А если бы...

Декабрь 1943 г. Эссен Мария Через три дня Рождество. Первое Рождество Эрвина. Очень хотелось сделать его добрым и домашним. Несмотря на уговоры бабушки, мы так и продолжали жить у Фрицци. Старый дом действовал на меня угнетающе. В глубине души я понимала, что совсем скоро мне придется перебраться туда. Болезнь Марии все больше проявляла себя. Но сначала пусть будет праздник, а потом будут хлопоты. А хлопоты действительно будут. Из Хюгель приехавший на «побывку» Альфрид учтиво сообщил о неуместности моего пребывания здесь. Так или иначе, пока Мария жива — я останусь. А дальше — дальше я не загадывала. Но оми, как всегда, все продумала. Неизвестно, какими путями, но ей удалось вывести из поля зрения Круппов весьма неплохую сумму. В сравнении со всеми потерями Вайсов эта сумма была каплей в море. Но для матери с ребенком она была весьма существенным подспорьем для начала новой жизни, даже вне границ Рейха. Деньги ждали своего часа на особом счету в швейцарском банке, номер и код к которому Мария заставила меня вызубрить наизусть. А сейчас, как заботливая домохозяйка, я возвращалась домой, нагруженная авоськами. В стране уже ощущалась нехватка продуктов. И я была довольна собой, что разыскала все, что планировала. Около дома стоял черный Мерседес, которого раньше я не замечала. Интересно, что за гости. Ну конечно, кто ещё появляется неожиданно и в самый неподходящий момент, если не герр оберштурмбаннфюрер Зауэр. Понятно было, что рано или поздно он бы приехал. Но я совершенно не была готова к тому, что он появится именно сейчас. Несмотря на растущее раздражение, я даже залюбовалась открывшейся картиной. Стоя на табурете, он прилаживал на вершину елки Вифлеемскую звезду, в то время как Эльфрида играла с Эрвином на ковре. Малыш только начал уверенно ползать и теперь с упорством, достойным награды, ползал за любимой машинкой, которую раз за разом переставляла Фрицци. Легким шумом я обозначила свое присутствие. Повисла неловкая пауза, и лишь Эрвин с довольным гуканьем наконец-то добрался до своей игрушки. — Прости, что не смог предупредить тебя заранее. Я понимаю, что ты не слишком рада видеть меня. Мы сидели в гостиной. Фрицци, отговорившись тем, что ее очередь укладывать малыша, оставила нас одних. Ну почему он начал этот разговор, и если уже начал, то почему именно так? Почему он решает, что я чувствую, а что нет. Если быть откровенной, то я скучала по нему, безумно скучала. Но как мне теперь сказать об этом, если чуть ли не с порога он решил все за меня?! — Это вряд ли бы что-то поменяло, Герхард. У нас сын и поэтому наши встречи неизбежны. О боже, что я несу. Поистине язык и гордость — два моих злейших врага. К чему эти разговоры, когда хочется подойти, обнять, почувствовать тяжесть его рук на своем теле. — Да, ты права. Я не останусь надолго. Сразу после праздника я уеду. Если тебе тяжело, я могу ночевать в отеле. — Не стоит. Эссен не столь велик, а пересудов за спиной мне не нужно. Кстати, хочешь кофе, настоящий? У нас тут неплохой запас. — Не откажусь. Тем более кофе, пожалуй, единственное, что ты точно не испортишь в готовке. Взглянув на Герхарда, я с удивлением увидела смешинки в его глазах. Может, ещё есть надежда все вернуть? — Вы высокого мнения обо мне, герр оберштурмбаннфюрер, а я ведь, к примеру, могу перепутать соль и сахар, — со смехом ответила я. — Мари, давай все забудем. Просто начнем все заново. И в этот момент резкий звон разбитого стекла нарушил очарование момента. На ковре среди осколков чернел камень. К нему ниткой была примотана бумажка с одним зловещим «Убирайся». Выбежавший на улицу Герхард, конечно, никого не нашёл. Да и если бы нашел, кто бы это был? Несчастный полуголодный сирота, который за пару марок исполнил поручение? От кого оно исходило, у меня не вызывало сомнения. — Собирай вещи, утром мы уезжаем. — Мы? Куда? Почему ты снова все решаешь?! — У меня нет сил спорить с тобой, Мари, но утром либо ты поедешь с нами, либо я уеду с сыном. Я не имею права подвергать его опасности. Сегодня это камень, а завтра что? Зажигательная бутылка или граната? — И куда мы поедем? В очередной лагерь? — Я отвезу вас к отцу. Позже мы решим, как нам жить дальше. — А бабушка? Я не могу вот так ее оставить сейчас, когда она… — Ты ей всё объяснишь позже, поверь, она все поймет. Как бы мне ни хотелось признавать это, но Герхард был прав. Утром мы уехали в Веймар. Веймар, 7 января 1944 г. Мария В офицерском казино было нестерпимо жарко. Я сидела за угловым столиком и чувствовала, как множество глаз заинтересованно смотрели на меня, но сегодня меня интересовал только один человек — гауптштурмфюрер Ойген Раух из санитарной службы СС. Именно он прибыл с проверкой в Хопфгартен и именно его опасался Эрих, которые все эти годы пытался, так или иначе, спасти своего младшего сына. Несмотря на то что приступов не было последние годы, Дитрих все равно попадал под действие официально закрытой, но продолжающей работать программы Т-4. И сейчас его судьба зависела от того, проиграется Ойген или выиграет. Гауптштурмфюрер Раух был отчаянным игроманом. Вернее, даже отчаянно невезучим игроманом. Свое пошатнувшееся финансовое положение он решил исправить женитьбой на дочери берлинского банкира. Не знаю, каким образом он обманул финансиста и внушил ему мысль о своей респектабельности и благонадежности, но дата свадьбы уже была назначена. Поговаривали, что жених даже завязал с картами на несколько месяцев и приобрел невесте чудесное жемчужное колье. Но природа взяла свое, и Раух уже третий час сидел за картами и проигрывал все больше и больше. Вот от их столика доносится хохот игроков и звук отодвигаемых стульев. Видимо, партия окончена, если судить по его полубезумному виду — не в пользу гауптштурмфюрера. И вот оно, в его руках появляется изящный черный бархатный футляр. Жемчужное ожерелье существует. И этот безумец собирается поставить свадебный подарок на кон. Хмурое зимнее утро весьма гармонировало с мрачным лицом гауптштурмфюрера Рауха. — Итак, чем вызван такой пристальный интерес фрау фон Вебер? Или вы думаете, я не заметил, как вы разглядывали меня вчера в казино? Если начистоту, то вы не в моем вкусе, да и я почти женат. — Именно о вашей женитьбе я и хотела с вами поговорить, герр Раух. Мне кажется, вашей невесте такое украшение было бы весьма к лицу. Не дав ему ответить я распахиваю перед ним коробку. «Слезы Марии». Я вижу как загораются его глаза, а рот растягивается в алчной улыбке. — И чем же я буду вам обязан? — Ни чем, а кем. Всего лишь одним пациентом — его зовут Дитрих Зауэр. Тем же вечером мы собирались в дорогу. Я, Эрвин и Дитрих. Раух не оставил большого выбора. Оформив парня как умершего, он потребовал немедленного отъезда из города. Это было его условие. «Конечно, сейчас у вашего протеже нет документов, но уверен, у вас найдется подходящая драгоценность, чтоб это исправить». Самое ужасное, что больше никаких драгоценностей у нас не было. Да и наличных денег, как оказалось, было не слишком много. Я решила, что у меня нет иного выхода, чем ехать в Вену. Дом Лео остался за мной, и в нынешней ситуации это было единственное место, куда я могла вернуться. Ехать решено было на машине. Поезда нещадно проверяли. Перед отъездом я написала письмо Герхарду. Где рассказала о брате и нашем отъезде. Не выдержав, написала, как скучала о нем все это время и что согласна начать все заново, если он еще не передумал. Эрих обещал утром отнести письмо на почтамт. Поздней ночью мы отправились в путь. Берлин, 9 января 1944 г. Герхард Накануне вечером я получил срочную телеграмму, предписывающую мне безотлагательно явиться к обергруппенфюреру Освальду Полю. Выехав из Ораниенбурга накануне утром я уже ожидал в приемной. Адъютант Поля отвел глаза сразу, как только я попал в поле его зрения. Интересно, что происходит. — Проходите оберштурмбаннфюрер Зауэр. Я могу предложить вам коньяк? — Спасибо за предложение, герр обергруппенфюрер, но я предпочитаю не пить по утрам. — Герхард, я не знаю, как вам это сказать, это ужасно, два дня назад был налет на Веймар. В ваш дом было прямое попадание, мне жаль, но выживших нет. Держитесь, Германия отомстит за такую подлость. Еще немного, и наше оружие возмездия будет готово. Мой сын, выходит, я сам отправил его на гибель. Мария, которую я вынудил поехать, грозя просто забрать Эрвина. Отец, с которым я уже никогда не объяснюсь. Я и Хайнц стояли рядом с тем местом, где когда-то был дом моего отца. Разрушения были чудовищными. Дом был разрушен до основания, а начавшийся от фосфорного заряда пожар уничтожил даже минимальные шансы спастись. Даже шанса найти тела и того не было. От очевидцев я узнал, что это были два английских самолета, которые либо сбились с курса, либо решили сбросить здесь свой смертоносный груз, который по какой-то причине не сбросили в районе Рура, который бомбили в тот день. Час спустя, Бухенвальд. Их было пятеро. Пятеро английских летчиков военнопленных. В отличие от русских, выглядели они по меркам лагеря довольно сносно. Помощь Красного креста не давала им превратиться в музульман. Чтож, тем лучше. Прихватив этих пятерых и Мартина Зоммера в качестве палача, мы отправились в поющий лес. Зоммер был законченным психопатом, но сейчас это было то, что нужно. — Что вы собираетесь делать? Мы военнопленные, у нас есть права. — Права? У вас есть единственное право, умереть относительно быстро и не столь мучительно, как по вине ваших товарищей умер мой сын и жена. Хотя да, признаюсь, моим первым желанием было отправить вас живьем в топку крематория. И можете не сомневаться, я бы это сделал с великим удовольствием. Но, увы, это привело бы к перебоям в работе. Так что вы отправитесь туда чуть позже, господа. Действуйте, гауптшарфюрер. Зоммер повесил их в своей манере, низко-низко над землей. Наверняка им казалось, что чуть-чуть вытянувшись на носочках, они коснутся земли и будут спасены. Увы, спасенных в тот день не было. Глядя на обезображенные предсмертной судорогой тела, я окончательно убедился, что мертв не меньше их.