А если бы...

Вена, октябрь 1934 года. Мария Может не пойти домой? В принципе можно пойти к Элли и переночевать у нее. Элли единственная нормальная девчонка в нашей дурной школе. Ублюдок или как там они нас называют? Почти, потому что у нее так же как у меня нет отца. Правда, ее мать оказалась более стойкой и не умерла как моя. Но зато у нее нет такого мирового деда. Так что в этом я даже выигрываю. Я вообще всегда выигрываю. Когда сегодня этот придурок, Руди, снова начал прохаживаться насчёт моих родителей, я ещё терпела, но когда этот урод сказал, что, может быть, Лео совсем не мой дед, а мой папаша, тут я не выдержала. Я развернулась и сделала самое прекрасное фуэте. Особенно прекрасным был тот момент, когда мой подбитый сапожок с хрустом врезался в скулу Руди. Не зря я лучшая в балетной школе Венской оперы. Потом я услышала крик, это орал Вилли, трусоватый брат-близнец Руди. Если бы не он, никто бы ничего не узнал. Руди хоть и засранец, но не закладчик в отличие от братца. Не дожидаясь вызова к герру директору, я ушла с уроков. Наверняка он уже доложился Лео. И если я не приду, дед только переволнуется, а он у меня не из молодых. И он единственный человек, которому есть до меня дело. Около дома стоял незнакомый Опель. Гости? Интересно кто бы это мог быть? Ладно посмотрим. В гостиной сидел дед с какой-то дамой. При виде меня дама торопливо распрощалась с дедом. При этом она очень странно на меня смотрела, будто привидение увидела. — Я благодарен вам за визит фрау Кауфманн. Обещаю вам, что я приму надлежащие меры. Ах вот оно что, это мамаша близнецов идиотов Руди и Вилли. Лео, но ты же понимаешь, что Руди сам напросился? — Марихен, отправляйся спать. Мы позже обо всем поговорим. Ленни. Это уже ни в какие рамки. Руди вернулся с разбитым лицом. Скула была просто рассечена, пришлось везти его к доктору и накладывать швы. Пока доктор обрабатывал рану, я решила поговорить с Вилли. Опять эта девчонка. В конце концов, что ей сделали мои мальчики? Указали на ее место? Позвонив директору, я узнала адрес девчонки. Пусть не надеется, что ей такое сойдёт с рук. Через час я уже стояла у входной двери. Медная табличка "Леопольд Майер, адвокат". Прислуга проводила меня в гостиную. — Если я правильно понимаю, вы дед Марии. — Можно сказать и так. На самом деле я ее опекун. Мать Марии умерла при родах, отца она не знала. — Легким кивком головы старик указал на фото. С фото на меня смотрели счастливые Отто и Мирьям. Этого не может быть. Лео Ожидавшую в гостиной женщину я определенно уже где-то видел. Но где? Возможно мне удастся это вспомнить. Такие игры с собственной памятью мне очень нравятся в последнее время. Так я лишний раз убеждаю себя в том, что еще не старик. Хотя кого я обманываю. Я уже безнадежно стар. Надо смотреть правде в глаза, перестаю справляться с бойким характером моей воспитанницы. — Ленни Кауфманн, — представляется вошедшая. Увы, ее имя ничего мне не сказало. — Я пришла поговорить о поведении вашей внучки герр Майер, ее последняя выходка положила предел любому терпению и поверьте... Ах вот оно что, чисто машинально я поправляю ее, что являюсь опекуном. Машинально смотрю на фото родителей Марихен. И замечаю ее взгляд... Наконец-то память услужливо предлагает нужную картинку. Отель Захер, 14 лет назад. Это она, та девушка, что была вместе с Мирьям. Через час я уже знаю имя ее отца. Отто Вайс. Немец. Будучи в своих мыслях, я не замечаю, как возвращается Марихен. Она хочет мне что-то объяснить, но мне сейчас не до объяснений, я должен решить, как мне быть. Увы, я стар, и вряд ли смогу долго защищать мою девочку. А времена меняются и не к лучшему. Бесноватый австриец, пришедший к власти в Германии, нашел живой отклик и в размеренной Австрии. Убийство Дольфуса показало, что над Австрией, а точнее, над ее еврейскими жителями сгущаются тучи. Шушниг еще пытается быть независимым, но пангерманские настроения в обществе сомнений не оставляют. Открыться сейчас Отто — это риск, он может оказаться таким же наци, как и многие в его стране. Но тем не менее есть шанс, что он пожелает помочь дочери. В конце-концов, разве это не знак судьбы? Отто Эссен, октябрь 1934 Эта страна сошла с ума. После смерти Гинденбурга в августе все просто ополоумели. Гитлер объявил себя диктатором и из каждой радиоточки кричит о построении Великой Германии. Силой оружия, непобедимого немецкого оружия... и собственно он это оружие должен изготавливать. Нет, пацифистом он не был. И понимал, что именно военные заказы спасут его тонущее производство, дадут наконец его рабочим достойную зарплату, не сжираемую непомерной инфляцией. Но тревоги и некоторой брезгливости от происходящего не покидало его. Звонок коммутатора и томный голос известил его о том, что с ним хочет поговорить герр Майер из Вены. Имя было абсолютно незнакомым, тем более, что уже 14 лет как он не появлялся там и не вел никаких дел. — Отто Вайс, чем могу быть полезен? — Здравствуйте, Отто, меня зовут Лео Майер. — Отто по голосу понял, что его собеседник немолод и при этом очень переживает. — Да, герр Майер, я вас слушаю. — Я не знаю, как начать... Право, это очень давняя и не телефонная история. Вы вправе прервать наш разговор, но смею вас заверить, речь не идёт о шутке или о злом розыгрыше. — Вы не могли бы, наконец, пояснить, о чем идёт речь? Я не понимаю. — Да, да вы правы, простите старика. Речь идёт о судьбе Марии... Марии Шнайдер. Я знаю, 14 лет назад вы были знакомы с ее матерью, с Мирьям. Отто, вы слышите меня? Он слышал и не слышал одновременно. 14 лет назад он приказал себе больше не вспоминать. Не вспоминать, чтоб жить дальше. И вот этот звонок. Выходит, его обманули? Зачем? — Герр Майер я не очень понимаю, о чем вы сейчас говорите. Насколько мне известно, Мирьям Шнайдер умерла. — Да, вы правы, но перед этим она успела родить дочь, вашу дочь Отто.