***Часть 4 — Месть***
XXXV Демон рисовал на полу в пыли трехэтажные математические формулы. Он незаметно вправил себе суставы на правой руке и лежал, спустившись вниз с кровати половиной торса. Откровенно говоря — не знал, чем себя занять. Трогать Кси, покоившегося рядом, он не осмеливался: оборотень ровно дышал во сне, слишком изможденный, чтобы крутиться, и слишком беззащитный в своем страшном невидимом плену, чтобы прикасаться к нему даже мимолетно. Потому Юлиус старался на него и не смотреть вовсе. В груди временами всё резало, кололо и разрывало от притока кипящей крови, особенно когда он нечаянно задевал простыней кислотные ожоги. Но боль подавлялась бездумно, как и всегда. И он бесстрастно продолжал рисовать, вслушиваясь в тревожную тишину. Габриэль вернется из зазеркалья с минуты на минуту. Замордованное тело уже должно было приготовиться к последней пытке. Хотя ее, скорее всего, не будет. Последний удар мучитель нанесёт ему в сердце. — Малыш просыпается, — раздался над головой грустный голос. — Дэз? Тебе не место здесь. — Киллер с трудом повернулся на бок и забрался обратно в постель. Бинты, наспех обмотанные вокруг его ступней, побагровели. Не стоило, конечно, разрешать серафиму помогать ему, создавая эти бинты, но разве Дезерэтт послушался бы? Спасибо, что хоть не заплакал: от слёз серафима, упавших на пол, паркет зацвёл бы, распустился почками, цветочками, зелеными стебельками. А им только несвоевременного чуда природы и не хватало, чтобы Габриэль, давно лишившийся подобной животворящей мощи, разъярился. — Он заставит меня смотреть… как ты умираешь на глазах у Ксавьера. Последний — из всех, кого он любил. — «Последний»? Что за бред ты мне принёс? Серафим отмахнулся и продолжил: — Габриэль воображает, что Ксюне это понравится. Потому что Габриэль не знает… Они поняли друг друга без слов. Демон поднял руку, и Дезерэтт в молчании ещё раз сломал её. От оглушительного треска вылезающей наружу кости падшего ангела бросило в озноб. С немым проклятьем он посмотрел на зеркало, в гладкой поверхности которого плавно капали секунды нового дня. Нулевой барьер пройден. Золотоволосое яблоко раздора уже открыло мутно-изумрудные глаза. Но Дэз не взглянет в его сторону. Нельзя. Они и без отчаянных романтических глупостей идут сейчас по краю. «Ксавьер, только не зови сейчас никого…» Оборотень молчал. В его прекрасные пьянящие глаза, которым предстоит долго отходить от похожего на кому сна, смотрел только Демон. Но киллер по сценарию спасения — враг, да и терять ему нечего. Ксавьер не сразу встречается с ним взглядом. А встретившись — утопает в море горько-ядовитой нежности… в море отчаяния, вышедшего за пределы человеческой выносливости… и быстро мрачнеет. Это его родной дом, родная спальня, и в ней — вот прямо сейчас! — происходит какая-то чертовщина. О которой он не просил. Не заказывал на завтрак проблемы. В том числе и страшную головную боль. — Моя радость, ты очнулся. Ага, вот и источник дискомфорта. Отставившие пьянство изумрудные глаза щурятся и скептически рассматривают новое действующее лицо. Светлые, можно считать, что белые волосы, такая же одежда. Фигура сияет, прямо-таки лучится, и с нимбом, как полагается, очень неприятно напоминая этим различных посланцев небес. И самого Христа. Христос, под троном вечно сидящий… какая гадость. Ксавьер помрачнел ещё больше и отвернулся обратно к Демону. Строптивый киллер ничего не выдаст, конечно… не изменит своей глухонемой природе. Но кое-что оборотень возьмет сам из неподвижно лежащей головы, проберется по волосам, склеившимися от крови. Прерывистый вздох — и Кси больше не может дышать, наполненный судорогами, сумасшествием смерти, никак не достигающей цели агонии, доступной лишь избранным демонам, лишь одному полукровке, точнее двоим, но второй далеко, удрал в космос, и вся боль досталась первому и единственно доступному… Во власти шока оборотень лежит недолго. Выбирается из сдавливающей прострации, берет себя в руки жестко, словно окунает волю в ледяную воду. И произносит с непередаваемой насмешкой: — Гэбриэл… — Кровь стынет в жилах от звучания этого голоса. От зла, притаившегося в мягких звуковых вибрациях. — Теперь ты мой. Габриэль не понимает. Его сухая, огрубевшая за многовековое бессердечие натура не способна вникнуть в такие тонкие извилистые лабиринты мыслей, которыми гуляет сейчас Ксавьер. Прекрасный оборотень многое проспал, ещё большее не знал, но думать и анализировать не разучился. Его тёмная одушевленная тоска по Ангелу, походившая на грузное косматое чудовище, приняла новую форму. Неизвестную. И сейчас, как с горечью предсказывал самому себе Дезерэтт, она вырвется наружу во всем своем ужасающем великолепии. — Кстати, я не рассказывал? Сопливых отпрысков Инститориса я утопил, — равнодушно поделился краснокрылый ангел. — Отпрыски? — Габриэль поднял бровь в легком удивлении, потом брезгливо поморщился. — Сколько их? Сколько им? Почему я о них не знаю? Почему ты утаил? — По мелочам много всего было сделано. Запамятовал как-то, ты уж не сердись, Габи. Ты не спрашивал. Мы не разговаривали, брат. Мы ведь помирились меньше часа назад. И разве ты не рад, что отныне я доверяю тебе свои гадкие делишки? Отпрыскам… — Дэз шаловливо поводил указательным пальцем по воздуху, — уже нисколько. Я хорошо заметаю следы. Камень на две тоненькие шеи — и не будет лишних досадных проблем через пару лет. А уж как приятно было эти шейки перегрызать… — Ты бы мне одну оставил! — ревниво заметил Габриэль, встрепенувшись на последнем слове. — Жадина! Узнаю себя. А ты умнел быстрее, чем я предполагал, Дэз. Ещё бы твоего младшенького поставить на путь истинный. — А не легче ли Аннске убить? — в стальных глазах серафима заплясали недобрые желтые огоньки. — Мне тоже эта идея неоднократно приходила на ум. Теперь, когда нас двое, делать это будет гораздо забавнее и проще. Ну, а сейчас давай развлечем моё маленькое сокровище. Дезерэтт рванул Демона за волосы, стащив на пол. Это было первое и единственное, что он сделал резко. Но дальше… если Габриэль хоть на секунду усомнится… Осторожное, почти нежное движение двумя пальцами — и из глаз киллера хлынула непривычная алая кровь. Её поток был непрерывен, быстро превращаясь в пахнущее холодом и медью озеро, посреди которого Демон сидел и в котором по щиколотки утопал его пыточных дел мастер. Серафим старательно и последовательно выдернул из чёрных лимфоузлов металлические кольца пирсинга, покатал на пальцах и засунул обратно, проталкивая в раны, расширяя и надрывая раны, пока не засунул полностью. Демон со свистом дышал сквозь приоткрытый рот, но опять не выдал ни стона. Потом Дэз медленно потянул за грубое вервие, крепко вшитое им же в подкожную вену ноги, и с превеликим трудом на этот раз сдержал желание зажмуриться, а ещё лучше — сбежать или подохнуть на месте. Он тянул, высвобождая стежок за стежком, а озеро медной крови на полу выходило из берегов. Когда нить высвободилась над коленом — рванул за неё резко, отделяя всю… вместе с веной. Беззвучный вскрик Демона при этом не слышал. Как и никто не услышал. Зато он был почти осязаемыми. Ещё чуть-чуть, и серафима затрясёт, выдаст противнику. Недействующей левой рукой Демон нарисовал на своем боку ободряющую улыбку. Нарисовал кровью, лившейся водопадом. Он, кажется, собирался что-то ещё написать, боясь, что Дезерэтт его неправильно понял, но Дезерэтт, находившийся на предпоследней стадии психоза, остановил его. Да, Юлиус «успокоил»… насколько вообще можно было успокоиться, разрезая его выпавшую вену вдоль, укладывая на место, то есть в развороченное бедро, и загоняя в неё наголо через десятки шприцов героин, приготовленный по приказу Ману. Кем? Самим же Демоном, вчера: им собственноручно отмеренные, подогретые и смешанные с дистиллированной водой дозы, хладнокровно изъятые и хладнокровно примененные, неукоснительно следуя всё тому же — жуткому сценарию спасения. На Ксавьера Дэз все это время подчеркнуто не обращал внимания, наверняка из боязни сорваться или как-то ещё безрассудно выдать себя Габриэлю. Между тем над юным оборотнем сгущались полноразмерные грозовые тучи. В одно неверное мгновение со дна его зрачков, отражавших истязания в приглушенных темно-зеленых тонах, поднялась необъятная паника, но сразу улеглась — растворилась в чернеющей чаше изумрудной отравы. Да, абсент чернел, становясь непригодным для питья. Но смог ли кто-нибудь вылить его из потускневших глаз? В них зрело большое зло. Неизвестно, удалось ли Кси правильно осмыслить сцену, разыгравшуюся в комнате, и правильно вникнуть в то, что делает любимый серафим с не менее любимым близнецом собственного мужа. Якорем, как-то державшим Ксавьера в рамках спокойного и разумного, была только ненависть… сожравшая всю панику и вскипавшая холодным, очень холодным льдом в пар, минуя жидкую фазу. А всё внутри, что вскипеть не могло — горело и плавилось на медленном огне сладких, горьких, счастливых и несчастных воспоминаний. Температура внутри его тела будто хотела спуститься до абсолютного нуля. Тоненькие паутинки его нервов порвались одна за другой и легли к ногам этого исчадия из перевернутого рая по имени Гэбриэл. Малыши… Ведь ему не послышалось? Дивный дар природы, бездны, порченой крови и самой смерти. Выплаканный, выстраданный, вымоленный дар. Эльфи и Викки. Их дети. Живая аномалия. Уже нет. И Ангел, его Ангел. Сон-прощание? Он не забыл. И его ложь… А теперь это — выжженное на дне стенающей сетчатки.* * *
Тронув свои нежные коралловые губы, Ксавьер тихо произнес: — Я хочу пить. — Могу предложить крови этого молодого полудемона. Пока свежая. Будешь? — Габриэль, подойдя, интимно склонился к нему и попытался укусить за ухом, прихватывая и кожу, и волосы. Кси, непроизвольно дернувшись, увернулся от сомнительной ласки, но порыв ударить мучителя все-таки придушил. Отвращение, испытываемоё к белому падшему ангелу, перестало казаться инстинктивным. О Демоне и его участи Ксавьер вообще страшился думать. — Я распорядился принести вина. — Дезерэтт положил трубку внутреннего телефона и некрасиво улыбнулся одним уголком рта. — Кровью предателя я бы сам не напился, да и грязная она. А малыш-удав, наверное, желает доставить удовольствие своему новому хозяину другим способом. Глаза, пустые и апатичные, но всё ещё похожие на две Туманности Андромеды, сверкнули красным… а, может, ему показалось. Никаких чувств Дэз в них не уловил. Слабое, но утешение. Кси так заледенел, что перестал ощущать свое лицо, да и тело тоже. Когда его анемичные белые руки коснулись чужого серафима, вспышка звериного отвращения сразу ушла под лед, погасла, толком не разродившись. И Габриэль, не успев дослушать фразу, обнаружил гибкие ноги оборотня обвивающимися вокруг его торса, сжимающими грубо и даже повелительно. Ксавьер увлек его на кровать, перевернул, быстро оказавшись сверху, пригвоздил не особенно сопротивлявшиеся руки к изголовью и прошептал хрипловато, с ужасно странным и не знакомым никому из присутствующих выражением: — Для тебя… всё что угодно. — И быстрый поцелуй вместо точки, скольжение острым змеиным языком по морщинистой, отвратительно пахнущей коже. Золото длинных кудрявых волос скрыло от Дезерэтта, как тесно они сплелись телами. Демон, предательски живой и даже теплый, с минуту понаблюдав за происходящим на постели, осторожно указал краснокрылому на свою шею, и тот одним поворотом влево свернул ее. Против собственной воли вздрогнул от сухого щелчка ломающихся позвонков, затем придержал голову киллера, чтобы не кренилась. Зашедший в этот момент повар чуть не грохнулся наземь вместе с серебряным подносом, но Дэз ловко успел подхватить наполненные бокалы и поставить на ночной столик. — Который? — тихо спросил серафим. — Левый, — так же тихо сказал Жерар и смахнул холодный пот со лба. — Не перепутайте. — В этом не будет нужды… — Правда, француз уже не услышал. Стараясь в каждом движении быть естественным, Дэз вытащил из кармана последний шприц, особенный: крохотный, на один миллилитр, с характерной надписью-штрихкодом на поршне. Его содержимое выделялось на фоне привычного зелёного β-ЛСД сочным ядовито-синим цветом. Серафим, чуть поколебавшись, положил шприц между бокалами. И исчез — за стену, в маленькую гостиную, переоборудованную в штаб видеонаблюдения, где немедленно попал в цепкие лапы Солнечного мальчика, впившегося в него бешеными глазами. — Нам остаётся ждать, — нехотя выдал серафим в ответ на сумасшедшую мысленную мольбу инженера. — Мы сделали это. И сделали правильно. — А слова Кси? — Не думаю, что они относились к Габриэлю. И ты так не думаешь. Ты же слышал, каким тоном он произнёс их. Где Ангел? — В руках у Питера. Не подходи к ним, Энджи кусается. — Выбора нет, ведь я хочу знать. Шестикрылый обошёл стол и остановился у кресла-трона, где восседал Кобальт. Коричневый клубок спутанных зеркальных волос на его коленях мало напоминал сына демона Верхнего Ада. Дезерэтт, смущаясь, набрал в лёгкие побольше воздуха, но Питер опередил вопрос. — В оставленном тобой шприце тоже яд, немного разбавленный. Хэлл окрасил его в типичный для местной фармацевтики цвет токсина. Он просветил меня, что по протоколу безопасности корпорации оттенки синего и фиолетового придают смертельно опасным веществам — так учат, к примеру, детей оборотней не трогать всякую гадость, не есть её и не пить. И в синий цвет окрашены яды, стоящие в домашней аптечке, которые Ксавьер мог по ошибке или рассеянности перепутать с лекарствами для своей анемии, аллергии или мигрени. Кси должен помнить это, такое не забывается — даже в героиновой коме. — Тогда разницы нет? — Есть. — Я не понимаю… — Всё на мониторах. Просто смотри.* * *
Ξ Я уже умер. Эти омерзительные волосатые руки и слюнявые губы высосали из меня жизнь. Последний иллюзорный мир рухнул, открывшаяся реальность стала для меня сродни той, что в «Матрице». Мне не снились сны, я не знал любви. Окно в моей душе заколочено, а с тёмной стороны пришёл кошмар. И он обещает длиться вечно. Я не снесу его, с меня довольно ужасов. Теперь всё точно кончено. Мне показали путь. Воссоединимся в смерти, Ангел. Когда-нибудь. Ξ Ксавьер оттолкнул новоявленного любовника, тяжело выдохнув: — Меня томит жажда… — и выдавил все содержимоё маленького шприца в вино. Две прядки его волос ненароком обмакнулись в адскую смесь и стали совершенно синими. — Что это? — Габриэль, завороженный и поддразнённый ласками и стонами оборотня, впал в такой эйфорический ступор, что даже не раздел его. — Прощальный тост, Гэбриэл. Ты убил всю мою семью. Я отправляюсь следом за ними. Ξ Как хорошо, как быстро отпала нужда притворяться. Господь, мы не в ладах, не принимай меня, как я не принимал Тебя. И не приму. Никогда. Я хочу в ад, я так замёрз… Я жажду огня, жажду сам обернуться пожаром. И возвращаю Твой бесполезный дар воспламенения. Я слишком слаб, чтобы он спас меня сейчас. Как слаб Ты. Ты никого не спас. Презираю. Гнушаюсь. Проклинаю. Тебя и все Твои небесные отродья. Ξ В ничем не сдерживаемой, совершенно необузданной ненависти Кси улыбнулся остолбенению своего насильника. И залпом осушил бокал, бросив последний взгляд на худое и точёное лицо Демона: его перерезали рубиновые следы от несвёртываемой крови и слёз, и снова крови, с резким запахом героина. — Это не измена. Глаза-галактики закрылись.