А если бы...

Декабрь 1944 г. Вена Мария. Жизнь становилась сложнее с каждым днем. Все мы понимали, война проиграна и будущее неопределенно. Это пугало, поэтому все просто предпочитали об этом не думать. О том, чтоб об этом говорить вслух не было и речи. За пораженческие разговоры казнили. Пока еще не на месте. Но после покушения, организованного Штауффенбергом все поняли насколько быстры суды Рейха. Кажется это отразилось даже на городе. В эту зиму Вена потеряла свое очарование. Казалось серое покрывало безнадёжности погасило свет и в душе города и в душах его жителей. Вальтер уже несколько месяцев настаивает на нашем переезде в Линц. Согласно его информации, после нашего проигрыша город перейдет к американцам и это много лучше, чем оказаться в оккупация большевиков. Но я все никак не могу решиться. «Мария, чего ты ждешь? Пока в твою дверь постучит Иван?!». Я боюсь заглянуть в свою душу и признаться себе в том, что жду я не русского ивана, а Герхарда. Сама эта мысль одновременно и пугает и притягивает. Три месяца назад, с помощью Вальтрауд и ее связи с Красным Крестом я нашла адрес полевой почты госпиталя, где служила Бруни. Мне было необходимо излить душу и Бруни была единственная, кому я могла бы довериться. Наверное потому, что она недолюбливала Герхарда. Я ждала ее письма, мне казалось что ее язвительные выпады в адрес мужа отрезвят меня и придадут твердости. Этим утром, я наконец то получила долгожданное письмо. Здравствуй дорогая подруга. Ты даже представить себе не можешь каким сюрпризом стало для меня твое письмо. Господи, Мария где ты была весь этот год, почему не давала знать о себе? Мы же все считали вас погибшими. Знаешь ли ты, что в ваш дом в Веймаре попала бомба? Все сгорело, дотла. По всему выходило, что ты, малыш и твой свёкор погибли под завалами, сгорели в жутком пожаре. А оказывается ты все это время жила в Вене. Мария, я конечно не слишком симпатизирую Герхарду, но даже меня тронула глубина переживаемого им горя. Не думала, что когда либо пожалею человека, который выбрал путь офицера СС. Но да, представь, что я говорю тебе это прямо в глаза. Заставить его так страдать — слишком жестоко! Если бы ты могла его видеть. Да, ты же не знаешь. Если помнишь доктора Ридера, мы теперь вместе. Не спрашивай почему, я тоже не буду спрашивать про Вальтера. Время такое, я понимаю. Так вот, Герхарда я видела как раз 20 апреля.С тех пор, я не знаю о нем ничего. Но ты обязана найти и рассказать ему все. Считай это моей последней просьбой и не смей искать себе причины не исполнить ее. Бруни. П.с. мы вряд ли увидимся, надеюсь у меня хотя бы будет могила. Спасибо, что была моей подругой и не забудь моей просьбы. — Дитрих, пожалуйста забери Эрвина и идите к фрау Замлер. Она как раз просила помочь ей с дровами и прочим ремонтом по дому, а за это она посидит с Эрвином до вечера. И не смотри на меня так, я потом все расскажу. Спустя час, я стояла в приемной венского СД. Если кто и мог мне помочь разыскать Герхарда, то только Вальтер. — Фрау Зауэр, оберфюрера Планка, нет на месте. — Простите, но вы не могли бы мне сказать где он или хотя бы когда он вернется? — Вы решили, что здесь отель? Или может быть я похож на портье? — взъелся дежурный гауптман. — Просто передайте герру оберфюреру, что я искала его. Если бы под рукой гауптмана, было бы что то тяжёлое — клянусь он бы в меня этим запустил. Маутхаузен. Тот же день. Вальтер. Этот день не задался с самого утра. Мало того, что я вообще не понимал смысл моего участия в этом совещании, так еще и колесо по дороге спустило. В итоге до места я добрался с опозданием. Не хватало еще, чтоб Эрнст устроил мне выволочку за это. -Герр обергруппенфюрер мои извинения. — Проходи Вальтер, сегодня задерживаешься не только ты, наш гость из Берлина еще не прибыл. — Эрнст, ты можешь объяснить пока нашего дорогого гостя еще нет, что за совещание и кого мы тут ждём. — Давай начистоту Вальтер, война на данном этапе проиграна. И теперь нам нужно, как это получше сказать. Заметать следы. В том числе решить что делать с огромным количеством заключенных в лагерях. Вот это мы и будем решать вместе с оберштурбанфюрером Зауэром. Кстати вот и он. Я плохо помню, что обсуждали на этом совещании. Кажется организацию «Маршей смерти». Все это прошло мимо меня, я же разглядывал того, кто уже год время от времени занимал мои мысли. Железный человек, отказавшийся от семьи ради принципов сейчас сидел напротив меня. — Герр оберфюрер я могу спросить чем вызвал ваше столь пристальное внимание? — на лице Герхарда не отразилось ни единой эмоции. — Простите оберштурмбаннфюрер, просто усталость. Я оставлю вас ненадолго. Господа, мои извинения. Мне срочно нужно было на воздух и сигарету. Близкое присутствие Зауэра действовало на меня угнетающе, даже удушающе. Черт, зажигалка даже ее я где- то умудрился посеять. — Прикуривайте герр оберфюрер. Молодой унтерштурмфюрер протягивал мне зажигалку и дружелюбно улыбался. — спасибо унтерштурмфюрер, кто вы? Я раньше не видел вас здесь. — Меня зовут Хайнц Штильке. Я адъютант и водитель оберштурбанфюрера Зауэра. — Давно служите с ним, Хайнц? — Еще со времен его службы замкомендантом Аушвица герр оберфюрер. — Ваш начальник производит впечатление сурового человека, наверняка с ним непросто? — Да как сказать герр оберфюрер. Я всегда восхищался и восхищаюсь своим начальником. Для меня он идеал немецкого офицера. Преданный Рейху, беспристрастный, всегда на отлично выполняющий возложенные на его задачи. А после того, что случилось с его семьей. Любой на месте герра оберштурбанфюрера сломался бы. Поверьте это не просто слова. — А что случилось Хайнц? — Вы не знаете? Вся семья оберштурбанфюрера погибла, жена, сын, отец. Бомба. Я был на месте вместе с ним. Ужасное зрелище, надеюсь они погибли до того как начался пожар, а не сгорели заживо. Теперь понимаете почему я им восхищаюсь? Такого поворота я не ожидал. На секунду я подумал, что может быть Зауэр придумал красивую версию, своего расставания с женой. Но не сходилось. Тем более адъютант сам был на месте бомбардировки. Чтож Вальтер, кажется тебе предстоит не простой разговор. Этот человек имеет право знать правду и сделать свой выбор. Наконец — то утомительное совещание было закончено и все потянулись на выход. — Оберштурбанфюрер Зауэр, задержитесь пожалуйста. — Чем могу быть полезен герр оберфюрер? — Присядьте Герхард, я не знаю как начать этот разговор, но я обязан вам рассказать кое-что, это касается вашей семьи — Хайнц? Верно он вам рассказал. Не стоит обращать внимание герр оберфюрер, я не единственный немец, кто потерял близких от безжалостных бомбардировок врага. — Лучше взгляните на это фото, а потом я отвечу на любые ваши вопросы. Герхард. Чтож, это совещание лучше всего говорит о том, что всем нам конец. И конец этот близок. Нас не спасет ни чудо-оружие, ни просто чудо. Всё, что мы можем — это запрятать по возможности следы нашей деятельности и умереть, оставив этот мир нашим детям, им будет много сложнее чем нам. Но они должны справиться. Чувство долга у нас в крови, сейчас оно нас губит, но тем кто придет следом за нами, оно поможет восстать из пепла. А сейчас нужно просто хорошо делать свою работу. Впрочем, как всегда. Внезапно я поймал себя на закипающем раздражении. А все из- за оберфюрера Планка. Разглядывает меня как невесту на выданье. Я не удержался и спросил его о причине, столь пристального внимания.Тот отговорился усталостью и вышел покурить. Нервы? Интересно с чего? Ожидаемо было, что он захочет поговорить наедине после совещания. Понятно, решил приободрить и выразить свое сочувствие. Хайнц сегодня положительно получит взбучку. Сколько раз просил его ни с кем не обсуждать произошедшее. Но парня так потрясли развалины и пожарище на месте моего дома, что время от времени он делился с окружающими. А мне потом приходилось выслушивать слова сочувствия и снова и снова проживать в душе тот страшный день. Я попытался отговорится, по возможности коротко и вежливо, чтоб не дать собеседнику расширить тему. Но вместо этого, оберфюрер положил перед мной фото от одного взгляда на которое, я ощутил себя в дурном сне. На фоне какого то сада, на земле сидели Мария с малышом на руках. Я помнил сына совсем младенцем, но мальчик на ее руках был настолько похож на меня, что не могло быть вопросов — это Эрвин. А за её спиной стоял тот, кого я считал мертвым уже давно — мой младший брат Дитрих. — Как это?! — единственные слова, какие я смог выговорить — Я могу гарантировать, что фото подлинное герр Зауэр, я сам снимал его. — Почему? — Я отвечу на этот вопрос чуть позже. Мне важно начать с как. Мария, Эрвин и Дитрих были вынуждены срочно уехать из вашего дома. Ваша жена спасала вашего брата, в итоге ее доброе дело спасло всех троих. Она не знала о том, что случилось в Веймаре, Мария была уверена, что вы отказались от них. Вы вероятно понимаете о чем я. Но сейчас важно не это. Итак, теперь я вам отвечу почему. Наверное потому, что каждый имеет право на правду, герр оберштурбанфюрер. Мария заслужила знать правду, больше, чем кто бы то ни был. А дальше, пусть она решает сама, будет ли правда горькой, сладкой, долгожданной или безрадостной. Здесь на обороте, я написал адрес. Через два часа вы встретитесь с ней. Удачи. У меня будет к вам единственная просьба, обещайте что попробуете ее выполнить? — Говорите герр оберфюрер. — Пообещайте, что попробуете уговорить Марию перебраться со всеми в Линц. Оставаться в Вене опасно. Я постараюсь сделать все возможное, чтоб помочь им, вне зависимости от ее решения. А теперь не теряйте времени, вы двое итак потеряли его слишком много. Унтерштурмфюрер Штильке ошарашенно смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, в котором уехал его обожаемый начальник. Неужели это из-за пятиминутной отлучки за чашкой горячего эрзац-кофе в офицерской столовой. На улице все-таки не лето. Или все-таки он должен был неотлучно находиться в машине? — Хайнц садитесь, сегодня мне требуется шофер, а вы как раз не заняты. Не волнуйтесь, нам по пути. И не переживайте ж Вы так. Вы тут вообще ни при чем. Герру оберштурбанфюреру просто нужно было очень срочно уехать. Мария и Герхард. Вначале я металась по дому как раненный тигр. Почему именно сегодня Вальтер настолько занят, что его никак невозможно найти. Но нагрянувшая мигрень буквально уложила меня в кровать. Незаметно для себя, я забылась тяжелым сном без сновидений. Услышав стук, я медленно, стараясь не расплескать, перекатывающуюся раскалёнными шариками боль, направилась к двери. Перед тем как открыть, я зажала глаза рукой, даже самое ничтожное количество света вызывало волны нестерпимой боли. — Вальтер наконец-то. Мне нужно очень срочно с тобой поговорить. Пока парни не вернулись от фрау Замлер. С чего вдруг это молчание. С трудом открыв глаза, я подумала, что сошла с ума от боли. На пороге стоял тот кого я не ждала, но желала видеть, тот кого я ненавидела и кого любила, того кто причинил столько боли и доставил столько радости — своего мужа. Я почувствовала что, что то холодное и мокрое легло мне на лоб. Приоткрыв глаза я уяснила, что Герхард это действительно реальность. Несколько минут мы просто смотрели друг на друга, не в силах начать разговор. — Герхард…я должна объяснить…пойми я думала… мне казалось — Мари, молчи. Я просто не смог стать тем, кому ты могла бы довериться. Ты в этом не виновата и ты не должна ничего мне объяснять. Он сидел рядом, прямо на полу. Без кителя, с расстегнутыми верхними пуговицами и закатанными рукавами он выглядел совсем не таким, каким я привыкла его видеть. — Герхард, давай попытаемся начать все заново — Начать что? — Нашу жизнь Герхард. Он посмотрел на меня тяжелым взглядом, который я не смогла расшифровать. — Мы поговорим об этом чуть позже, если можно, я бы хотел увидеть сына. — Да конечно, пойдем. Они тут в доме напротив. Помоги мне подняться и я зайду за ними. — Позволь мне, пожалуйста. Первым я увидел брата. Дитрих собирал дрова и складывал их под навес. Заметив меня, он инстинктивно отпрянул назад. — Простите кто вы и что вы здесь делаете? — на пороге дома стояла женщина средних лет. За руку она держала, того кого я и не чаял уже увидеть. — Папа, — малыш выдрал свою ручонку и довольно бодро побежал мне на встречу. Обнимая своего вновь обретенного сына, я ощутил увы не радость, а отчаяние. — Пойдем брат, чего ты там застыл. Увы, у меня не так много времени. После ужина, на котором все чувствовали себя неловко наконец раскрылась маленькая тайна Эрвина. Я очень удивился, когда сын узнал меня. Ведь он видел меня последний раз совсем младенцем в Эссене. Но когда он привел меня в свою комнату, то я понял — рядом с кроватью было фото — я и малыш Эрвин у меня на руках. Наше последнее совместное рождество в Эссене. Я не смог отказать себе в радости хоть на один вечер почувствовать себя обычным отцом, который рассказывает своему малышу сказку на ночь. Но любой сказке приходит конец. Даже самой длиной. — Герхард, не молчи. Скажи хоть что то. Пойми, если бы я знала. — Мари, успокойся и выслушай меня. Вероятно, ты представляешь себе будущее, таким, каким ты видела его до войны. Отец, мать, дети, отлаженный быт. Этого не будет. Скоро война закончится…и — и мы сможем попробовать начать все сначала. — Нет. Не будет начала, не для меня и не для тех, кто решиться разделить со мной мою судьбу. Ты хоть представляешь, что тебя ждёт если ты останешься со мной? Ты думаешь меня оставят в живых? Меня, офицера СС? Ты будешь вдовой военного преступника, ты этого хочешь? Вечный позор и проклятья? Даже те, кто сейчас отдают мне честь, после будут первыми, кто закидают меня грязью. Я не хочу такой участи для себя. Тем более не хочу, чтоб это коснулось тебя. Провести жизнь в бегах под чужим именем тоже не мой путь. Я офицер, а не крыса. Все чего я сейчас могу желать — это достойно умереть. В том мире который наступит — нет места для меня. Только дети и сумасшедшие имеют право на него, потому как чисты душой. Только ты сможешь помочь им дожить до этого, только ты. Уезжай в Линц при первой возможности.Прости если сможешь и прощай. — Герхард постой, ты не можешь вот так взять и уйти, не сейчас, Герхард. Не смей. — Мари, не нужно сцен. Считай, что все это тебе приснилось ладно. Просто дай мне уйти. Я поцеловала его, в этот поцелуй я вложила всю свою горечь, отчаяние и надежду. Но ничего не могло остановить Герхарда, который уже сделал свой выбор. Порывисто обняв брата, который все это время стоял в стороне и наблюдал этой сценой, он скрылся в темноте ночи. Вальтер. Я ждал в собственном кабинете. В приемной дремал унтерштурмфюрер Штильке. Завтра оберштурбанфюреру надлежало быть в лагере Гузен. Значит так или иначе сегодня он должен появиться. Так оно и случилось. — Хайнц подъем, надеюсь вы выспались. Выезжаем сейчас, отдохнем уже на месте. Готовьте машину. — Герр оберфюрер, я могу войти,? — Оставьте формальности, Герхард, рассказывайте. — Особо нечего, Вальтер. Я зашёл сказать вам спасибо и прощайте. Мы вряд ли увидимся. Пожав мне руку, как в старые довоенные времена, он вышел из моего кабинета. Вена, март 1945 Мария. Вот уже битый час как Вальтер пытается убедить меня уехать в Линц. С того памятного дня мы так и не виделись. И я благодарна ему за то, что он ни разу не пытался начать со мной серьезный разговор о наших отношениях. Несмотря ни на что, он продолжал помогать. Иначе мы с маленьким просто не продержались бы. Дитриха забрали в ополчение. Такова была расплата за его легализацию. Каждый имеющий документы должен был защищать Рейх. Даже не знаю где он и что с ним может быть. Я же не хочу никуда. Это странное оцепенение нашло меня после встречи с Герхардом. А может быть это была общая атмосфера вокруг. — Вальтер, я никуда не поеду. Мое место здесь, в этом доме. — Мария, ради чего? Ты надеешься на что? На то, что случиться чудо и твой муж вернётся? А дальше? Забирай сына и поехали. Я от тебя ничего не требую. Я отвезу вас к Вальтрауд. Если ты не хочешь дать шанс себе, то почему ты лишаешь сына? — Вальтер послушай. Ты прав, наполовину. Ты единственный, кто может его спасти. Забирай Эрвина и отвези его к тётке. Пожалуйста, считай это моей последней просьбой. Молчи, не отговаривай. Просто забери его и обещай позаботиться о нем. И вот еще, передай Вальтрауд мою просьбу, чтобы не произошло, мальчик должен знать кто он. Как бы не было и чтобы не произошло он должен знать своё имя — Эрвин Зауэр.