Сделать Невермор
домом для всех его обитателей — такова была главная задача в жизни Ларисы Уимс уже почти полтора десятилетия, ведь именно столько она занимала пост директрисы академии. «Сумасшедшая карьеристка» — так о ней однажды отозвался кто-то из знакомых, когда Лариса нарекла Невермор делом всей своей жизни. Но Уимс совершенно не волновало чужое мнение — она знала, почему и для чего делает всё это. Лариса прекрасно понимала потерянных, одиноких и сломленных подростков, которые попадали в Невермор, ведь она когда-то была одной из них, и, даже можно сказать, до сих пор оставалась такой же. Конечно, её жизненный опыт был гораздо богаче, чем у юных изгоев, но Лариса порой всё ещё ощущала себя лишней деталью во внешнем безумном мире. Нельзя сказать, что судьба была к ней жестока: конечно, в жизни Ларисы было немало испытаний, боли и разочарований, но наполняли её и светлые полосы с тёплыми привязанностями, удачными обстоятельствами и поистине счастливыми моментами. Однако за всем этим преходящим было нечто постоянное, неизменное — странное ощущение потерянности. И, после долгих лет поисков, Лариса в какой-то момент осознала, что нигде не чувствовала себя так хорошо, как в Неверморе. Тогда она решила вернуться в академию и, кажется, наконец нашла своё предназначение: направлять молодых изгоев по верному пути и помогать сбившимся вернуться куда следует. Она делала всё, чтобы её воспитанники после выпуска находили своё место в жизни, старалась дать им то, в чём нуждалась сама, и благодаря всему этому обретала в стенах академии покой и умиротворение, которыми так же старалась делиться с остальными обитателями учебного заведения.
Ради Невермора Лариса могла пожертвовать чем угодно и уже не раз делала это. Она даже отказалась от всего лишнего-личного: желаний, привязанностей и отношений. Последние, впрочем, не так уж хорошо и давались Уимс, поэтому она не сильно переживала. Осознав, что школа и воспитанники наполняют её душу живительным теплом, Лариса все свои время, силы и возможности направляла на то, чтобы сделать академию местом, где изгои могли бы ощущать безопасность, комфорт и поддержку. Все они нуждались в этом, как и Лариса, поэтому женщина приложила бесчисленное множество усилий, чтобы превратить академию в заведение, о котором с таким теплом отзывались бывшие и нынешние ученики.
И если ради этого нужно было забыть о себе, пожертвовать собственными потребностями и научиться жить исключительно разумом — Лариса была готова на это. Да, пожалуй, совершенно избавиться от сердца было невозможно, но Уимс удавалось в нужные моменты заглушать его голос и настолько искусно оперировать своим умом, что она могла любую ситуацию вывернуть к себе полезной стороной. Но были и моменты, когда Лариса давала волю своему сердцу — оно помогало ей создавать необходимую атмосферу для преподавателей и учеников: атмосферу защищённости, доверия и принятия. Ларисе всегда это удавалось.
Поэтому, когда к их коллективу присоединилась Мэрилин Торнхилл, Лариса и не думала, что её «миссия» потерпит крах в отношении новой преподавательницы, в глазах которой она находила жажду всего того же, о чём грезили другие обитатели Невермора. Лариса видела в Мэрилин неясную, но до боли знакомую потерянность, тесно связанную с одиночеством, от которой страдала сама, и потому надеялась, что сможет помочь Торнхилл. Но что-то упорно не позволяло Мэрилин ощутить себя комфортно в академии, как бы директриса ни старалась. Неужели всё дело было лишь в том, что Мэрилин являлась нормисом, а не изгоем? Это казалось Ларисе полнейшим бредом, поэтому она пыталась понять, что может мешать Мэрилин раскрыться теплу и заботе со стороны Уимс. И недавний шок от слов о симпатии, кажется, наконец приоткрыл перед Ларисой завесу ужасающей правды: Мэрилин Торнхилл не верила в то, что к ней могут относиться с искренней человечностью, и, похоже, даже считала себя недостойной такого отношения. При мысли о подобном состоянии женщины Лариса теряла дар речи и буквально хваталась руками за голову: Мэрилин настолько свыклась с неутихающей душевной болью, настолько привыкла к этому состоянию, что даже боялась выйти из привычной зоны (которую нельзя назвать зоной «комфорта»), чтобы вновь попытать счастья. Лариса не была готова мириться со столь кошмарным раскладом и после того происшествия стала всё чаще звать Торнхилл к себе на вечерние разговоры, надеясь вновь вывести женщину на откровенность, чтобы понять, в чём причина столь тёмного состояния Мэрилин и как от него можно избавиться.
Но Лорел больше не попадалась на уловки Уимс, хотя, признаться честно, порой ей чертовски хотелось сделать это. Лорел понимала, что в «пустых» разговорах о прошлом она ещё не сказала ничего, что могло бы раскрыть её личность и что вообще было бы важным для Гейтс, но осознавала, что ей вообще не стоит говорить
о себе с директрисой изгоев. Лорел слишком поздно поняла, что ей следовало с нуля создать личность для Невермора: с чужим именем (как Торхнилл её знали с 16 лет, между прочим) и чужим прошлым. Но, увы и ах, её планы никогда нельзя было назвать идеальными, поэтому Гейтс задавалась вопросом: как ей постоянно избегать разговоров о своём прошлом, которое, судя по всему, чертовски интересовало Уимс. И Лорел вновь не могла понять, почему.
Но что уж говорить о мотивах Ларисы, если Лорел и свои-то не до конца понимала: да, она приняла тот факт, что Уимс прониклась симпатией к её маске, неловкой и тихой Мэрилин, но почему
Гейтс так странно реагировала на Ларису? Лорел совершенно не могла отказать Уимс, постоянно соглашаясь на беседы в директорском кабинете, хоть и понимала, что ей, пожалуй, не стоит делать этого. Лорел твердила себе не приближаться лишний раз к Ларисе, но ноги упорно несли её к залу Офелии во время рабочего дня по всяким пустякам. Лорел убеждала себя, что Лариса совершенно ничего для неё не значит, но вновь и вновь ощущала странное тепло в груди при виде директрисы и временно теряла способность соображать, когда они случайным образом соприкасались руками, передавая друг другу бумаги, чашки или просто
замирая слишком близко друг к другу в огромнейшем кабинете Уимс.
Они всё сильнее сближались: часто болтали после работы на миллионы абстрактных тем, несколько раз выезжали во Флюгер и даже — боже, какое ребячество! — приобрели привычку по пятницам с искренним азартом играть в шашки за бокалом вина под умиротворяющий треск камина. И Лорел, к собственному удивлению, не препятствовала всему этому, поскольку, кажется, впервые ощущала себя такой
живой. Но она уже не могла не замечать, что их взаимодействие с директрисой укрепляется, а это волновало и ужасно пугало Гейтс. Постепенно сквозь сложную психологическую защиту Лорел в её разум всё же просачивались мысли о том, что Лариса
действительно ей нравится, и Гейтс из последних сил противилась им, напоминая себе о том, что она вообще не имеет понятия об искренних привязанностях и потому может ошибаться. Жить с этим изо дня в день становилось всё сложнее, потому что женщина просто не могла прогнать размышления о Ларисе на периферию сознания, как прежде — теперь эти мысли были настолько сильны, что топили бедную Лорел в пучине болезненных сомнений абсолютно по любому поводу. И Гейтс чувствовала себя неимоверно растерянной и бессильной, когда отходила от странной эйфории после их с Ларисой встреч и трезво оценивала очередной вечер в компании директрисы.
Осознавая необходимость разобраться с самой собой, в середине ноября Лорел решилась на отчаянный шаг: она проникла в свой старый дом, чтобы как можно ярче вспомнить детство и ту «любовь», которой их с братом одаривали родители. Но старое, холодное здание, в котором всё было покрыто толстым слоем пыли, не рождало в груди Гейтс приятных чувств, наоборот, она чувствовала себя ещё более разбитой и покинутой, когда в её разуме всплывали лишь воспоминания о последних годах, проведённых здесь после смерти брата. Увы, Лорел не понимала, что дом Гейтсов, насквозь пропитанный чёрной злобой и ненавистью, изначально не был способен пробудить в ней хоть какие-то светлые всплески. Зато он был способен
ещё больше навредить помочь Лорел: заметив, что все вещи поразительным образом остались на своих местах, женщина стала изучать книги и записи отца, надеясь обнаружить в них что-то полезное для миссии. Поэтому Лорел периодически выбиралась в Джерико, чтобы взять новые документы и вернуть на место старые, подробно изученные ею в личной неверморской комнате. Она понимала, что Покровитель ждёт от неё результатов, и потому сообщила, что начала разбор наследия отца, однако на этом успехи и закончились: пока ничего важного она не обнаружила и потому отчаянно искала нечто значимое, о чем можно вновь написать Покровителю, тем самым показав, что она действительно занимается делом.
К концу ноября заметно похолодало, и одним утром Лорел с удивлением обнаружила, что все дороги покрылись плотной изморозью. К сожалению, она уже несколько дней обещала себе совершить вылазку за новой партией документов и потому не смогла вынудить себя переждать непогоду в замке. Тихо и незаметно выскользнув из здания академии, она села в свою машину и осторожно добралась до города по опасным дорогам, которые посчитала достаточно сносными. С волнением расставив возвращённые книги по местам, Лорел схватила пару новых фолиантов и завалившуюся на полку записную книжку отца, торопливо донесла всё это до машины, оставленной в квартале от дома Гейтсов, бросила в багажник и решила пешком добраться до Флюгера, расположенного довольно близко, чтобы выпить чего-нибудь горячего — в заброшенном здании и на улице было невыносимо холодно, отчего руки женщины быстро превратились в ледышки и даже в карманах пальто отказывались согреваться.
Торопливо направляясь к кофейне, Лорел заметила на краю одной из стоянок знакомую машину и неуверенно приблизилась. Лариса Уимс сидела на водительском сидении и с кем-то довольно эмоционально говорила по телефону. Лорел замерла от неё шагах в десяти, слегка спрятавшись за почтовым ящиком, и подумала о том, что ей, конечно, не следует подходить ближе и привлекать внимание директрисы, а, наоборот, лучше в обход миновать её машину, быстро посетить кофейню и поскорее вернуться в академию, но… Но Лорел вдруг очень захотелось, чтобы Уимс увидела её, обрадовалась и пригласила Мэрилин во Флюгер, чтобы вновь поболтать о пустяках. И Гейтс с изумлением осознала, что совершенно не способна противиться своему желанию. Проигнорировав то, насколько она уже замёрзла, Лорел решила немного подождать и понаблюдать: ей было сложно отвести взгляд от директрисы, которая не знала, что за ней следят, и потому была максимально искренна. Лорел всегда было интересно видеть её такой. Сегодня Уимс нескрываемо злилась и, похоже, даже ругалась на собеседника. Через пару минут Лариса наконец вышла из машины, прижимая телефон к уху плечом, и стала пытаться закрыть водительскую дверь ключом. Радостная и окончательно заледеневшая Лорел решительно покинула укрытие, приблизилась к стоянке и ожидающе замерла на тротуаре, в нескольких шагах за спиной Уимс, которая яростно твердила что-то об установленных ранее сроках и была слишком занята, чтобы обратить внимание на чужое присутствие.
Поэтому только Лорел уловила негромкий, странный скрежет где-то рядом. Повернув голову к источнику звука, Лорел ужаснулась: это было ничто иное, как скрип колёс по ледяной корке. Проезжающая мимо машина неожиданно потеряла управление и неостановимо неслась на парковку, прямо на Уимс, стоящую к опасности спиной и совершенно её не замечающую.
Всё тело Лорел Гейтс будто пронзило электрическим разрядом, она перевела взгляд на женщину, громко вскрикнула:
— ЛАРИСА! — но тут же поняла, что Уимс
просто не успеет сориентироваться.
Времени на размышления у Лорел не было. Она мигом сделала два шага вперёд, цепко схватила женщину за руку и решительно потянула её на себя. Весовое преимущество, несомненно, было не на стороне Гейтс, и ничего не понимающая Лариса, естественно, практически не сдвинулась с места, выронив ключи и придержав освободившейся рукой телефон. Ощущая подкатывающую к горлу панику, Лорел напористей дёрнула Уимс и инстинктивно сделала ещё шаг вперёд, чтобы жёстко схватить женщину за талию и со всей возможной силой подтолкнуть в сторону тротуара. Благо, Лариса, распознавшая чьё-то звенящее: «Давай же!», во второй раз почти не сопротивлялась и наконец оказалась в безопасном месте. Страшное осознание посетило Лорел в тот миг, когда она оттолкнула Уимс и мельком увидела свою фигуру в отражении водительской двери. Спасая Ларису, Лорел практически
заняла её место. И у неё уже
просто не было времени, чтобы отойти в сторону, поэтому Гейтс лишь постаралась отклониться влево, подальше от несущейся машины…
Лариса, повернувшая голову к человеку, так нагло отпихнувшему её, успела увидеть, как чужая машина влетела в бок её минивена, жёстко зацепив зеркалом стоящую рядом женщину… Ларисе показалось, что в тот миг время остановилось: будто в замедленной съёмке она успела пробежаться взглядом по рыжим волосам и задохнуться в чудовищном понимании, кто сейчас находится у её машины, прежде чем Мэрилин широко распахнула глаза и бессильно раскрыла рот. Среди жуткого грохота Лариса странным образом расслышала
лишь тихий стон, сорвавшийся с губ Мэрилин до того, как она стала падать в сторону тротуара. Мигом выпустив свой проклятый телефон, Лариса потянулась вперёд, падая на колени, и чудом успела подхватить Торнхилл под плечи, уберечь её от удара затылком об асфальт. Опуская рыжую голову на свои ноги, Лариса с замиранием сердца заметила, что глаза Мэрилин были всё так же широко раскрыты, отчего казались стеклянными, неживыми, и потому Уимс едва смогла выдавить из себя:
— Мэрилин… — уши Ларисы наполнились ужасающе-звенящей тишиной, и Лариса позвала громче, отчаяннее: — Мэрилин! — взгляд Торнхилл не сдвинулся с места, и у Ларисы всё поплыло перед глазами из-за пелены слёз. Уимс ощутила, как внизу живота зародилась болезненная дрожь, которая мигом заполнила её грудь и заставила женщину рвано вскрикнуть: —
Лин! Мэрилин! Ты жива?! Ответь мне! — Лариса Уимс никогда прежде не испытывала такого ужаса, обжигающие слёзы хлынули по её щекам, вновь открывая обзор и капая на лицо неподвижной Мэрилин.
Будто пробуждённая этим, женщина медленно перевела свой ореховый взгляд на лицо Уимс, и директриса услышала слабый, хриплый голос:
— Ты — слепая идиотка,
Лариса.
Сразу же после этого из груди Мэрилин Торнхилл вырвался скулящий стон, и Лариса, крепче сжимая плечи своей спасительницы, вскинула голову, нашла взглядом людей на другой стороне улицы и громко, уверенно закричала:
— Звоните девять-один-один!
Невыносимая боль в рёбрах с правой стороны заставляла Лорел практически рычать, но ей чертовски хотелось рассмеяться: и от вида перепуганной Ларисы, и от сумасшедшей мысли, одной-единственной, яростно бившейся в разуме Гейтс и разносящей там всё в клочья:
Лорел только что спасла жизнь Ларисы, едва не пожертвовав своей.
И это было совершенно ей не свойственно: Лорел никогда не волновало чужое благополучие, она всегда добивалась исключительно того, чего хотела сама, и другие люди были лишь средством получения желаемого; а в последние годы Гейтс совершенно не была готова уступать окружающим, идти им навстречу и жертвовать даже толикой своего комфорта.
Но с Ларисой всё было иначе. Ради неё Лорел откладывала все свои дела, ради неё тратила время на «пустые» разговоры, ради неё была готова даже забыть о себе и своих потребностях, лишь бы сделать нечто для Уимс. И, увидев сегодня опасность, Лорел не отступила назад, чтобы её точно не задело, нет, она бросилась вперёд, наперекор несущейся машине, чтобы оттолкнуть сопротивляющуюся женщину и подставить себя под удар.
Это было высшим актом самопожертвования.
После такого даже испорченный разум Гейтс был вынужден признать:
Лариса нравится Лорел. По-настоящему. Сильно. Безумно. И самоубийственно.
Поэтому всё то время, пока Лариса держала её на своих руках до приезда бригады скорой помощи, пока Лариса сжимала её ладонь по пути в больницу, пока Лариса взволнованно следила за осмотром травмы и слушала все наставления врача, пока Лариса вела машину Мэрилин обратно до Невермора, Лорел не могла выдавить из себя ни единого слова и думала лишь об одном: как вышло так, что она пришла
уничтожать обитателей академии, а в итоге
спасла одну из них едва ли не ценой собственной жизни? Ведь ещё бы полметра — и Гейтс смяло бы между машинами, точно так же, как и неподвижно стоящую там Уимс.
Гейтс отупело понимала, что её целью в Неверморе было убийство изгоев и что смерть их директрисы была бы только на руку им с Покровителем, но стоило ей представить, что она не подлетела в нужный момент к Уимс — и Лорел начинало трясти. Испуганная Лариса, мгновенно улавливающая это, сразу засыпала Мэрилин вопросами, но Лорел лишь качала головой и молчала, не сдерживая слёз. Лорел всегда считала, что плакать на виду у человека — хорошая манипулятивная уловка, но сегодня она совершенно не замечала, как по её щекам скатываются крупные капли в то время, когда Лариса не отводит от неё встревоженного взгляда.
Сама Уимс до сих пор находилась в шоке, не в силах осмыслить всё произошедшее, но, поскольку Мэрилин, казалось, от боли утратила связь с реальностью, Ларисе пришлось сделать то, что она хорошо умела: заглушить голос сердца и стать их с Торнхилл разумом. Прошло несколько часов с момента происшествия, прежде чем они вернулись в академию: за это время Лариса успела записать все слова врача, дать показания полицейским и найти в продрогшем городе машину Мэрилин, ведь хозяйка совершенно не могла сказать, где оставила автомобиль, и, кажется, даже не понимала, чего Лариса от неё хочет. Поэтому, пока за Торнхилл приглядывали в больнице, Ларисе пришлось побегать по городу и вновь увидеть собственный минивен, чей бок был безнадёжно вмят внутрь салона. Только во второй раз взглянув на место аварии, Лариса смогла осознать, что Мэрилин действительно спасла ей жизнь. И это совершенно не укладывалось в голове Уимс: Мэрилин, с которой они были знакомы всего три месяца, без колебаний рискнула своей жизнью, чтобы защитить Ларису, в то время как многие знакомые директрисы даже после долгих лет общения не всегда были готовы выполнить и малейшую просьбу о помощи. Так что теперь уже Ларисе стоило задуматься над тем, почему Торнхилл совершила для неё столь значимый поступок?.. Но сейчас Лариса не могла дать волю своим душевным порывам. Едва сдерживая слёзы, она ещё раз взглянула на месиво из машин: и как Мэрилин, столь хрупкая, будто цветок, женщина смогла защитить её от этого кошмара? Лариса не понимала. Смахнув предательски выступившую влагу, она напомнила себе: сейчас ей нужно держаться ради Мэрилин, и потому всё же смогла натянуть привычную маску и спокойно доставить их обеих в академию.
Сопроводив Мэрилин до комнаты, Лариса отомкнула дверь и пропустила Торнхилл вперёд. Наконец ставшая приходить в себя Лорел впервые за всё время выдавила из себя ответ на заботу со стороны Уимс:
— Спасибо.
— Мэрилин… — дрогнувшим голосом отозвалась Лариса, и в её глазах Лорел увидела целое буйство эмоций: тревогу, вину, жалость, отчаяние и даже неуверенность. — Как ты? — Уимс не могла поверить, что Торнхилл наконец заговорила. — Мне так жаль… Я… Может, мне… Это было… — тут уже разум директрисы отказал, и она бессильно опустилась на край кровати Мэрилин, чувствуя, как всё вибрирует внутри её грудной клетки. — Очень больно? — наконец задала она хоть один вопрос.
— Нет, — солгала Лорел, которой едва удавалось спокойно дышать от острых и горячих кинжалов в рёбрах. — Всё в порядке, — выдавила она из себя, тщетно пытаясь убедить хоть одну из них. Безрезультатно.
— Я останусь сегодня с тобой, чтобы помочь, вдруг тебе станет хуже или что-то понадобится, врач велел тебе соблюдать полный постельный режим… — мигом затараторила Лариса, но Лорел оборвала её:
— Трещины в ребрах не смертельны, Лариса, ты можешь оставить меня и пойти работать, — Лорел даже не заметила, как они перескочили на «ты». — Я справлюсь… — с этими словами женщина потянулась, чтобы снять пальто, и её бок пронзило такой болью, что у неё подкосились ноги. Мигом оказавшаяся рядом Лариса осторожно помогла Мэрилин подняться. Лорел тяжело вздохнула: — Кажется, я должна признать, что мне всё же нужна кое-какая помощь.
Не говоря ни слова, Лариса аккуратно стянула с Мэрилин навеки испорченное пальто, прежде чем скинула своё — в комнате Торнхилл было довольно тепло. Лорел замерла в искромсанном ещё в больнице джемпере и в залитых лекарствами брюках, понимая, что с этим она тоже не справится сама. Но Ларису даже не пришлось просить — она поняла всё по глазам Мэрилин, сбросила свои перчатки и, найдя на столе рядом ножницы, окончательно уничтожила бордовый джемпер, который мигом соскочил с плеч Торнхилл на пол. Оставшись в одном бюстгальтере, Лорел смутилась, но всё внимание Ларисы было сосредоточено на повязке, опоясывающей нижние ребра женщины. Лорел коснулась подрагивающей руки Ларисы, и женщина, очнувшись, продолжила: она опустилась перед Мэрилин на колени, потянулась к молнии на брюках женщины и вдруг вскинула вверх смущённо-стыдливый взгляд. Лорел, заметив это, мигом закусила губу, слегка кивнув, и Лариса медленно, как показалось Лорел — слишком медленно, стянула брюки по ногам Торнхилл, а следом, не поднимая глаз, подошла к нужному шкафу, чтобы достать чистую одежду. Лорел выбрала платье, и Лариса помогла ей застегнуть все пуговицы, поразительным образом замешкавшись на самой верхней, расположенной у ключиц Торнхилл, будто бы Уимс не хотелось завершать столь странное взаимодействие.
— Спасибо, — теперь уже Лорел пришлось поднять взгляд, чтобы взглянуть в лицо Ларисе и увидеть, что та почти плачет. — Всё хорошо, — повторила Лорел, сама не зная зачем.
Лариса прошептала:
— Ты спасла мне жизнь.
— Так поступил бы каждый, — ответила Лорел, с досадой понимая: нет, не каждый, уж точно не Лорел Гейтс — гипотетическая убийца изгоев…
— Я совершенно не знаю, как тебя отблагодарить, — покачала головой Лариса.
— Лучшее, что ты можешь сделать сейчас — оставить меня одну, — честно сказала ей Лорел. — Мне нужно прилечь и отдохнуть.
— Да… да, конечно, — Лариса собрала свои вещи и попросила: — Не замыкай дверь, пожалуйста. Я загляну чуть позже — проверить, как ты.
— Хорошо, — согласилась Лорел, и Лариса, обернувшись напоследок, исчезла в коридоре.
Лорел бессильно опустилась на край кровати, где до этого сидела директриса, и в голос разрыдалась: от физической боли и от душевной, беспощадно кромсавшей сердце Гейтс тупыми лезвиями. Лариса, замершая за дверью, отчаянно зажала себе рот ладонью, но, ощущая, как её тоже прорывает, осторожно поспешила удалиться из тихого уголка замка, где находилась спальня Торнхилл.
Ни одна из них не была готова к доказательству того, что они поразительным образом уже очень много значат друг для друга.
Лариса привыкла жить в спокойном, размеренном ритме, который наполняло лишь приятное тепло от неверморской рутины. Появление Мэрилин в академии привнесло в повседневность Ларисы
рыжие яркие вспышки эмоций, которые она ещё могла более-менее спокойно переносить без потери самоконтроля, раз за разом убеждая себя, что Торнхилл для неё лишь подчинённая, которой она помогает освоиться в школе. Но сегодняшняя жертва Мэрилин резко и необратимо вскрыла в душе Ларисы темницы, в которых томились все подавленные мысли, чувства и желания, касающиеся Торнхилл. Уимс не помнила, когда в последний раз испытывала такой ураган эмоций, поэтому, спрятавшись в своей комнате, она яростно вжималась лицом в подушку, надеясь заглушить свой горестный, истошный крик.
А задыхавшаяся от боли и слёз Лорел осознавала, что сделала нечто, не соотносимое с её миссией и даже кардинально противоположное ей, но
совершенно не жалела об этом. Лорел не понимала, почему испытывает к Ларисе столь странные и сильные чувства, способные заблокировать её инстинкт самосохранения и подтолкнуть к самозабвенной защите Уимс, но впервые в своей жизни она не противилась этому саморазрушительному безумию. И, замерев на краю кровати, обессиленно задавалась главным вопросом:
Что ей теперь делать?
