я не имею права на обратный билет. Я подписался на эту жертву. Буду сидеть здесь, пока не… — Я написал в своих картинах будущее. Смертному не дано его видеть. Но ты сюда пробрался, оставшись невредимым. Намерения твои чисты. Подойди. — Куда?! — растерянно промямлил Питер, но что-то уже притянуло его на середину зала и поставило перед центральным окном. Портьера отъехала. — Приветствую. Рот пришлось зажать двумя руками, а третьей загнать глаза обратно в… Вспомнив, что у него нет третьей руки, музыкант отнял ладони, которые чуть не прикусил, и в невыразимом смущении изобразил поклон. Вышло у него хоть и неуклюже до безобразия, но вполне искренне. Глаза по-прежнему не хотели возвращаться в орбиты, и было отчего. Сидящему на подоконнике существу, похожему на худого человеческого подростка, никак нельзя было дать больше пятнадцати лет. Прямые волосы эталонного битумно-черного цвета отражали свет на сто — сто! — мать их, процентов. Безумная мысль, почерпнутая из скудных воспоминаний об уроках физики, подсказала Питеру, в чем дело. Абсолютно чёрное тело ослепительно сияет. Но вряд ли кто-то из профессоров видел воочию доказательство теоремы. Облик завораживал, облик убивал. Лицо… завораживало отдельно, особенно. Убивало — тоже по-особенному, зажимая душу в тиски между бесконечной пустотой и бесконечным падением. Как? Взглядом. Или страшным отсутствием обычного взгляда: в двух замерзших зеленых кристаллах не было зрачков, потому язык не повернулся назвать их глазами. Они смотрели и пронизывали, хотя и были слепы. Они точно смотрели, хотя их слепота не вызывала никаких сомнений. В безумном, каком-то намеренно напирающем противоречии Питеру захотелось засунуть себе в рот кулак и прокусить его изо всех сил, чтоб не закричать. Но нельзя… нельзя. На безжизненно-белом челе вечно юного правителя покоился венец — грубый обруч, неровно вырезанный из прозрачного сине-зеленого камня. Ни резьбы, ни затейливых узоров. Зато его украшала перевернутая пятиконечная звезда, немного оживлявшая суровое великолепие своим кровавым красным цветом. Она сияла жаром на самом центре лба, возможно, мечтая быть частью его. На целомудренно сдвинутых коленях у Владыки лежала закрытая книга, почти сливавшаяся с просторным черным одеянием. В дополнение к уже имевшимся артефактам сумасшедшее сходство венценосца одновременно и с мессиром Асмодеем, и с тоненьким Энджи заметно расшатало рассудок Питера. И пусть умереть ему не хотелось, но восторг от увиденной красоты причинял настоящую боль, физическую. Будто кто-то резал ему живот и заливал во внутренности невероятно жёгшуюся ледяную воду. — Некоторые до сих пор зовут меня Ангелом Зари. С чем ты пожаловал на мнимый этаж, Питер? Тот продолжал молчать. Боль разрасталась и расползалась по телу широким веером, а мозг боролся за свое здоровье, неорганизованно крича и требуя адвоката. Немного натасканный встречами с оборотнями и демонами, Питер слишком рассчитывал на свои силы, не осознавая до конца, с кем придется столкнуться здесь. В слове «Владыка» было заключено слишком много Тьмы. А в самом Владыке было заключено слишком много мощи. И разум вяло протестовал. Этого не показывалось глазам, не слышалось ушами… это просто пропитывало насквозь, подчиняя себе, вспарывало, выворачивало и присасывало так, что не оторваться. Вокруг Ангела Зари пространства не было: искривленное, оно обрывалось у барьера, за которым он не позволил протекать и времени. Лишь потоки самой первой энергетической плазмы вселенной кружили вокруг его царственной головы, робко лаская идеально ровные пряди волос, прижатые тяжёлым обручем. Но Кобальт ничего не знал о Темпоральном поле и его свойствах — как и не знал причины, что так властно приковала его к венценосцу. Люцифер улыбался. Искорка божественного, завернутая в кусочек физической материи, стоящая перед ним, не способна и рта раскрыть, околдовавшись. И Владыка сам ясно читал в Питере смятенный вопрос. Книга раскрылась, на чёрной глянцевой странице под рассеянным слепым взглядом родились огненные строчки. — Забирай. Подарок для моего возлюбленного. А жертву — принесёшь потом.* * *
Сколько часов прошло… А сколько дней? Живот зашит, боль наконец стихла. Питер стряхнул наваждение. В царственном покое никого, чашу до краев заполняло не вино, а мутная чёрная вода. Картины шелестели за задернутыми портьерами, шепотом смеясь и переговариваясь. А у его ног лежала огромная развернутая книга. Он пробежал глазами слова, написанные для него Владыкой, вздохнул… и хлопнулся на рубиновый пол в обмороке. Ничего криминального в послании, начертанном в книге Люцифера, не было. Питер просто переволновался и натерпелся чертовщины на целую жизнь вперёд.