На край света

— Ничего он не указательный, — стоя на смотровой площадке, Аксель вытянул руку и показал «фак» мысу. — Средний! Вот, погляди. — У них наверняка есть предыстория, — подхватил Филип, — жили были два друга, Норнес и Аскёй, из тех, про которых говорят «не разлей вода». Но вода все-таки разлила. Познакомились они с красавицей, которая протекала между ними, и никак не могли друзья решить, кому же она достанется. Начали они ссориться и выяснять отношения. А красавица то одному улыбнется, то другому подмигнет. Шли годы; ситуация не менялась. И в один прекрасный день так это все достало Норнеса, что он психанул, послал куда подальше и красавицу, и друга, и показал им обоим большой толстый фак. А если не верите — посмотрите: вот он! — Я все не пойму, тебе лучше сказки для детей сочинять или в политику идти? — Эмиль слишком поздно включил камеру и записал только окончание истории. — Вот ведь заливаешь! — И это он с похмелья, — подхватил Аксель, — неудивительно, что на трезвую голову так мозги спонсорам запудрил, что они, как под гипнозом, были согласны на все. Предыдущая бурная ночь веселья, песен и пьянок не закончилась, а плавно перешла в утро. Никто из них так пока и не добрался до дома: с остальными распрощались внизу, недалеко от подножия, а их троице взбрело в голову встретить рассвет на горе. Зачем — а черт его знает: они хотели спать, зевали, широко раскрывая рты, щурились на восходящее солнце и готовы были улечься хоть здесь. Возвращаться домой не было сил, и единственным способом не отрубиться прямо на смотровой площадке было снимать восходящее солнце, заливавшее золотом фьорд, спорить, на какой именно палец похож мыс внизу, и гадать на указателе. Филип, сонный и опухший, поправил воображаемый галстук и повернулся к направленному на него смартфону: — Голосуйте за меня, и я гарантирую, что о факах, которые вам показывали мои предшественники, вы сможете позабыть навсегда. Да здравствует политика с человеческим лицом и приличными жестами! Филип стал их главным представителем в переговорах со спонсорами, и в итоге автобус, на котором они теперь разъезжали по городу, привлекал внимание не столько яркими логотипами, сколько бешеной аудиосистемой, которую было слышно и на другом конце города. В первое время Эмиль чуть не оглох — а потом уши привыкли, а столики и подсветка внутри автобуса напоминали реальный ночной клуб, в котором они отрывались каждый день, как в последний раз в жизни. — На хороший автобус усилий не жалко. Раз в жизни такое событие. Ну что, к новым челленджам готовы? — Твоя фантазия и восхищает, и пугает меня. Ты, главное, много не пей… Хотя нет, пей. На трезвую голову твое воображение обретает страшную силу. Эмиль помнил, как с наступлением нового учебного года время словно сжалось: выпускной приближался со скоростью света, они и глазом моргнуть не успели, а уже надо было решать вопросы с костюмами, автобусом, закупками и организационной частью, которая пугала Эмиля гораздо больше, чем предстоящие траты. Все предыдущие годы, глядя на ярких, безбашенных выпускников, творящих дичь на улицах и выглядящих так, будто живут они веселее всех на свете, Эмиль им немного завидовал и предвкушал наступление этого времени в своей жизни — времени, когда можно будет оторваться по полной программе и никто тебе слова не скажет. Ему казалось, что только выпускной даст шанс побыть другим, не таким, как обычно, спокойным и неприметным Эмилем. Раз в жизни примерить на себя иной образ — и вздохнуть с облегчением, поняв окончательно, что это не твое. Филип предсказуемо стал руссепрезидентом, главным организатором; Эмиль же взял на себя роль журналиста-фотокорреспондента: по крайней мере, это означало, что у него будет официальное задание снимать всех в любое время и создавать коллекцию компроматов. Хотя какие там компроматы, когда весь город и так в курсе, чем занимаются выпускники… Зато, когда все пили, у Эмиля была возможность сделать паузу и передохнуть, спрятавшись за глазком камеры. К алкоголю Эмиль относился настороженно, зная, что организм воспринимает его не то чтобы совсем в штыки, но с изрядной долей скепсиса. Крепких напитков он не понимал, так и не сумев распробовать за годы, с тех пор, как его впервые угостили аквавитом. Пиво пил, но в умеренных количествах: больше литра в него с трудом влезало. Вино — выборочно, и ассоциировалось оно больше с семейными ужинами вроде того, на котором недавно присутствовали их будущие члены семьи. А на выпускных празднованиях пить приходилось много. Очень много. Добрая половина челленджей так или иначе была связана с алкоголем, а потому много значков за их выполнение Эмиль не заработал, даже пивных крышек, в отличие от того же Акселя: парень и до выпускного мог поглощать банку за банкой, при этом магическим образом оставался худым. Фил оголтело зарабатывал презервативы (как будто им было мало бесплатно розданных) не без помощи Софи, а ближе к концу выпускного собирался покрасить волосы в красный. — Тогда ты не один такой будешь, — говорил он Эмилю, указывая на его шевелюру. К окончанию школы Эмиль познал дзен и больше не огрызался на прозвище «рыжий». Ну, рыжий. Что теперь. У самого Эмиля на шапке заслуженно красовался значок с изображением вспышки. Вот и достаточно. — Почему ты не освещаешь наш выпускной в своем блоге? — Филип развернулся спиной к ограде, упираясь руками. — Про автобус побольше бы выложил. Зря мы, что ли, такую звуковую систему организовывали? Он точно должен выиграть конкурс. — Потому что у выпуского уже есть отдельный блог. А мой блог вообще про другое, — отмахнулся Эмиль, — не будем мешать кислое с пресным. — У тебя подписчиков побольше! — Потому и побольше, что я красоту выкладываю, а не бухие рожи. Если вдруг я с бухты-барахты начну постить видео со звуком, от которого лопаются барабанные перепонки, и фото вас с Акселем на карачках, от меня все отпишутся к чертям собачьим. Ну, представь, что ты подумаешь, если в каком-нибудь National Geographic начнут вдруг печатать скандальные хроники из жизни бухих селебрити? — За селебрити, конечно, спасибо, приятно, — не сдавался Фил, — да и ты скромняга, на National Geographic замахнулся. Но почему с бухты-барахты? Ты выпускной отмечаешь! Это раз в жизни бывает. — Да иди ты знаешь куда, — Эмиль, которому надоели дискуссии на похмельную голову, выставил фак в сторону Фила, и тот вздохнул: — Аксель, ты прав. Средний палец. Вот и Эмиль, похоже, насмотрелся на этот пейзаж. Напоследок, пока народ во главе с неспящими, но, в отличие от них, вечно бодрыми туристами, не начал подтягиваться на Флёйен, они, щурясь все сильнее с каждой утренней минутой, встали спиной к указателю на разные части света, отмечающий дистанцию в километрах, и кидали в него камешки. — Рим! — Воскликнул Филип, явно довольный собой. — Вечный город, Италия, романтика, все дела. — Вам с Софи туда, как запланируете медовый месяц, — поддержал Эмиль, — мой отец с будущей женой тоже в Рим планирует после свадьбы. — Вообще ничего оригинального, — пожал плечами Аксель, — все пути ведут туда, значит, мы все там рано или поздно побываем. А у меня, гляньте, Берлин. — А что, ты впишешься в местную тусовку. Только, смотри, не останься там навсегда, мы же скучать будем. — Будете, ага, — пробормотал Аксель, поворачиваясь спиной к фьорду: солнечные лучи полностью рассеяли облака, и зеркальная поверхность воды выжигала похмельные глаза. — Вот уж кто точно не покинет родные пенаты, так это рыжий, — Филип кивнул на стрелку, указывающую в сторону Нордкапа. В нее-то и попал Эмиль. — Забавно… И ведь дальше, чем до Берлина. При взгляде на отметку в полторы тысячи километров у Эмиля в голову что-то щелкнуло — как вспышка на его значке. Может, это солнце упало прямо на лицо. Тяжко вздохнув, он прикрыл глаза и подумал, что надо бы ему сегодня хоть пару часиков отдохнуть: Оливер обещал заехать ближе к вечеру на мотоцикле (!) и показать ему их с матерью родовое гнездо. Такое нельзя было проспать. И будущий сводный брат, и поездка на его Хонде вызывали, как решил для себя Эмиль, одинаковый интерес. Он еле проснулся по будильнику: ну, хотя бы солнце зашло за облака и более не грозится выжечь сетчатку. Отца дома не было: суббота — их с Оливией день, который они проводили на свидании, о котором Элиас, конечно же, рассказывал Эмилю — да только тот все позабыл в свете прошедших и предстоящих событий. Приняв холодный душ и выпив воды, чтобы избавиться от так и не прошедшего сушняка, он взглянул в зеркало и скуксился: похоже, судьба у него такая. Если в первую встречу он хотя бы сносно выглядел (впрочем, никому и в голову не пришло бы сравнивать его с Оливером, парнем совершенно другого уровня), то теперь на него смотрела кислая физиономия с веснушками, ставшими еще ярче, не иначе из-за долгого стояния на солнце, темными кругами под глазами с красными прожилками и взъерошенными рыжими волосами. Красавчик, хоть сейчас на обложку… Хорошо, что фотокорреспондентом стал именно он. Так, по крайней мере, есть шанс, что его собственных фотографий в выпускных блоге и газете окажется меньше всего. Эмиль заглянул в холодильник, лихорадочно вспоминая, что нужно делать с кожей для свежего вида: маску из огурцов накладывать, кажется? Мысль показалась ему еще более идиотской, чем его облик, поэтому он просто вытащил из морозилки несколько кубиков льда и, тихо ругаясь, провел ими по лицу. Ладно… Он сделал все, что мог. На Оливера он все равно не произведет впечатления. Им предстояло увидеться всего лишь во второй раз — но общение будущих родственников продолжалось уже неделю: после первой встречи они обменялись контактами и, к вящему удивлению Эмиля, действительно переписывались. С одной стороны, оно и понятно: Оливер, как ответственный старший, взял на себя заботу о налаживании отношений, внося вклад в будущий семейный комфорт. Учитывая его положительный характер и способность непринужденно общаться, не задирая нос, но и не проявляя излишнюю фамильярность, получалось у него прекрасно. Эмилю оставалось лишь плыть по течению и мотать на ус, как нужно выстраивать эффективную коммуникацию (это он тоже от Оливера услышал: маркетолог все-таки). Оливер быстро понял, что интересно Эмилю, что его волнует, и грамотно придерживался этих тем в беседах; Эмиль же не прекращал изумляться, как легко ему беседовать с малознакомым человеком, к тому же на семь лет старше. «Это все маркетинговый опыт», — сказал себе Эмиль поначалу. Но сам быстро понял — нет, не он. Просто Оливер такой. Общительный, доброжелательный экстраверт. Ведь с Оливией было то же самое: всего несколько встреч — и неловкость сама собой куда-то делась, и вот она уже казалась Эмилю милой, доброй женщиной, подходящей его отцу. С Оливером и нескольких встреч не понадобилось. Хотя Эмиль на них надеялся. Он знал, что мать и сын сначала жили вместе в частном доме, а потом Оливер снял квартиру ближе к центру и работе. Он по-прежнему часто заезжал к матери и проводил с ней время — но всякому взрослому человеку необходимо личное пространство. Оливеру двадцать пять. Конечно, ему нужен свой угол. На этот раз рев мотора был другим, и сердце сразу заколотилось быстрее: выглянув из окна, Эмиль невольно улыбнулся: красная Хонда сверкала в пробивающихся сквозь облака лучах, а его будущий родственник уверенно подруливал к стоянке возле дома. В красном же шлеме, черно-красной мотоциклетной куртке и черных джинсах, обтягивающих длиннющие ноги. Подхватив маленький рюкзак, Эмиль выбежал из дома. — Привет, — Оливер улыбался ему, сняв шлем; светлые вихры растрепались, и он небрежно пригладил их ладонью. Окинув взглядом Эмиля, он одобрительно кивнул, увидев на нем кожаную косуху: по словам Оливера, оптимальный вариант при отсутствии экипировки. — Нравится конек? — Офигенный, — честно ответил Эмиль, восторженно разглядывая городской мотоцикл, которому, верно, шел не первый год, но за которым явно хорошо ухаживали. Блестел, будто только выехал из салона. — Для тебя, — удовлетворенный ответом, Оливер вручил ему черный шлем и старые кожаные перчатки. — Гнать не буду, но все-таки держись. — Чего это не будешь? — Если твой отец меня не прибьет, значит, моя мать справится, — хохотнул он, вновь скрывая лицо за мотоциклетным забралом. — Ездил когда-нибудь на мотоциклах? Эмиль покачал головой и надел шлем. Оливер чуть подвинулся, позволяя ему сесть удобнее. — Поэтому на первый раз поосторожнее. Ноги на подножках. Держись крепче и не дергай корпусом: ориентируйся на меня. Спина Оливера оказалась предсказуемо твердой. Эмиль обнял его руками за талию и прижался к нему грудью, улавливая уже знакомый запах его туалетной воды. Между шлемом и курткой выглядывала тонюсенькая полоска кожи на шее, белая и нежная на вид. С крохотными золотистыми волосками. Громко. Словно они подошли близко к водопаду, встали прямо на скале и смотрят, задрав голову. Оглушающий рев. И ветер по бокам, там, где тело его не защищено шлемом и спиной Оливера. Калейдоскоп домов сливался в рыже-серую полосу с вкраплениями зеленого, и от этого, вкупе с рычанием мотора и свистом ветра, кружилась голова. А когда они влетели в желтый тоннель, Эмиль крепче вцепился в Оливера: уши у него немного закладывало, как всегда в тоннелях, и приятно ныло под ложечкой; под землей скорость казалась быстрее, словно они с разгона прорубали ход в скале мотоциклом и собой. Без привычных защитных стен автомобиля Эмиль ощущал себя почти голым, и только спина в черно-красной куртке впереди закрывала его от мира. Пульс стал медленно возвращаться в норму, когда они сбросили скорость и въехали на узкую извилистую дорожку, что убегала наверх. По одну сторону — поросшая низкими деревцами скала, которую, как казалось Эмилю, он чуть не задевал плечом. По другую — символическое ограждение и склон с рядами домов; с такого ракурса видны были лишь слои красной и серой черепицы среди зеленых веток, а ниже еле проглядывала серебристая вода гавани. Через пару сотен метров дома появились и на скале, и под одним из них, белым, Оливер остановился, заехав в карман. — Постой тут минутку, осмотрись. Я пока мотоцикл в гараж поставлю. Небольшой гараж был тут же, рядом с карманом. От него вверх вела лестница на пару десяток ступеней к белому дому с коричневой крышей. Дом слева находился уже на другом уровне, чуть пониже, а справа дома не было — шла каменная стена, за ней — сетка от камнепада, а потом дорога петляла в сторону, огибая гору. Склон, что убегал вниз от его ног, казался бесконечно долгим; Эмиль удивился, как быстро они доехали. — Красиво, — он посмотрел в просвет между домами. Оливер уже закрыл гараж и подошел к нему, не торопя, позволяя налюбоваться вдоволь. — Вы тут живете? — Это мамин дом. Я вырос здесь, да и по сию пору частенько бываю. Моя квартирка поменьше и поближе к центру, при желании я и на работу пешком могу ходить. Если не лень рано вставать, — он улыбался, а Эмиль глядел на торчащие в разные стороны светлые вихры, которые он на этот раз не потрудился привести в порядок. Так он еще больше был похож на викинга. Ему шло. — Да, сюда пешком не находишься, — Эмиль кивнул на узкую дорогу под уклоном. — Ты не поверишь, но до центра идти полчаса. А то, что в гору и под гору — так это для здоровья полезно. Для таких любителей треккинга, как ты, совсем ерунда, — он подмигнул Эмилю, — ну что, пойдем в дом? Поднявшись по ступенькам, они оказались на ровной площадке, исполнявшей функцию дворика: цветы на ограждениях, деревянный столик и четыре стула, на столике тоже цветы, как и у входа в дом. — Это все мама, — сказал Оливер, проследив направление его взгляда. — У нас и дома всегда цветы. В этом Эмиль убедился, пройдя в гостиную, просторную и светлую: окна выходили в сторону склона и гавани, и между ними и небом не было никаких препятствий, так что орхидеи на подоконнике получали достаточно солнца, когда оно снисходило до Бергена. На столе с аккуратными белыми салфетками стояла ваза с розами, а напротив — этажерка с фиалками. — Чувствуется женская рука, — Эмиль вдруг подумал — впервые — как Оливия будет жить с его отцом. Кто-то из них переедет? Они оба переедут? У них дома появятся цветы?.. Как появились картины. Которые и здесь украшали стены гостиной. — Есть будешь? — Пока он рассматривал пейзажи, Оливер прошел на кухню. — Спасибо, я еще не успел проголодаться. — А как насчет выпить? Может, пивка? — Ну, — Эмиль поколебался, и от Оливера это не ускользнуло: — Конечно, вы же сейчас только и делаете, что пьете. Знаешь, давай тогда сделаю нам кофе, а с ним хорошо идут мамины булочки с корицей. Эмиль был благодарен ему за то, что не пришлось ничего объяснять. Последние две недели, как ему казалось, они только и делали, что пили. И творили всякую дичь. И то, и другое давалось Эмилю нелегко: пить так, как большинство выпускников, он не умел, а творить дичь на трезвую голову — испанский стыд. Хорошо, друзья его и пили, и творили дичь за троих. Без них совсем тяжко пришлось бы. А вот кофе с булочками он любил. Хотя булочки с корицей можно любить с чем угодно. Да хотя бы и вовсе без всего. Комната Оливера находилась справа от гостиной, и окно ее выходило в ту сторону, откуда они приехали. Когда он устроил Эмилю тур по дому, тот ожидал увидеть помещение как минимум вдвое больше своей собственной норы, — но нет: обычные размеры. Ну, разве что чуточку просторнее. Все-таки частный дом. Если Оливер с рождения здесь жил, то это объяснимо: когда Оливия нянчила грудного младенца, она вряд ли представляла, что он вымахает таким здоровяком. Правда, теперь вместо детской колыбельки внушительную часть комнаты занимала кровать: между нею и окном едва можно было пройти, и Оливер этим воспользовался: забрался на постель, скрестил ноги по-турецки, поставил на подоконник чашку и тарелку с булочками и пригласил Эмиля присоединиться. Удобно, с удивлением отметил тот. Сидишь на кровати, не слишком мягкой, не слишком жесткой, смотришь в окно на дорогу, склон с черепичными крышами и высокое небо, попивая кофе. Музыку бы еще для идеальной атмосферы. Оливер его совсем не напрягал. Ничуть. И этому Эмиль не переставал удивляться: он и в компании сверстников частенько испытывал неловкость, а тут — взрослый человек, с которым у него, казалось бы, из общего только новая семья… Но нет. С Оливером по-прежнему, как и в первую встречу, было приятно и говорить, и молчать. Словно он и впрямь был своим. Словно между ними существовала незримая связь. Так спокойно… так надежно. Правда, комната его, по мнению Эмиля, была слишком уж стерильной. Когда он навещал друзей, по их обстановке всегда можно было сделать маломальские выводы об их увлечениях, образе жизни, характере. Здесь же практически ничего. Оно, впрочем, объяснимо, решил Эмиль: все-таки Оливер теперь большую часть времени проводит в своей квартире, а потому все его личные вещи наверняка там. Разве что несколько ярких пятен на компьютерном столе привлекли внимание Эмиля: красочные каталоги с изображением круизных лайнеров, видимо, с работы Оливера, и CD-диски неизвестных ему музыкальных групп. — Старые диски, еще со школьных времен, — пояснил Оливер, — сейчас все давно в плейлистах, а выкинуть эти коробочки рука не поднимается: ностальгия. Тем более, музыку эту до сих пор слушаю. Он потянулся к компьютерному столу и запустил первый попавшийся плейлист. Эмиль ожидал услышать что угодно (а после мозгодробящей музыки в их автобусе так тем более), но не звучный женский голос с хрипотцой, певший на саамском в инструментальном сопровождении. — Не нравится? — Оливер перехватил его удивленный взгляд, и Эмиль быстро покачал головой: — По-моему, красиво. А кто это? — Мари Бойне. Никогда не слышал? — Нет. Если честно, я не ожидал, что ты такую музыку слушаешь. Ну, не выглядишь ты, как поклонник фолка. — А как выглядят поклонники фолка? — Оливер рассмеялся, а Эмиль не знал, как ответить на этот вопрос. — Я разное слушаю. Мари Бойне люблю включать, когда погода — как сейчас, пасмурная, но без осадков: так ее музыка почему-то лучше воспринимается. Еще в пути, особенно если это долгое путешествие по пустой загородной дороге. — Надо попробовать, — решил Эмиль, — за рулем, наверное, идеально. Только я не вожу пока. — Как школу окончишь, поедем куда-нибудь вместе, — решил Оливер, — с мамой и Элиасом. Для дороги у меня есть еще одно решение, которое и твоему отцу наверняка понравится. А ты, наверное, зарубежную музыку предпочитаешь? Слышал я ваши автобусы, чуть не оглох… Казалось бы, сам недавно праздновал, а вот — каждый год удивляюсь. Зарубежную музыку Эмиль, конечно, слушал, и ему даже нравилось (если не так громко); но больше всего он, тем не менее, любил «Кайзеров». Как начал в средней школе слушать — так и подсел. А когда хотел поднять настроение, врубал Black Debbath — и это признание здорово развеселило Оливера, который решил, что он любил пободрее и поприкольнее. Но ведь логично, думал Эмиль; сам он склонен к меланхолии, и если бы еще вдобавок слушал меланхоличную музыку, цветом настроения вечно был бы синий. Нет уж. В жизни должна быть гармония. Загрустил — включи что-нибудь энергичное, чтобы уравновесить. Но Мари Бойне и Kings of Convenience, с которыми его познакомил Оливер, моментально пришлись по душе. Может, потому что его с ними познакомил Оливер… — Что так официально? Меня даже на работе называют просто Оли. А с тобой мы вообще без пяти минут родственники, так зачем усложнять? — Оли, — повторил Эмиль, и тот одобрительно кивнул: — Так-то лучше. Все эти слоги выговаривать, должно быть, сложно, с похмелья-то, — и подмигнул. А Эмиль даже не покраснел: ведь смотрел на себя в зеркало. Чему тут удивляться… — Не знаю, как остальные дни перенесу, — улыбнулся он, — подумать только: в прошлом году ждал всего этого с нетерпением… — Зато после выпускного мало что может напугать в жизни. Да и пускаться во все тяжкие легче, когда все вокруг делают то же самое, и тебе слова никто не скажет. Главное, предохраняйся, мало ли, — Оли усмехался весело, с огоньком, так что хотелось и смеяться, и смущаться. Потому что Эмиль был единственным девственником в их классе. Ну или, по крайней мере, ему самому так казалось: близкие друзья и друзья друзей уже лишились невинности. Не то чтобы Эмиль сильно им завидовал: возможности представлялись, так что на внешность пенять было бы несправедливо. Только как-то не хотелось. Отсутствовали два основных фактора: человек, который бы настолько понравился, или достаточная доза алкоголя в случае, если человек нравится не настолько. Пить Эмиль не любил. И никого пока не любил в романтическом смысле этого слова. Так уж получилось. Первый поцелуй случился в последнем классе средней школы, когда они играли в бутылочку дома у Софи, и по правилам игры ему с Софи в итоге пришлось целоваться. Было странно и неловко; не неприятно, нет, но и не райское наслаждение. Особенно под смешки и подбадривание приятелей. Просто пухлые влажные губы в розовом блеске с клубничным ароматом, сладкие то ли из-за напитков, то ли из-за самого блеска. После этого Филип почти неделю на него дулся — тогда-то Эмиль и выяснил, что ему нравится Софи, и уговорил друга разобраться с нею, а не с ним. Так что целовались они не зря. Зато теперь Фил и Софи больше двух лет вместе, и друзья подкалывали Филипа, распределяя свои роли на его будущей свадьбе. В первый год старшей школы Эмиля вновь черт в лице его друзей дернул сыграть в очередную глупую игру. Выбрав «действие» вместо «правды», он вынужден был поцеловать Йенса: тот сначала офигел, но быстро понял, что к чему. Видя смущение Эмиля и слыша смешки его друзей, он даже решил подыграть им. Приобняв Эмиля за плечи, Йенс во всеуслышание произнес: «Ой, рыжий, наконец-то! Я уже заждался!», после чего Эмиль послал его подальше и удалился, теперь уже под общий хохот. Были еще вечеринки, пьяные обжимания и поцелуи, которые поцелуями-то назвать нельзя было. На этом богатый сексуальный опыт Эмиля заканчивался. И если во время празднования выпускных ему достанется челлендж вроде «заняться сексом в публичном месте», он его провалит. — Поскорее бы все закончилось, — Эмиль укусил булочку с корицей и зажмурился от удовольствия: Оливия превосходно пекла. — Мне надоело бухать и страдать херней. Не знаю, что раньше сдаст: печень, почки или нервы. — Не надо так серьезно. Закончится все — и несколько лет спустя будешь вспоминать с ностальгией, потому что таких диких тусовок уже не будет. — И не надо. Я тот еще тусовщик… И вообще, я кофе с булочками предпочитаю, а не пиво с сигаретами. А ты ностальгируешь по тем временам? — Иногда, — признался Оли, — хотя бы потому, что тогда все было гораздо проще. — С этим я мог бы поспорить, но не стану: я могу сказать про себя, но откуда мне знать, насколько просто или сложно всё бывает у взрослых людей? — И то верно. Слушай, а ты когда-нибудь играл в игру «Правда-ложь»? — Оли оживился и придвинулся чуть ближе к нему, опираясь широкой ладонью о кровать. Эмиль покачал головой. — А вот и зря! Сыграем? Она очень простая: каждый из участников озвучивает по очереди три утверждения о себе. Но одно утверждение из этих трех ложное. Задача остальных игроков — угадать, которое именно. — Вроде ничего сложного. А кто выигрывает? — Очевидно, тот, кто угадает, где правда, а где неправда. Поскольку нас только двое, давай так: я ставлю любой диск на то, что угадаю о тебе больше, чем ты обо мне, — Оли кивнул на стол, — может, ставка и не ахти, но лучше, чем ничего. — Хорошая ставка, — возразил Эмиль, — только, боюсь, мне нечего противопоставить. — Если выиграю, отдашь мне свои значки, заработанные на выпускном, — решил Оли, — пойдет? Или грабеж? — Продешевишь. У меня их мало будет. — Да плевать, — махнул рукой Оли, — зато память какая. Значит, договорились. Так: во-первых, мое поведение в средней школе могло вывести из себя даже самых добрых и терпеливых учителей; во-вторых, в детстве я мечтал бросить школу и поступить матросом на судно; в-третьих, до третьего класса у меня не было друзей. — Ого, — выдохнул Эмиль, — да ты сразу к делу… Ладно. Давай рассуждать логически: какой подросток ведет себя хорошо? Бывают такие, но это редкость. Первый пункт — правда. Я тоже многих бесил в период пубертата, даже папу — а его выбесить сложно, уж поверь мне. Пойти в матросы — да ты приключенческих книжек начитался, ясное дело. Значит, правда. А вот третье утверждение — наглая ложь. Чтобы у Оли, располагающего к себе с первой минуты, не было друзей? Ха. Трижды ха. Оливер рассмеялся и захлопал в ладоши: — Да ты настоящий детектив. Браво! В точку: друзей у меня не было до шестого класса. Что?.. — В средней школе стало полегче, — продолжал он, — а в самом начале — адский ад. Знаешь, это только кажется, что современным одиноким матерям просто воспитывать детей. На самом деле… Ну, мама много работала, чтобы нас прокормить, а она тогда только делала первые шаги — творческим людям всегда нелегко приходится. Вот она и разрывалась между мной, работой, попыткой заработать, картинами… Пособие пособием, но всех проблем оно не решит. Ну, а я был маленьким и глупым, эгоистичным, как большинство детей; больше думал о себе, чем о ней. Оли пожал широкими плечами, глядя на него безмятежным взглядом голубых глаз. — Это все в прошлом. Но тогда нам обоим нелегко приходилось. Эмиль ловил ртом воздух: хотелось сказать Оли спасибо. Признаться, как он благодарен ему за то, что рассказал о себе. О том, что было сложным и что когда-то — много лет назад — наверняка причиняло ему боль. Но рядом с ним сидел не маленький, обиженный и озлобленный мальчик, а взрослый, уравновешенный, спокойный и уверенный в себе мужчина. Эмиль не знал, как сказать ему такое. — Ух ты, — только и выдохнул он, — вот это история. — Ага. Что ж, один балл у тебя есть. Твоя очередь! — Оли с довольной улыбкой улегся на кровать, положив руки под голову. — Ох… Ты круто задал темп. Ну ладно: сигареты вызывают у меня жуткий кашель; я проблевался, когда попробовал снюс; я уже занимался сексом. Черт его знает, что заставило Эмиля выдать такое. Может, откровенность Оли: как после такого признания юлить? Может, расслабленная атмосфера и тихая гитара фоном. А может, аромат коричных булочек и кофе: так по-домашнему, что ему и стыдно-то не было. — Это ты круто задал темп, — возразил Оли, не поднимаясь; широкая грудь вздымалась, натягивая белую футболку, и Эмиль не мог оторвать от него взгляда. — Как ты говоришь, рассуждать логически… От тебя совсем не пахнет табаком. Я бы понял, потому что сам не курю и не употребляю снюс. Значит, ты девственник. Он произнес это так спокойно и непринужденно, что Эмиль рассмеялся: — И кто из нас детектив? Оли… ты так сказал, будто это в порядке вещей. — Конечно, в порядке. Это твое личное дело и твой выбор. Сомневаюсь, что с твоей внешностью у тебя есть проблемы с поисками. А потом, ты производишь впечатление серьезного молодого человека, — Оли снова ему подмигнул. Эмиль привыкал к этому. Надо и ему научиться подмигивать в ответ… — Полагаю, ты не станешь тащить понравившуюся девочку в койку, пока вы не дойдете до серьезных отношений, — продолжал он. Эмиль рассеянно кивнул, а сам вернулся к сказанным Оливером словам: «с твоей внешностью»… Он считает его симпатичным? Серьезно?.. Да. Оливер и впрямь добрый человек. Как Оливия. Они сыграли вничью. Потом разговор вновь зашел о путешествиях, и Оли говорил о своей работе и показывал красочные каталоги. Его фирма занималась судовым агентированием и комплексным обслуживанием на берегу для клиентов круизных компаний, а сам Оливер занимался в ней маркетингом. Эмиль рассказывал о путешествиях с отцом и, смеясь, предполагал, что неплохо ездить в дальние дали на мотоцикле. Не так удобно, как на автомобиле, возражал Оли. Другим ярким пятном на его стене была небольшая картина Оливии на стене над кроватью: золотая рябь морской воды и возвышающаяся над нею черная скала с плоской вершиной. Над морем и скалой ослепительно, даже на картине, сверкало небо с белым солнцем наверху, а сквозь серебряное облако дождем прорывались лучи. — Нордкап, — догадался Эмиль, не в силах отвести взор. — Он самый. Бывал там? — Да, в самом начале средней школы мы ездили к Нордкапу. Папа взял отпуск, и мы останавливались в разных местах по пути, заезжая и туда, куда не планировали. Мы тогда вообще мало что планировали. Папа просто сказал «поехали» — и рванули. Оливер кивнул, не сводя с него внимательного взгляда голубых глаз, а Эмиль увлекся и вовсе не стеснялся: — А когда, наконец, оказались у Баренцева моря и я посмотрел вниз с мыса и увидел полуночное солнце… Я словно на краю света оказался, зная, что там, дальше, только Северный Ледовитый океан и Арктика. И на всю жизнь запомнил впечатления. Они… во многом такие, — Эмиль кивнул на картину. — У Оливии здорово получается улавливать атмосферу. — Знаешь, — Оли решительно поднялся с кровати, и Эмиль подпрыгнул, когда матрац распрямился, — возьми ее с собой. У тебя в комнате ни одной картины. А эта доставит радость и тебе, и маме: поверь, ей будет крайне приятно, что ты оценил ее работу. — А как же ты? — Растерянно пробормотал Эмиль, когда Оли снимал картину со стены. — О, у меня много маминых работ. Тем более, здесь я бываю реже, чем ты в своей комнате. Эмиль не мог отказать, когда Оли вручал ему подарок с таким выражением лица и таким взглядом. Как вообще такому взгляду можно отказать?.. — Не переживай, рыжик, — Оливел улыбнулся своей уже почти привычной Эмилю улыбкой, искренней и искрящейся, — считай, что мама сама подарила тебе эту картину. Я расскажу ей, и она подтвердит, что я был прав. Принимая картину, Эмиль решил, что будет думать о ней все же как о подарке Оливера. Таком же, как выбранные им два диска с его компьютерного стола. А его «рыжик» — отдельная история: так Оли назвал его впервые. И прозвучало это не обидно, как прозвище «рыжий» в начальной и средней школе, не привычно, как из уст его друзей, а… тепло? Ласково? Глубокий баритон звучал у него в ушах и когда он укладывался спать. — Папа, — спросил он вечером, — а ты слушал когда-нибудь Мари Бойне? — Да, — удивленно ответил Элиас, все еще рассеянный, витающий в облаках после свидания с Оливией, — она хороша… а что? — Так… ничего. Его плейлист пополнился музыкой, которую он теперь слушал перед сном. В другое время возможности не представлялось… Выпускной. А Оли присылал ему треки и музыкальные видео. Рассказывал про круизы — те, что курсируют по Северному и Балтийскому морям и дальним далям. Смеялся, когда Эмиль показательно завидовал: мол, у меня вовсе не разъездная работа, хотя во многом связанная, безусловно, с красивой картинкой. Эмиль же думал о красивой картинке — впечатлениях — и хотел стать таким, как он. Их следующая встреча уже совершенно не странным образом совпала с очередным свиданием родителей, когда Элиас вновь пригласил Оливию на ужин, и Эмиль делился с Оливером мыслями по этому поводу. Эмиль: «Папа с ног сбился, пересмотрел и перечитал Андреаса Виестада и Джейми Оливера, все решить не может, что завтра для Оливии приготовить». Оли: «Я б на его месте так же суетился. Хотя мне легче: я только простую еду готовлю, и если бы у меня было свидание дома, я бы просто поназаказывал крутых блюд из ресторанов». Эмиль: «Думаю, как ему осторожно эту идею подбросить, а то он ведь и меня достает: какой соус лучше, Эмиль? А я почем знаю! Я всё ем, что не испорчено. Испорченное, в принципе, тоже могу, если нос зажать». Оли: «Ого, это у вас и такие челленджи?» Эмиль: «Не, я примерно так крепкий алкоголь пью, когда не отмазаться». Эмиль: «Ну вот, он опять зовет меня на кухню». Оли: «Слушай, ты завтра вечером допоздна тусуешься?» Эмиль: «Да я хотел чуть пораньше свалить, типа чтобы папе помочь, а на самом деле чтобы дать себе передышку. Но помощник из меня так себе». Оли: «А раз так, давай ты лучше вечером ко мне приедешь. Если трезвым будешь — бери велосипед, тогда дорога всего ничего займет. Как насчет легкого хайкинга наверх? Видел же тропинку, что от нашего дома начинается?» Эмиль: «Ага, я с удовольствием. А тебе нормально, не напрягу?» Оли: «Нет, конечно. Просто я подумал, что неплохо бы наших голубков оставить наедине. Пускай наслаждаются своим романтическим ужином. Элиас наверняка не будет возражать». Эмиль: «Вообще не будет! Круто. Во сколько?» Оли: «Да я завтра рано смогу прийти. А ты когда освободишься?» Эмиль: «В шесть с чем-то постараюсь. Около семи буду у тебя. Не поздно для хайкинга?» Оли: «Там буквально несколько сотен метров. Зато виды прекрасные. Не переживай, дни теперь длинные». Дни длинные. А ночи скоро будут теплыми. Прекрасный май в этом году. Утром, глядя в окно своей комнаты на успевшее забраться высоко на небо солнце, Эмиль подумал о том, как жаль тратить такие дни на что угодно, кроме хайкинга. Ездить по городу на бешеном автобусе под оглушающую музыку, когда можно идти пешком по извилистой тропе наверх, щурясь от ярких лучей, слушать шелест опавшей хвои под ногами и щебетание птиц. Творить дичь, вливая в себя немереное количество напитков всех сортов и крепости, когда можно балансировать на узкой тропе: отвесная скала с одной стороны, сыпучий обрыв — с другой. Не отдавать себе отчет о происходящем к концу вечера — когда можно фотографировать глазами, сохраняя в памяти каждый момент. Выпускной — веселое время, он не мог этого не признать. Время, когда можно позволить себе все. Когда в один месяц можно утрамбовать все безумные события школьных лет, когда друзья и приятели открываются с новой стороны и, как выясняется, еще способны удивить друг друга, а преподаватели априори отпускают все грехи. Эмиль понимал, что такого в его жизни больше не будет: после выпуска они становятся взрослыми ответственными членами общества, и в будущем к их выкрутасам никто не будет относиться так снисходительно. По сути, это идеальное время для того, чтобы зайти далеко, насколько позволяет закон и твои собственные ограничения. Вот только Эмилю не было настолько интересно испытывать себя челленджами, выпивкой, сексом без обязательств и шокированием публики. Особенно в такие теплые солнечные дни, когда хотелось других испытаний: высотой, глубиной, скалами, волнами, подземельями. Пришла та пора, когда в груди его начинало тянуть, а ноги становились беспокойными. Сначала выпускной, потом свадьба отца, потом поступление… А думалось совсем о другом. Особенно когда он стоял на горе и смотрел на мыс, фьорд, силуэты гор и серебро волн. Предложение Оли оказалось как нельзя кстати. Хотя бы на час, если нельзя на день, неделю, месяц. Фил и Аксель опять выручили. Что бы он без них делал? История с семейным ужином не особо вдохновляла, но, по крайней мере, встречала понимание с их стороны, поэтому они, пусть и ворча, прикрыли его, дав возможность незаметно исчезнуть. Поначалу Эмиль хотел было идти сразу, как был, в красном комбинезоне и этой нелепой шапке с нашивками и значками — кого в мае удивишь идиотским видом, — но подумал об Оливере и изменил планы. Рядом с Оли и так оставалось мало шансов выглядеть презентабельным, а уж если он отправится с ним бок о бок по горной тропе в таком виде… Нет, нет и еще раз нет. Да и к чему привлекать к себе лишнее внимание, раз удалось свалить втихую. Эмиль был трезвым, насколько вообще можно быть трезвым в эти дни. Заскочив домой, он объяснил отцу, что идет в гости к Оливеру (отец был рад, хоть и тщательно это скрывал), переоделся в повседневные шмотки, схватил велосипед и погнал по знакомой дороге, которую он запомнил с первого раза. Уж топографическим кретинизмом Эмиль никогда не страдал. Пополуденное солнце светило то в лицо, то в правый глаз, то в левый, когда он крутил педали по извилистой дороге, поднимаясь в гору, и Эмиль привычно щурился. Будет так светить — веснушки полезут с особой наглостью, и все его лицо станет ярко-конопатым, как обычно и происходило в летние месяцы. Перед мысленным взором вдруг возникло улыбающееся лицо Оливера — наверное, потому что солнце полностью вышло из-за облаков и засияло особенно ярко, — его золотые волосы и небесно-голубые глаза, светлая кожа без единой помарки и крохотные волоски на бритом подбородке, сверкающие золотистыми вкраплениями, когда на них попадали прямые лучи. Хорошо, что Эмиль переоделся. В красном комбинезоне он выглядел еще рыжее, чем на самом деле. Пьяная дорога, петляющая среди гор и рассыпанных на разных уровнях домов, вильнула на север и прижалась к знакомой серой скале, у подножия которой Эмиль уже видел белый дом. Еще немного — и цель будет достигнута. Нет и пяти вечера, всё больше времени на неторопливую пешую прогулку в горы за видами, а если Оливер пока занят — что ж, Эмиль покатается по окрестностям. Остановлюсь в кармане возле их гаража, решил Эмиль, позвоню Оли — и ясно будет. Звонить не пришлось. С правой стороны дороги, той, что у скалы, начиналась каменная стена — внешняя сторона гаража двухэтажного дома уровнем выше, после которого начиналась лестница, за ней — изгиб дороги и, наконец, карман, ведущий к гаражу Оливии и Оливера. Сразу возле стены машины притормаживают, чтобы плавно вписаться в поворот; Эмиль тоже притормозил, чтобы не проскочить карман и не возвращаться в горку. И вовремя притормозил. Иначе открывшаяся ему картина наверняка заставила бы врезаться прямо в скалу. Эмиль чуть с велосипеда не свалился, когда его повело в сторону, потому что он уставился вправо, не глядя на дорогу. Машин он не боялся: сейчас их тут не было, а на тихой улице шум мотора слышен был издалека. Велосипед же катил бесшумно. Видимо, это и помешало Оливеру услышать его приближение. Дверь гаража была открыта, и перед ней стоял мотоцикл. Не Оливера. Другой, синий, и не Хонда, а Ямаха. Но внимание Эмиля привлек вовсе не он, а его обладатель, который стоял к Ямахе спиной, опираясь о сиденье задницей в кожаных штанах, и целовался с Оли. Его без пяти минут сводный брат прижимал парня к себе, одной рукой обнимая за талию, другую положив ему на затылок, а неизвестный на Ямахе — который вовсе не был мелким, однако Оливеру пришлось склониться к нему, — обхватил широкие плечи, практически повиснув на них. Будь Эмиль сообразительнее, тактичнее и оперативнее, он бы сумел вовремя ретироваться, быстро развернувшись и нырнув под прикрытие скалы. Таким образом он избежал бы неловкой ситуации, в которую попали они оба. И этот незнакомый парень. Но Эмиль сначала раскрыл рот, так что челюсть чуть об асфальт не стукнулась, потом сообразил, что заваливается набок, а потом едва успел подхватить велосипед и удержать равновесие, чтобы позорно не свалиться на землю на глазах двух мотоциклистов. Как бы эти двое ни были поглощены друг другом, а вдруг возникшая на дороге суета отвлекла их от интересного занятия. Сначала Эмиль встретился глазами с Оливером, который стоял к нему лицом. Голубые глаза тотчас расширились, Оли отпрянул от своего партнера, и только тогда тот, проследив направление его взгляда, обернулся и тоже посмотрел на Эмиля, готового в этот момент провалиться под землю, свалиться с обрыва, врасти в скалу, в общем, сделать что угодно, только бы стереть этот момент из своей жизни и памяти. — Эмиль, привет! — голос Оли звучал бы невозмутимо, если бы слегка не сбивался. — Ты рано. — Привет… Извини…те, — выдавил из себя Эмиль, — я тогда еще погуляю. — Все в порядке, мы уже прощаемся, — Оли улыбнулся ему, и улыбка даже не показалась Эмилю натянутой, — заезжай, можешь велик в гараж поставить. Неизвестный парень в кожаных штанах, которого Оли не потрудился представить, насмешливо приподнял брови, улыбнулся, приподнялся на цыпочки, чтобы быстро чмокнуть Оли в щеку, и помахал ему рукой: — Хорошего вечера! С этими словами он оседлал синий мотоцикл и неспешно покатил по извилистой дороге, плавно вписавшись в поворот и успев на ходу помахать и Эмилю. Тот никак не отреагировал, переведя ошалелый взгляд с него на Оли и только потом вспомнив, что забыл закрыть рот. Оли молча помог ему поставить велосипед в гараж. Молча закрыл гараж. А потом они оба молча смотрели сначала в ту сторону, куда уехал парень и где дорога уходила вниз за гору, а потом друг на друга. — Неловко-то как вышло, — первым сказал Оли, смущенно почесав в затылке. — Извини. Не хотел тебя шокировать. Я не думал, что ты так рано приедешь: говорил, около семи… — Это ты извини! — Эмиль, наконец, обрел дар речи и нервно затараторил. — Я должен был позвонить! Просто я постарался освободиться пораньше, думал, так сможем пройти дальше, забраться выше, ну и… Прости. Мне нужно было подумать, прежде чем заявляться с бухты-барахты. — Да ничего… Ты не помешал, мы уже все равно прощались. Моя вина, что обжимались на дороге. Мне тоже нужно было подумать. — Так и будем извиняться друг перед другом? — Эмиль все же нашел в себе силы усмехнуться. — Или все же пойдем и прогуляемся, раз я приехал? Если ты не передумал. — Ни в коем случае, — Оли улыбнулся ему в ответ, и неловкость вмиг испарилась: голубые глаза засветились теплом, и Эмилю даже дышать стало легче. — Забежим в дом на минутку? Возьму рюкзак с водой и аптечкой. Ты голодный, наверное? Тогда что-нибудь поесть прихвачу. В доме они разговаривали не о произошедшем, а только лишь о предстоящей прогулке: Оли объяснил, что неподалеку начинается тропа, ведущая на любимую Эмилем гору Флёйен. И что с собой они возьмут понравившиеся Эмилю булочки с корицей авторства Оливии. Они обсудили рюкзак Оливера, маршрут по тропе, продолжительность светового дня, погоду, виды… Все, что угодно. Пока не дошли до развилки, где от автомобильной дороги отделялась пешеходная, убегающая наверх, на запад. Солнце, катившееся к закату, больше не било в глаза: поросшие деревьями склоны заслоняли его, и Эмиль с Оливером вошли в пахнущую легкой сыростью тень. Только когда воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуком их шагов и редким шумом проезжающих внизу машин, Эмиль решился спросить: — Это был твой парень, да? Оли чуть замедлил шаг, повернувшись к нему; Эмиль выдержал испытание пристальным взглядом голубых глаз. Он не улыбался. Такого серьезного Оли Эмиль не видел никогда. — Нет. Просто случайный знакомый. — Вот как, — Эмиль не сдержал удивления, и тогда-то Оли усмехнулся: — И такое бывает. Я просто знакомлюсь с такими же, как я, и мы весело проводим время. У меня нет парня. Эмиль хотел спросить, почему. Оли видный, красивый, приличный, интересный парень с хорошей работой, здоровыми увлечениями и легким характером. Но Оли его опередил: — Тебе, наверное, сложно такое понять. Ты — сын Элиаса, а Элиас такой романтик, что моя мать от него в неописуемом восторге. Но не все люди ищут серьезных отношений. Я не ищу. Эмиль знал, что не все. Но именно Оливер его этим удивил. — Почему сложно, — вопреки собственным мыслям ответил он, — это вполне нормально. У меня тоже далеко не все знакомые хотят романтики и чего-то долгосрочного. — Ну вот, — он рассмеялся, а потом ускорил ход, и Эмилю пришлось здорово постараться, чтобы нагнать его: слишком уж гигантские шаги делают эти длинные ноги. — Рад, что не разочаровал тебя. Эмиль хотел было ответить, что Оли и не разочарует, но тот снова его опередил: — А ты? — Что я? — Эмиль хлопнул глазами. Гравий закончился. Тропа входила в царство поросших мхом камней и сосен, убегая наверх все круче. — С кем-нибудь встречаешься? — Нет, — он так сильно замотал головой, что чуть не споткнулся о выступавший корень, — до того ли мне сейчас? — И то верно, — легко согласился Оли, — что ж, выпьем за нас, холостяков. На освещенной закатным солнцем каменной площадке стояли две скамьи, одну из которых он и предложил занять, чтобы передохнуть и выпить воды. Вид отсюда, по мнению Эмиля, был еще лучше, чем с верхней станции фуникулера: от зеленого склона их отделяла низкая, скромная оградка, которую можно было без труда перешагнуть, слева — сплетение низких деревьев, кустарников, колючих веток, спускающихся зеленой массой к основанию мыса; справа — серебристо-синяя рябь фьорда и сизые холмы островов. Белые кучевые облака казались отсюда совсем низкими: вытяни руку — утонет в вязкой вате. — Где ваши круизные клиенты? — Эмиль оглянулся на Оли; тот успел достать булочку и уже задумчиво ее жевал, созерцая раскинувшуюся перед ними красоту. Вторую он протянул Эмилю, прищурившись: — Видишь судно справа по курсу, что идет вдоль берега? Наши. Белая «многоэтажка» со стилизованной розой ветров на борту плавно входила в порт, оставляя за собой белопенные следы. — Сколько же пассажиров оно вмещает? — задумался Эмиль, глядя на бесконечные точки иллюминаторов. Каждая палуба — слой белоснежного торта, сверкающего на солнце. — Три-четыре тысячи. Не помню, сколько конкретно этот, но масштаб ты уловил. — Так это ж целый город! Как тут не заблудиться? — Как минимум поселок. Навигация внутри довольно простая, главное, привыкнуть. А как привыкнешь — уже и покидать судно не захочешь: рестораны, бары, бутики, аквапарки, сауны, бассейны, спортивные центры на любой вкус, игровые зоны и ночные клубы… Отдельный мир праздности и веселья. — С одной стороны, интересно. С другой стороны, куда деваться, когда все это надоест и захочется побыть одному в тишине? — Уйти в свою каюту, — Оли доел булочку и стряхнул с рук крошки. — В каютах неплохая звукоизоляция. А потом, каждый раз при заходе в порт пассажиры выходят на прогулку, посещают экскурсии, изучают город. Хочешь — гуляй со всеми, хочешь — иди один, главное, успей вернуться до отбытия. — Знаешь, я бы хотел как-нибудь отправиться в круиз на таком судне, но ненадолго, на пару дней. Исключительно из любопытства. Потом меня все равно потянет в места вроде этого. — Можно устроить, — на полном серьезе откликнулся Оли, — как появится время после всех твоих активностей — скажи. И Эмиль понял: устроит. Так же просто, как устроил этот мини-хайкинг по тропе, как угостил его булочками, как разговаривает с ним, будто не случилось между ними никаких неловких моментов. В этом весь Оли, общительный, приветливый, уравновешенный и компанейский. Прекрасный сын прекрасной матери, который, несмотря на разницу в возрасте, действительно ведет себя с ним по-дружески, на равных, ничуть не сомневаясь в адекватности самого Эмиля. Это грело душу и освещало будущее лучами утренней зари: теперь Оли станет частью их семьи. У Эмиля не было уверенности в завтрашнем дне, но уверенность в Оли была. Хотя позже этой ночью, когда он уже лежал в кровати с закрытыми глазами и на ум пришли слова отца о старшем брате, Эмиль вспомнил об увиденном сегодня — и понял, что старшим братом он ему никогда не станет. О нем получалось думать как о друге. Как о брате — не получалось, даже если Эмилю и хотелось бы. Кто бы не мечтал о таком старшем брате? Ну, например, тот парень в кожаных штанах на синей Ямахе. Везунчик… Но, мелькнула злорадная мысль, он был с Оли всего несколько часов. Эмиль будет с ним гораздо дольше. Может, всю жизнь. Идиотские рассуждения. Было бы еще простительно, если бы он пил на ночь глядя. Но вечер у него получился совершенно трезвый. Оттого он их и застукал… И как теперь заснуть, когда перед мысленным взором его спокойный, надежный, красивый почти родственник целует какого-то случайного знакомого, крепко прижимая его к себе сильными руками, провожая после приятно проведенных часов?.. Интересно, а Оливия в курсе его ориентации? Глупый вопрос. Конечно, в курсе. Тут и сомнений быть не может. Вряд ли он станет от нее скрывать; вряд ли он вообще станет скрывать… Он взрослый, серьезный, уверенный в себе парень. Он не станет создавать из этого проблему. И Эмиль не станет. Постарается.