Как и обещала ранее, тем утром Лариса принесла Мэрилин завтрак. А после — обед. И ужин. И несколько раз зашла «просто так», довольно улыбаясь и награждая Мэрилин глубокими, мягкими взглядами. Смущённая и окончательно растерянная Лорел больше не противилась заботе со стороны Уимс, вновь и вновь вспоминая особое, незнакомое ей до этого чувство защищённости и счастья, которое ощущала во время нахождения с женщиной в одной постели. В том, что произошло ночью, было для Лорел больше смысла, чем в её дневном самопожертвовании. И несколько опьянённый лекарствами и гормонами мозг Гейтс совершенно не был способен объяснить ей, что вообще происходит.
Уимс удалось убедить её провести неделю на больничном, максимально соблюдая постельный режим, и Лорел была вынуждена согласиться с начальницей, поскольку самочувствие её не радовало: рёбра болели, а при нахождении в вертикальном состоянии у Лорел ещё и кружилась голова. Поэтому Гейтс тратила время на зависание в ноутбуке: листала ленты соцсетей, пыталась смотреть фильмы, читала недавно вышедшие статьи по плотоядным и ядовитым растениям… Она отчаянно пыталась занять чем-то свою голову между приходами Ларисы, но от себя ей было не убежать: как бы она не пыталась оградиться от возникшей дилеммы, миллион вопросов раз за разом атаковал голову Гейтс и буквально сводил женщину с ума.
Она с невообразимым упорством пыталась определить, кто же спас Ларису: Мэрилин или Лорел? Разве могла только Мэрилин, глубоко симпатизирующая Ларисе, сделать это: со всей своей неуклюжестью, невнимательностью и нерешительностью? Пожалуй, что нет. Но и Лорел, несомненно способная на смелые и неожиданные поступки, не могла совершить это из-за своей эгоистичности, ненависти и злобы. Да, жертвенность могла быть свойственна только Мэрилин, бесстрашная решимость — только Лорел, но спасение чужой жизни предполагало использование двух этих качеств одновременно!..
Не имея возможности определить, какая из двух личностей сделала этот рискованный шаг, Гейтс чувствовала себя безумной. Её грудь разрывало от той сложной, непонятной, двойственной ситуации, в которой она оказалась. Она ни секунды не могла жалеть о том, что спасла единственного человека, к которому впервые ощущала нечто столь нежное, сильное и горячее. Но она же и не могла испытывать подобные чувства к изгою, тем более — к директрисе мерзкой академии, в которой был убит её брат. И… как всё это было возможно? Лорел мучилась размышлениями. Была лишь одна причина, объясняющая абсолютно все странности в поведении тела и разума Гейтс. Но Лорел отчаянно отвергала её и пыталась запихнуть куда-нибудь подальше, уничтожить, изгнать из своего разума. И — не могла.
Лорел осознавала: кажется,
она влюбилась во врага — а что могло быть смехотворней и страшней, особенно когда Гейтс знала, что Покровитель без размышления убьёт их обеих, если это будет мешать исполнению миссии?..
Поэтому Лорел до последнего не верила собственной догадке, убеждая себя, что это бред. Ведь если всё действительно было так — Лорел буквально стояла на грани между убийством и самоубийством. И она не хотела делать выбор.
Лорел была растеряна и чертовски напугана тем, что не способна провести чёткую линию между поступками «Мэрилин» и «Лорел», не способна определить, кто и что чувствует к Ларисе, и совершенно не способна отказаться от всего этого. Несмотря на всю сложность такого странного положения, Лорел впервые не хотелось бежать от гипотетической опасности — она не могла оборвать связь с Ларисой. Поэтому пока что отчаянно пыталась забыться в потоках любой попадающейся ей информации.
Несколько дней она не выходила из своей комнаты, но, заметив, что сходит с ума больше обычного, постепенно стала спускаться в оранжерею и понемногу поливать растения, которые, к слову, не стоило бросать без присмотра. Лариса, однажды не заставшая Мэрилин в комнате, была недовольна, но ей пришлось признать, что Торнхилл нуждается в движении, а бесчисленные представители флоры — во внимании и уходе. Через четырнадцать дней после травмы, как предписывал врач, Уимс позволила Мэрилин полностью вернуться к работе. До конца семестра оставалась неделя, нужно было оценить все задания и заполнить табели успеваемости. Все уже предвкушали предстоящие Рождество, Новый год и каникулы, поэтому не слишком заморачивались из-за отметок, и Лорел поступала так же. Главным было оформить всю документацию, которую требовала директриса. Конечно, Лариса попросила Мэрилин не перетруждаться и велела сдать отчёты позже, но для Лорел они были ещё одной возможностью не думать о личных проблемах, поэтому женщина с удовольствием закапывалась в бумаги.
В середине рабочей недели Лариса, изменяя привычной традиции, пригласила Мэрилин вечером на бокал вина и партию в шахматы. Заметно удивлённая сменой дней и «разрешением» выпить вечером перед учебным четвергом Торнхилл всё же не отказалась, и Лариса была бесконечно рада, ведь после всех событий, выбивших обеих из колеи, Мэрилин металась всё больше: она то тянулась к Ларисе, то избегала её, путаясь в каких-то своих сложных и тёмных мыслях, отчего Уимс не могла ни понять её, ни помочь ей. Хотя Лариса и сама терзалась сомнениями, совершенно не понимая, что между ними происходит, и просто давала им обеим время на то, чтобы всё в их душах успокоилось и они могли прийти хоть к какому-нибудь однозначному умозаключению. Желательно — совместному. Поэтому Уимс старалась не давить на Мэрилин, при этом не слишком настойчиво, но последовательно и внимательно заботиться о её состоянии.
К Лорел никто и никогда не проявлял такого терпения. Она видела, как Лариса силится не говорить и не делать ничего лишнего, и Лорел была благодарна ей, но упорно молчала, не раскрывая того факта, что она уже так хорошо
знает Ларису, что способна видеть все её малейшие движения души в сторону Мэрилин, будь то попытка придержать за руку на лестнице или дать непрошенный совет. В действительности Ларисе никогда не было так тяжело сохранять терпение. Это было сложнее, чем держать маску перед взбешёнными родителями, чем быть милой с ненавистными людьми и даже чем игнорировать гадкие слова и взгляды в свою сторону. Но она держалась. Ради Мэрилин.
Они, казалось, медленно начинали возвращаться к спокойному, привычному состоянию, однако первый совместный вечер после ноябрьских событий вновь всколыхнул эмоциональные моря их душ. Они, как обычно, обсуждали рабочие моменты, и Лорел делилась глупейшими выписками из научных работ студентов, в то время как Лариса наслаждалась непринуждённым рассказом Мэрилин. Первый бокал вина подходил к концу, и в какой-то момент Лорел опустила его на столик между креслами. Конечно, ей нравился этот красный ароматный напиток, но, увы, он не дарил тепла её вечно мёрзнувшим рукам, а, наоборот, отбирал. Гейтс, продолжая что-то рассказывать, начала интенсивно растирать собственные пальцы, когда Лариса взволнованно и удивлённо прервала её вопросом:
— Тебе холодно? — Уимс взглянула на огонь, привычно горящий в камине, и слегка наклонила голову вбок, наблюдая за движениями Торнхилл.
— Оу, нет, — Гейтс покачала головой. — Мне тепло, но эти дурацкие пальцы вечно мёрзнут… Поэтому, знаешь, — Лорел смущённо хихикнула, — мне больше нравится, когда мы пьём чай — так я могу греть руки о тёплую чашку.
— Вот как… — Лариса на миг задумалась. — Если бы знала, то пополнила бы запасы — у меня остался только зелёный… — от этих слов Мэрилин вдруг глупо рассмеялась. — Что? Что такое? — неловко улыбнулась Уимс, скрывая своё недоумение.
— Обычно я пью зелёный, без сахара — чтобы сливать его остатки в цветочные горшки, — Лорел смеялась со своего глупого поведения: а ведь в этом кабинете она никогда не задумывалась о собственных предпочтениях, с удовольствием принимая из рук Ларисы всё, что та предлагала ей.
— Почему же ты молчала?! — несколько возмущённо отозвалась Уимс, поднимая брови: чёрт, она всё это время поила Мэрилин не тем напитком.
— Ты на удивление вкусно готовишь чёрный, — Лорел улыбнулась, ощущая, как её грудь вновь наполняется особым чувством, ради которого, кажется, Гейтс могла пожертвовать всем на свете. Лишь вновь находясь с Ларисой наедине в этом полутёмном кабинете Лорел могла наконец расслабиться и забыть обо всех своих проблемах. Она просто наслаждалась происходящим и не переживала ни о чём. Прекрасное, спасительное и до невыносимости приятное состояние!
— Ну ты даёшь… — Уимс развела руками. — Хорошо, я запомню. Так мне заварить тебе чай? — Лариса опустила свой бокал на столик, готовая подняться и достать всё необходимое.
— Нет, сиди, — Лорел взмахнула рукой. — Он в меня уже не влезет.
Уимс слегка откинулась в кресле, наблюдая, как Мэрилин пытается согреть пальцы, и в её голову пришла поистине восхитительная мысль.
— Позволь мне помочь?.. — с этими словами Лариса стала стягивать тонкие перчатки, с которыми не расставалась во время работы.
Лорел кивнула, полагая, что Уимс позволит надеть их, но Лариса вдруг передвинулась на край кресла, потянулась вперёд и накрыла своими тёплыми руками замёрзшие конечности Лорел. Гейтс растерянно замерла, глядя Ларисе в глаза: та очаровательно улыбалась, удобнее обхватывая холодные пальцы Мэрилин и пряча их в своих горячих ладонях. Из груди Лорел вырвался предательски-довольный вздох, от которого Лариса буквально засияла.
— Почему ты делаешь это? — вопрос сорвался с губ быстрее, чем Лорел успела его осмыслить.
— Что — это? — на лице Ларисы появилось хитрое выражение: Мэрилин наконец-то была готова говорить о
них, и Уимс не спешила облегчить ей задачу.
Лорел опешила от мнимого недоумения Ларисы и нервно облизнула губы, понимая, что она в ловушке: пальцы директрисы мягко, но крепко удерживали её от побега.
— Это, — Лорел кивнула на переплетение их рук, открыто задавая вопрос: — Почему ты согреваешь мои руки своими?
— Потому что забочусь о тебе, — просто выдала Лариса, вновь поражаясь тому, как Мэрилин не понимает очевидных вещей.
— Но почему ты заботишься обо мне?
Огромные глаза Мэрилин провоцировали Ларису на головокружительные глупости, но Уимс, собрав все силы, постаралась невозмутимо продолжить:
— Потому что ты мне нравишься.
Лорел на миг опустила взгляд, вспомнив, как услышала эту фразу впервые. Лариса внимательно следила за её реакцией: у женщины появился шанс наконец разгадать чувства Мэрилин к ней. Уимс ожидала любого ответа, но не нового вопроса, и уж тем более не такого:
— Почему я тебе нравлюсь?
Лариса замерла. Мэрилин действительно не понимала. Это одновременно изумляло и пугало Уимс. Лариса неосознанно сжала руки Мэрилин сильнее, пытаясь подавить подступившие к горлу эмоции. Торнхилл с трепетом ждала ответа, её губы подрагивали, но она не прерывала зрительный контакт. С трудом собирая слова в своей голове, Лариса прошептала:
— Разве для симпатии нужны причины?
— Да.
Ответ Мэрилин был чётким и уверенным, безапелляционным. Лариса растерялась:
— Тебя никогда не
любили просто так? — Мэрилин молчала, не решаясь выдать ей утвердительный ответ, и Лариса наклонилась ближе, пытаясь внимательнее рассмотреть карие глаза за стёклами очков. К ужасу Ларисы, Торнхилл ей не лгала. — Как это возможно? — спросила Уимс больше себя, чем растерянную Мэрилин. — А как же родители?.. Друзья?.. — вопрошала она, замерев на самом краю сиденья, максимально придвинувшись к Мэрилин и слегка касаясь её колен своими.
Лорел показалось, будто её только что опустошили: внутри разверзлась глубокая, чёрная бездна, в которую сыпались лишь изумлённые и недоверчивые вопросы Ларисы. Уимс смотрела на неё с таким нечитаемым выражением лица, что у Гейтс побежали по спине мурашки: она вновь ощутила себя ничтожной и ненужной букашкой, до которой никому никогда не было никакого дела. Понимая, что Лариса ждёт от неё ответа, Лорел, не замечая дрожи в собственном голосе, бессильно и неосознанно стала выдавать правду:
— Я не знаю, что такое любовь, — Лорел слегка покачала головой, ощущая идиотскую влагу в глазах и дурацкую улыбку на губах. — Мне было всего одиннадцать, когда погиб мой брат. Через полгода мать повесилась прямо во дворе, — Лорел ощутила, что хочет опустить голову, но это ей не удавалось, ведь она была словно загипнотизирована внимательным взглядом Ларисы. — Я нашла её висящей на дереве, когда меня отпустили со школы пораньше, потому что я вновь плакала на уроке, — Лорел видела, как расширяются глаза Ларисы, но продолжала: — Отец стал пить. А когда напивался, он начинал говорить и делать кошмарные вещи. Спустя полтора года я нашла его мёртвым: алкогольная интоксикация. Меня забрали в приют, — голос Лорел болезненно понизился, — где надо мной издевались другие девочки и руководству было плевать на их выходки. Когда я вышла оттуда, я знала, как защищаться и причинять боль, но уж точно не как любить. А во взрослой жизни никому не был нужен «эмоциональный инвалид», как меня однажды назвал человек, с которым мы якобы «любили» друг друга, — Лорел нервно рассмеялась, наконец отрывая взгляд от шокированной Ларисы и запрокидывая голову вверх, пытаясь сдержать слёзы, нахлынувшие с горькими воспоминаниями. Лариса поражённо молчала, поэтому Лорел вновь взглянула на неё и фальшиво улыбнулась: — Я не умею любить, Лариса, и оттого не могу понять, почему такая, как я, может нравиться
тебе, — Уимс приоткрыла рот, но так ничего и не смогла выдать. Лорел хмыкнула, опуская взгляд на их руки и печально хмурясь: — Знаешь, я всё думаю: какой была бы моя жизнь, если бы брат не умер… Я была бы не такой, — Лорел покачала головой, закрывая глаза и исповедально признаваясь: — Я была бы лучше. И я пыталась стать лучше, но просто не смогла. Я
отравлена тем, что было. И этого не изменить.
—
Не верю! — резкое, яростное восклицание Ларисы напугало Гейтс, и она буквально вздрогнула, прежде чем взглянула на директрису. Уимс грозно смотрела на неё: — Я не верю, Мэрилин. Не верю в то, что ты не способна любить, что ты навеки отравлена, что с этим ничего нельзя сделать. Ты лучше, чем о себе думаешь. Ты спасла мне жизнь, — в этот миг Лорел попыталась прервать Ларису, но та не позволила: — Ты спасла меня, Мэрилин. Ты говоришь, что у тебя нет ответа на вопрос: «Почему?»,
но я тебе не верю. Ты знаешь. Просто не хочешь признавать. Но
отрицание чувств не значит их отсутствие, — Лорел кусала свои губы, жмурилась и отчаянно вертела головой из стороны в стороны, поэтому Лариса слегка потянула её за руки на себя, отчего их лица оказались на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга, и Лорел пришлось-таки взглянуть на Ларису. — Я нравлюсь тебе, Мэрилин. Ты пьёшь ради меня не тот чай. Ты всегда мне уступаешь. Ты с удовольствием проводишь со мной время. Ты стремишься подойти ко мне как можно ближе, когда мы остаёмся наедине. Ты не боишься рискнуть чем-то ради меня, даже собственной жизнью. И ты хочешь сказать, что действительно ничего не чувствуешь ко мне? — от сияния этих голубых глаз было некуда бежать.
Лорел смотрела на Ларису и понимала: Уимс озвучивает все те мысли, что она так долго и так отчаянно пыталась отвергнуть. Лариса приводила всё те же аргументы, что и Лорел. Лариса видела все те странные действия, что Лорел неосознанно совершала рядом с ней. И Лариса была убеждена в своей правоте, а значит, и Лорел не ошибалась в своих безумных предположениях?.. Это было
слишком.
Чувствуя, как трескается защитный купол, разделяющий разум и чувства, Лорел замерла. Нет, это невозможно…
—
Мэрилин…
Голос Ларисы был тихим, мягким и полным тепла. Лорел уловила взгляд женщины и, чувствуя, как весь мир рушится внутри неё, опустила глаза на алые губы. Образ желаемого лишь на долю секунды вспыхнул в голове Гейтс, и она, ощущая рваный ритм сердца, резко отстранилась. Не ожидавшая подобного Лариса не сумела удержать чужие руки. Лорел вскочила, ощущая, как внутри неё всё вибрирует от шока, стыда и беспомощности.
— Прости! — вскрикнула Гейтс, в последний раз взглянув в широко распахнутые глаза Ларисы, и молниеносно вылетела из директорского кабинета.
Лариса громко выругалась, пряча горящее лицо в ладонях: она всё-таки не дотерпела, не сдержалась, надавила на бедную Мэрилин и напугала её, ещё не готовую признать собственные чувства. Ларисе хотелось оторвать свою дурную голову: ей следовало заткнуться сразу, в тот самый миг, когда Мэрилин вздрогнула от её резкого «Не верю!», но нет же — Ларису понесло, будто бы она и не слышала того, что женщина только что рассказала ей о своём прошлом! Мэрилин была травмирована, жестоко травмирована, поэтому ей потребовалось так много мягкой, ненавязчивой заботы, чтобы наконец хоть немного раскрыться Ларисе. И что сделала Лариса в столь важный момент? Правильно: всё испортила!
Понимая, что сейчас она сделает только хуже, Лариса заставила себя остановиться уже у самой двери кабинета: Мэрилин нужно было дать время, чтобы она могла успокоиться и ещё раз всё осмыслить. Только после этого с ней стоило завести разговор о произошедшем. Понимая, что ей придётся мучиться минимум до утра, Лариса выругалась ещё раз, жмурясь от переполнивших грудь чувств. Она постаралась убедить себя, что обязательно всё исправит, однако страх того, что она навеки потеряла Мэрилин, жесточайшим образом вгрызался в сердце Уимс. И ей было не под силу справиться с подобным…
До своей комнаты Лорел Гейтс бежала. Оказавшись за запертой дверью, она замерла, ощущая, как пульсирует всё внутри, и сумела сделать два шага вперёд, прежде чем её ноги подкосились. Бессильно опустившись на холодный пол, Лорел словно оцепенела: время исчезло для неё, оставив в голове миллиарды бьющихся с невообразимой силой мыслей. Лорел не могла плакать, не могла смеяться, не могла злиться или радоваться — она вообще не могла испытать ни единого чувства. Гейтс пребывала в таком глубоком шоке, что даже утратила способность двигаться: будто каменная фигурка, она просидела так всю ночь, вспоминая миллионы мыслей, подавленных порывов и совершённых действий рядом с Ларисой. И Лорел больше не могла определить, что из этого принадлежит ей, а что — Мэрилин. За окном уже начало светать, когда Лорел наконец нашла в себе смелость признать: по-настоящему этого странного разделения никогда не было и граница между «личностями» — лишь нечто искусственное, фикция. Она всегда была в единственном экземпляре.
Она всегда была собой.
Это осознание било набатом по голове, раскрывая шокирующую истину: она действительно испытывала к Ларисе нечто, похожее на эту странную и всеми ценимую любовь. Понимая, что она не может всё это так оставить, Лорел с трудом поднялась. Она совершенно не помнила, как покинула академию, села в свою машину и добралась до Джерико. Лорел пришла в себя уже только в доме Гейтсов, когда стояла у их семейного портрета и задавала вслух один и тот же вопрос:
— За что мне это всё?!
Отец лишь надменно улыбался ей с картины, вызывая всё больше вопросов и мыслей. Лорел даже не попыталась сдержаться и вибрирующим голосом заговорила с ним: срываясь то на крик, то на шёпот. Она не злилась и не плакала, а лишь отчаянно силилась понять, чем заслужила такую участь и что ей делать теперь. В какой-то момент Лорел осознала, что всё это бессмысленно. Она ещё долго просидела в доме, ничего не говоря и почти ни о чём не думая, пока не замёрзла до той степени, что перестала чувствовать свои руки. Она, возможно, и превратилась бы так в ледяную статую, если бы в пугающей тишине заброшенного дома не раздался мелодичный звук пришедшего сообщения. Чудом умудрившись достать телефон из кармана, Лорел прочла на экране оповещение:
10:10. Директриса Уимс: Мэрилин, где ты?
Осознав, что через пятьдесят минут у неё начнётся урок, Лорел вскочила. Конечно, это не имело для неё никакого значения, но нельзя было показать Уимс, что она не в порядке, ещё и непонятно где. Так и не ответив на сообщение, Лорел вернулась к машине и поторопилась в Невермор.
Едва она влетела в академию, чтобы успеть привести себя в порядок перед занятием, её окликнул один из наиболее неприятных преподавателей в академии:
— О, мисс Торнхилл! — он произнёс это слишком громко, поэтому Лорел недовольно замерла, не добравшись до спасительной лестницы, и обернулась. На лице этого мерзавца красовалась улыбка ненависти. — Вас так сложно найти! — с иронией выдохнул он. — Всё обыскали в замке, а Вас тут и не было!
Все находившиеся в холле притихли, ожидая нового конфликта между этими двумя: пару раз они уже сходились в неистовой войне, и только Уимс удавалось разнять их. Но сейчас высокой фигуры директрисы не было видно, и потому мужчина смело нападал на Торнхилл.
— Мне нужно было отъехать по личным делам, — едва сдерживая яд, почти невозмутимо ответила Лорел.
— Ах, ну да, кому-то же правила не писаны, — громко хмыкнул он.
— Какие-то проблемы? — спросила Лорел, делая шаг в его сторону и зло прищуриваясь.
— Личными делами нужно заниматься в нерабочее время, например, в выходные, а не в разгар предканикулярной недели, когда от вас требуется сдать всю документацию, — открыто отчитывал он её. — Но Вы же у нас выше этого, Вы же у нас такая особенная, уникальная, и потому думаете, что Вам все дозволено! — он приблизился к ней и буквально бросил в лицо слова: — Но Вы — лишь ничтожная обыденность.
Лорел не успела ответить ему, потому что над их головами раздалось злое, яростное:
— Мэтт!
Все вскинули головы и увидели на втором этаже Ларису Уимс, навалившуюся на перила. Её лицо было поистине страшным в порыве истинного гнева. Мужчина мигом сник и попытался что-то из себя выдавить, а едва вошедшая Лорел развернулась и стремительно покинула замок.
Ворвавшись в оранжерею, Лорел добежала до своего стола и нависла над ним, ощущая, как вибрирует всё тело. Конечно, слова этого изгоя ничего для неё не значили, но из-за них чаша эмоционального терпения Лорел оказалась наполнена до краёв, и если бы туда упала ещё хоть одна капля — это разрушительное безумие вырвалось бы наружу, всё и сразу. А Гейтс не могла допустить подобного. Поэтому, чувствуя, как слёзы жгут её глаза, Лорел вцепилась в край стола ногтями. На неё навалилось слишком много всего, и ей просто нужно было успокоиться, просто отпустить всё это, просто отвлечься… Ей просто нужно было остаться с собой наедине.
Но её плеча кто-то коснулся. Лорел мигом развернулась и увидела — хах, кого же ещё? — Ларису Уимс с встревоженным, сочувственным и одновременно виноватым лицом.
—
Мэрилин… — мягко произнесла женщина, но Лорел вновь прервала её:
— Нет. Не говори со мной сейчас. Уходи, — Гейтс отвернулась, чувствуя, как огненный шар наполняет её грудь. Она была готова взорваться. — Уходи, Лариса.
— Мэрилин, послушай… — Лариса коснулась её локтя, но Лорел мигом вырвала руку:
— Что непонятного в слове «нет»?! — Мэрилин скалилась, как раненый зверь. Лариса замерла, силясь понять, как правильно помочь ей. Видя, что Уимс не уходит, Лорел вскричала: — Оставь меня! Уходи! ВОН!!! — и из её глаз хлынули обжигающие слёзы.
Впервые Лариса видела в расширенных зрачках Мэрилин такую тьму. Тьму, способную подтолкнуть человека на страшные поступки. Уимс поражённо отступила и тяжёлыми, непослушными шагами покинула оранжерею, чтобы тихо замереть снаружи, прижавшись спиной к одному из затемнённых стёкол на входе.
Лариса не собиралась оставлять Мэрилин наедине с этим состоянием.
Пытаясь угомонить взволнованную душу, Уимс прислушалась. Из оранжереи доносились громкие, горькие рыдания. Лариса зажмурилась, заставляя себя неподвижно стоять и ожидать дальнейшего развития событий, хотя её сердце болезненно отзывалось на каждый страдальческий всхлип Мэрилин. Спустя какое-то время плач стал утихать, и Лариса уже подумала, что Торнхилл успокаивается, но тут вдруг изнутри помещения раздался ужасающий, невыносимый, полный уничтожающей боли крик, а следом за ним — страшный грохот, от которого сердце Уимс едва не остановилось, и женщина зажала себе рот рукой, гася свой испуг. Пока Лариса пыталась понять, что это было, раздался новый подобный шум, а за ним — ещё один. И Лариса поняла.
Мэрилин била горшки с растениями.
Та самая Мэрилин, что безумно любила свои творения и ухаживала за ними с особым трепетом, сейчас громила собственную оранжерею.
Насколько же она была не в порядке?.. Лариса боялась дать себе ответ. Она лишь неконтролируемо вздрагивала каждый раз, как слышала звон, грохот и жуткие крики Мэрилин, так и не отнимая ладони от собственных губ. Шум всё усиливался, заполняя грудь Ларисы болью и сожалением: она понимала, что не слова Мэтта стали причиной такого буйства, нет, истина была во всём произошедшем с Мэрилин до этого.
В какой-то момент шум пугающим образом утих. В одно мгновение. Едва дыша, Лариса тихо заглянула внутрь. Мэрилин сидела посреди разгромленного кабинета, подтянув колени к груди и бессильно задыхаясь в рыданиях. Лариса медленно сделала несколько шагов, осматривая результаты погрома, и, заметив нечто неожиданное, резко бросилась к Мэрилин: пол кабинета был покрыт не только землёй и осколками, но и крупными каплями крови. Сжавшаяся в комок Торнхилл прикрывала пальцами рану на левой ладони, из которой обильно текла красная жидкость. Неподалёку стоял не до конца разбитый горшок, чьим острым краем женщина случайно и порезалась.
Не позволяя собственным чувствам взять верх, Лариса стремительно завертела головой и, схватив со стола бутылку, опустилась рядом с Мэрилин. Та буквально захлёбывалась слезами и потому не могла оказать сопротивления. Лариса осторожно потянула раненую руку на себя, полила её водой, чтобы смыть остатки земли, и, ни секунды не размышляя, достала из кармана пальто один из любимых шейных платков. Хорошо, что когда-то она прошла курсы первой медицинской помощи — сегодня это помогло Уимс быстро и правильно наложить повязку, почти сразу остановившую кровотечение. Взглянув на всё ещё рыдающую Мэрилин, Лариса помогла женщине поудобнее сесть и поднесла бутылку с остатками воды к её губам. Глаза Мэрилин за помутневшими от слёз линзами очков пугали Ларису, поэтому она подцепила пальцами оправу и легко сняла её. Оставшись без очков, Гейтс ощутила себя беззащитной, но благодарно моргнула и сделала несколько глотков воды. Когда Уимс убрала пустую бутылку, Лорел наклонилась в сторону сидящей рядом женщины и бессильно припала к её груди, безумно дрожа от пережитого нервного срыва. Лариса обняла её обеими руками, придвинулась ближе и стала утешающе гладить по рыжим волосам. Ощутив тепло и нежность, Лорел вспомнила, что подобными прикосновениями её успокаивал брат, когда маленькая Лора плакала, и, осознав, что от Ларисы идёт такая же — искренняя и жизненно важная — забота, Лорел с трудом признала истину:
—
Я действительно что-то чувствую к тебе.
От её шёпота Лариса странно вздохнула и сильнее сжала женщину в своих руках. Лорел прикрыла глаза, желая раствориться в этих объятиях и навеки исчезнуть: её прошлое было бесповоротно перечёркнуто, личность — уничтожена, но её сердце — наконец-то кем-то согрето.
И разве Лорел ещё было, что терять?..
