Jolt

***Часть 4 — Месть***

XXXIV Хэлл рассматривал гранулы бело-синего порошка, рассыпанного по кухонному столу, через небольшой микроскоп. За его спиной боязливо переминался с ноги на ногу Жерар, то и дело порывавшийся спросить что-то, но в последнюю секунду трусивший. Появление Питера облегчило страдания стеснительного повара. Завидев внушительную фигуру детектива, который в случае чего постоит за его шкуру, если Хэллиорнакс разозлится, француз выпалил на одном дыхании: — Скажите, месье, сколько вина я должен истратить на… — Одну, — мрачно прервал Хэлл. — Одну бутылку. «Шато-Марго», урожай девяностого года. Два бокала, наполнить на две трети, оставить на подносе и уйти. Ты можешь спокойно посидеть и не нависать над моей головой? Я скоро закончу и верну тебя на рабочее место вместе с указаниями. Повар, заикнувшись, пробормотал «пардон» и плюхнулся на первый попавшийся стул. — Он напуган, — мягко заметил Питер, запуская руки в дреды Солнечного мальчика. — Ты ведь ему не начальник, мог бы быть и добрее. — Работа у меня такая, менестрель, — проворчал Хэлл, правда, совсем не строгим голосом, — высокоточная и опасная. И не терпящая неуклюжих типов, слоняющихся вокруг без дела. Тебя в виду не имел, — он широко улыбнулся и снял очки. — Я закончил последний детальный досмотр и рапортую: я смешал для тебя сильнодействующий яд. Кстати, состоящий из двух самых любимых веществ Ангела. — ЛСД и?.. — Синильная кислота. Точнее — её довольно сложное соединение с «бетой» наркотика. В подробности не вдаюсь, ты уснёшь меня слушать. — А я думал, синильная кислота жидкая. — Я её связал, тебе ведь нужен был гранулированный яд. Теперь слушай и запоминай: я даю тебе полный пятидесятиграммовый пузырек, который ты, ничего не поясняя, вручишь Ангелу. Когда он прилетит от сыновей, я сам ему всё скажу. Ещё один такой же пузырек ты опустишь себе в карман и забудешь о его существовании на часик. — Это запасной? — Нет. Это на случай провала. Чтобы Энджи не мучился, выбирая себе смерть. — Не шути так. — Я очень далёк от веселья, — Хэлл рассыпал порошок через трубочку в пузатые флакончики и плотно прихлопнул деревянные колпачки. — Мастер, а кто привезёт детей, собственно, из небоскрёба? Если Энджи возвращается сейчас без них, а кроме него… никто из нас так быстро передвигаться не умеет. — Мне так и хочется ответить: «никто». И не вмешивать младших близнецов в наше ароматное дерьмо. — Мастер! Ты же обычно поделикатнее выражаешься! — Да? А во что тогда вляпались взрослые? Как ты это назовёшь? Габриэль угрожает не отдельно взятой семье, а целому миру. Он мелочный до поры до времени, пока его желания мелочно подчинены животному инстинкту, тупому пари и недоразвитой жажде помериться с Дэзом письками. Но как только он получит своё, насытит нижний примитивный слой эго — проснутся новые аппетиты. Его потянет туда же, куда и всех придурошных суперсуществ, наделённых могуществом и обделенных добротой. Он захочет абсолютной власти или абсолютного хаоса, уничтожения живого и разумного, многоклеточного и расхаживающего на двух ногах. Только мы между ним и этим тотальным террором и стоим. Ты, я, лапочки детишки и похожий на кровавого фетиш-бога Демон. И через сто лет не смей спросить меня, что я чувствовал, глядя на него через монитор. Лучше бы я никогда не изобретал наночипы и нанороботов, — мастер горестно вцепился в дреды у корней, но принудил себя отпустить и не рвать их. — Сколько минут прошло? — Ну вот почти, двадцатая на исходе. — Дело упрощается. Присядь возле Жерара. Питер послушался и чуть не подпрыгнул от визга двери, срываемой с петель. На кухню тяжелой поступью прошествовал Ангел, остановился напротив инженера и, не отрывая от него ненормального взгляда, произнес, адресуясь Кобальту: — Дорогой, я прибыл, как ты и просил. Чего ты хотел? Питер не вставая дотянулся до его руки и немного поспешно сунул в неё яд. — Всё? — сдержав напряжение, вопросил Инститорис будто бы в сторону к детективу, однако теперь — адресуясь Хэллу. Его пальцы нервно стискивали стеклянный пузырёк. — Ещё сказать тебе, что… — Висельник, позволь мне, — быстро перебил Солнечный мальчик. — Энджи, ты играючи вытряс подноготную из него, из его поджилок и печёнок, едва зашёл сюда, не мучай парня. Он так светится состраданием и любовью к тебе, что мне уже просто неуютно находиться здесь и ощущать все ваши страдания. Энджи, иного пути нет, а по этому ты уже идёшь. Загибаясь в истерике после встречи с Ксавьером, ты спросил Питера, какие у нас реально шансы заставить Габриэля показать крылья. Он ответил: этот эмоционально обиженный урод потеряет над собой контроль только в двух случаях. — Я помню всё это, помню, не напоминай, — вздрогнув, прошептал Ангел. Его голос надломился. — Но я не смогу, именно сейчас мне не хватит воли… — Нет. Именно сейчас тебе её хватит! А чего бы ты хотел? Ну давай, представь себе это! Ублюдок станет пернатым, эротично пыхтя от оргазма, и выбросит струю ублюдочной перво-чего-то там спермы в… Энджи заслонил от него свое неподвижное мертвенно-бледное лицо. Хэлл тут же заткнулся, сжалившись, и привлек крошку к себе. — Второй вариант не лучше, — глухо донеслось в ухо инженеру. — Ты не прав. Это будет сделано твоими руками. Твоим любящим сердцем. — А если не сработает? — Габриэль жаждал заполучить Кси более трехсот восьмидесяти двух дней. Каждую из трехсот восьмидесяти двух ночей он представлял себе секс. Каждую минуту, помноженную на тысячу четыреста сорок таких же, он мечтал почувствовать лёгкое волнующее дыхание твоего благоверного на своей ублюдочной коже. Если это дыхание прервется… — Да, — из-под закрытого левого века выкатилась одинокая красная слеза. — Ксавьер должен умереть. Зависла тягостная тишина, привычная для этих стен. Мастер крепко обнимал Ангела, Стил, погружённый в мрачные думы, забывал приревновать. Жерар ерзал на стуле, чувствуя себя явно лишним. — Но мне непонятно… — неожиданно начал Хэлл. — Ведь Габриэль сразу раскусит, что детку отравили. Поймет, что это наш заговор. Его горе будет не таким глубоким, как это требуется по нашему замыслу. Ведь он сможет Ксавьера воскресить. Питер будто очнулся. В его зелёных глазах едва ли не впервые отразился страх. — Я надеялся, что никто не спросит. А Ангел и так узнал, почти в точности, как ты описывал: вытащив правду из моей погрустневшей башки. Солнышко, мне сказать? World coming down¹… — Не надо, — «солнышко», тёмно-синее и хмуро застрявшее в плотных тучах, оттёрло щеку от засыхающей кровавой слезы. — Хэлл, ты увидишь больше, чем нужно, больше, чем тебе самому хотелось бы — и догадаешься. Осталось меньше часа. Соберитесь. И мне бодрящую оплеуху отвесьте. Пора на гребаное рандеву с сукиной тварью.