Jolt

***Часть 4 — Месть***

XXXIX do — Питер, сиди. — Но Энджи и… — Я сказал — сидеть! Замри. Пространственная близость мыслей из твоей непутёвой головы, как и из четырёх других, поможет Кси быстрее найти своё тело. — Чего?! — Заткнись! Он здесь. В комнате. Может, прямо сейчас пролетел сквозь тебя. Кобальт согнал с себя невольные мурашки. Тревога нарастала: он глаз не сводил с плотно захлопнувшейся двери и сам не понимал, почему ему так неспокойно. Что происходит снаружи? Ангел слишком долго стоял на четвереньках, наклонившись над братом. И слишком поспешно вышел вслед за ним отсюда. Поспешно. И послушно. Послушание и сыплющий искрами строптивости Энджи в одном предложении? Опять обрыв цепи. И если мне нельзя выходить… Прозрачная белая тень у его ног шевельнулась, выпрямляясь в ровный силуэт Принца Тьмы, кивнула его мыслям и плавно выплыла сквозь запертую дверь в коридор. Питер только крепче сжал пальцами подлокотники кресла, в котором сидел. Дальше с ума сходить уже просто некуда, он перешагнул предел возможностей. you Ангел откашлял и сплюнул очередной черный сгусток крови и в изнеможении прислонился боком к замызганной стене. Юлиус ненадолго скрылся… пообещав вернуться с инструментами. Столярными или из автомастерской. «Я вскрою твое тело и растащу по кусочкам. Покажу тебе каждый орган, из которого ты состоишь. И начну я с печени…» Он поглядел на свои руки: Демон прогрыз лимфоузлы зубами, остальное раскрошил ножом — тем маленьким походным, который вытащил из форменного ботинка перед экзекуцией и всё это время прятал во рту, изрезав себе нёбо и внутреннюю поверхность щёк. Будто знал… зачем и кого будет кромсать. И странной ненависти, которую тёмный киллер всегда питал к локтям, наконец найдено объяснение: Юлиус выступал против экспериментов Хэлла с синтезом лекарства от СПИДа. «Зачем помогал ему, святоша? Мнишь себя спасителем человечества? Ты полное ничтожество…» Голова гудела. Демон бил её ногами. Разрушенная сеть вен и капилляров не помешала наслаждаться расправой, двигаясь быстро, нанося удары точно и бесшумно — не хуже, чем на демонстрационных тренировках новичков ELSSAD. Неубиенный? Непобедимый? Именно так назвал его Питер. «Я бы мог опять тебя изнасиловать — как двадцать шестого ноября первого года нашей отремонтированной жизни. Но ты не почувствуешь ничего нового, падаль. А я хочу, чтобы ты чувствовал. Чувствовал то, что чувствовал я. Когда его кровь… нет, когда сама его жизнь хлынула рекой в никуда — и сине-зеленые глаза остекленели, теряя глубину и смысл. Я стрелял, резал и душил множество раз, я сбился со счёта, я и не вёл его, людей слишком много. Но знаешь ли ты, что это такое — забрать жизнь у серафима? С начала времен их всего рождалось две дюжины. За мгновение до гибели… Габриэль был уже другим. Величайшее зло погибло вместе с Кси. И в нём остался только Он. А ты, ТЫ приговорил его. Он умирал в мучениях, очищенный от скверны — старейший из серафимов, самый белый, затем самый чёрный и великолепный из них. Я мог его спасти, если бы не ты. Я ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя. Сердцем — которого нет…» В комковатом бреду… навязчивый шёпот. Голоса смеющиеся. Голоса вкрадчивые и неумолимые. Зеркало разбилось. В кривых осколках — разверстая пасть его кошмара. Брат. Кровь. Море крови. Тело. Поцелуй. Предательский. Поцелуй Иуды. Месть. В ответ на месть. Жажда, страстное влечение. Как смерть. Как жизнь. Всё рассыпалось, распалось, в заморенном голодом безмолвии. Не скорбь, не отчаяние. Вопли смыло в пустоту. Какие-то мысли? Эхо пережитого только что, но не более. И одиночные крохи рассудка, облепившие шершавую плиту из песка и грязи — знание. Демон больше не любит его. А теперь голос. Далекий и грустный голос отца. Разве ты вернулся на Землю за этим? — Возможно. Разве твою волю убила боль? — У меня нет желания быть. Существовать. Покончим со всем скорее. love Узкое лезвие цветного света проходило сквозь оконную раму — из колыбельной небес в роскошную прихожую ада. По зелёному лучу двигались ступни, нежные и гладкие, немногим крупнее детских. Тень несла в руках топор, легко и непринужденно, словно держала в объятьях девушку. Прозрачные изумрудные глаза чему-то игриво улыбались. Тоненькие струйки кристальной крови, проложившие дорожки по подбородку от уголков рта, придавали белоснежному выходцу с того света невыразимое кукольное очарование. Нагой и безымянный, он носил на лбу символ первой стихии Жизни¹, а его топор сверкал девственной чистотой металла, не касавшегося физической плоти. Его встречала тень Люцифера, застывшая в приветственной позе на границе материального и нематериального миров, где животворящий луч оборвался и погас, оставляя сюзерена и его любимого подданного во власти обычных предрассветных сумерек. Перевертыш вернулся на смертную землю. Две тени обменялись взглядами, две пары очень зелёных и очень непохожих глаз встретились как будто на равных… и Ксавьер потупился. Владыка всегда испытывал его, задавая одни и те же нескромные вопросы, вызывая одни и те же нескромные воспоминания. — А ведь мы могли бы быть вместе. — Но ты один и будешь один. По завету. Во имя бремени государева, во имя Равновесия и ради вечного перемирия с… со Светом. А у меня моя любовь. — Заметь, это не я поставил её на второе место. — Я ужасно утомился бороться с искушениями, судьба подсовывает мне любые предлоги, чтобы уклониться от супружеского долга. — Ты должен только себе и больше никому. — Но разве не ты обвенчал меня с ним в церкви ада единожды и навсегда? Обязав. Взяв клятву. — Верно. Но не тяжесть наложенных обетов определяет твою судьбу, не они — твоя путеводная нить. — Тогда освободи меня, отпусти по волнам моих желаний. Освободи. Дай сделать то, чего хочу. А хочу я лишь одного — вернуться к гармонии. Хочу единства. Знаешь ли ты, цельный и завершенный в себе, что это такое? Неутолимая тяга одного несовершенного существа к другому. Желание как черная дыра — им поглощается всё остальное. Хочу упасть на него, услышать сердцебиение, приложить ладони к его губам, услышать вздох, почувствовать вздох. Дыхание… я безумно стосковался по его дыханию. По вкусу его кожи. По запаху естества, того, что делает его наполовину демоном. Твоим потомком. Я хочу, потому что хочу, и в этом — весь я. А не потому что ты связал нас гордиевым узлом. Люцифер пропустил его дрожащую фигуру сквозь себя, но, разворачиваясь, провел призрачными пальцами по мягким золотистым волосам. — Иди. Прикладывай зазубренные края души к нему по линии разлома. Но помни: я тебя не освободил. me Ξ Ветра слагают из моих русалочьих локонов песни, ткут запутанную пряжу утреннего тумана из моих горестей, а мои слёзы застыли красной росой на лепестках двух чёрных роз, расцвётших на любимом кусте лорда Асмодея. Да, я все ещё мертв и развеян между небом и океаном в ночной прохладе. Возвращение к жизни внушает мне страх, потому что сейчас… Сейчас мне не больно. Но топор в руке уже налился неприятной земной тяжестью, а притяжение планеты неумолимо собирает разрозненные атомы моего естества воедино: я не получу слияния со своим возлюбленным идолом, пока не соберусь в одно целое сам. И я вздрагиваю, когда босые ноги касаются холодного пола, а кровь жарко бросается в голову. Её вкус я чувствую во рту. Она бьется в висках, побуждая меня идти. Я знаю, что произошло там, за дверью. И сейчас, пока я не чувствую ничего… Я должен довершить дело трудного мщения и выполнить последний обет, завещанный на черной странице книги Бытия моему роду и лично мне. ?.. Ветер пел мелодию моих кольцами завитых волос, и песня улетала ввысь, прокрашивая небосвод алыми и тревожными багровыми тонами. Это не солнце восходило… а кровь Отраженного лилась. Лилась рекой, мутной и густой. Тёмной от всех преступлений, которые вобрала за пять лет. Кровь лилась, а топор увязал все глубже в зеркальном веществе, рвущемся на липкие лоскуты, таявшем и собиравшемся в стойкие ртутно-красные лужицы. Я замочил в них ступни и застыл, парализованный холодом. Льдистая ртуть, ее металлические испарения стали первыми ощущениями воскрешения — и на глаза мне против воли навернулись настоящие колючие слёзы. На плечи разом обрушилась многотонная мощь этого дома, наделенного душой, со всеми страстями и пороками своих хозяев — плотная атмосфера, наэлектризованная и перенасыщенная чувственностью, властностью, дьявольщиной и откровенными желаниями. Почему я раньше не замечал… Был ли я пропитан чарующим ядом дворца до перерождения? Буду ли я опять собой? Я хочу. И не хочу… А ветер все пел и пел, вольный от уз, роднящих меня с этими стенами. Пел и смеялся моей растерянности. Загадка была несложной. Демон… не мертвый, но и не живой, я увидел твоё отражение в этом теперь уже уничтоженном зеркале. В том самом проклятом зеркале, висящем над лестницей между первым и вторым этажом. Я разбил его безвозвратно. И между двумя твоими шагами бесшумно прокатилась вечность. Сам господин Смерть сказал, что бессилен совладать с тобой. Тебя убил я.