Если ты уйдёшь, я останусь, А если ты вернёшься, я буду здесь.
— Скажите мне, Чимин, как и где применяется Present perfect, — в третий раз требует от него учительница английского, госпожа Ю, пока Пак стыдливо пялится вниз, стоя у доски. Поднять сейчас голову кажется адской пыткой, и он только смущенно ковыряет пол носком. Удивленные и насмешливые шепотки раздраженно щекочут слух и рдеющие щеки. Но в голове до безобразия пусто, поэтому приходится выдать тихое: — Простите, сонсэнним, я не знаю, — тяжелый вздох учительницы многозначителен, но, к счастью, не звучит разгневанно. — Садитесь, Пак, спрошу вас на следующем занятии. Он кланяется и идет к своему месту настолько быстро, насколько это возможно. Дурацкий английский. Дурацкая школа. Скверное настроение, покинувшее его всего на пять часов (в которые он спал), с утра вернулось с новой силой. Он никогда бы не подумал, что способен быть захвачен столькими негативными эмоциями сразу, быть погребенным под их неудержимой лавиной. Однако все они сводятся лишь к одной очевидной истине — Чимин полный идиот. Смотреть на пустое место справа даже стыдно, и Пак зарывается пальцами в волосы, борясь с желанием застонать от горького отчаяния — все таки он на уроке. Терзающие его беспокойные мысли бушуют в голове так, что он готов головой об парту приложиться. Юнги же не из-за него не пришел сегодня? Или его отсутствие сегодня — это все же вина Чимина? Память как некстати подсовывает все события вчерашнего вечера, на фоне которых маячит лишь одно, самое яркое. Чимин поцеловал Юнги. Мин же отпрянул от него как от прокаженного и тут же сбежал, пробормотав что-то невнятное, не выслушав ни объяснений, ни извинений. Да и что мог бы Пак объяснить? Он ведь даже ему не нравится! Ему нравится чувство безумного комфорта рядом с ним; их длинные душевные разговоры или шутливые перепалки; невероятной красоты строчки, которые иногда он пишет в своем блокноте; музыка в наушниках только на них двоих; переписки на зеленых стикерах во время уроков; его неумелые, но теплые и успокаивающие объятия; взаимная поддержка; то, с каким забавным удовольствием он ест мандарины. Их дружба с Юнги нечто удивительное, потрясающее, и она Чимину нравится определенно. Но сам Мин? Нет. Не как человек, которого он бы хотел поцеловать. Какое же безумие подтолкнуло его совершить такую глупость? Теперь Юнги точно больше никогда в жизни с ним разговаривать не будет, ни единого взгляда в сторону друга не бросит! Да и этот хрупкий и такой ценный статус, который бы следовало оберегать и хранить, как нечто сокровенное, он наверняка потерял. Из-за неизвестного, самому Чимину не понятного импульсивного порыва, так бездарно его растратил. Он все же косится на пустой стул возле себя, чуть сжимая в кармане чужие выпавшие вчера наушники. Лишиться такого человека в его жизни, как Мин Юнги — последнее, чего бы хотелось Чимину. А вот извиниться перед ним — первое. И самое важное. Пак аккуратно выуживает наушники, старые и потрепанные. Рассматривает крошечные царапины на них, скотч на проводах. И хочет вновь разделить текущую по ним музыку с Юнги.***
— Вот урод! А если бы ты был один, он бы убил тебя? Надо его тоже раскрасить! — гневно возмущается Чонгук уже минут пятнадцать. Тэхен, сидящий рядом с Чимином на подоконнике, уже давно излил свое негодование (предложив закидать машину Сухо яйцами) и теперь положив голову на плечо друга, мирно ждал, пока Чон успокоится. — Юнги уже сделал это за тебя, — улыбается Пак, крутя в руках яблоко. При его упоминании сбоку почти слышно, как Тэхен закатил глаза. Хотя Чимину и самому произносить это имя в тягость. Вдруг это последний раз, когда он сможет говорить о нем как о друге? — Плохо сделал, раз у тебя это, — указывает на чужую разбитую губу Чонгук, ловко отнимая яблоко. — Я не завтракал, не ворчи, — посмеивается друг на возмущения и откусывает огромный кусок фрукта. То, что он пытается сказать дальше с набитым ртом, разобрать уже невозможно. — Чонгук-и, прожуй сначала пожалуйста, — морщится Тэхен, спрыгивая на пол. Ким воровато оглядывается по сторонам и, только убедившись, что коридор пуст, позволяет себя взять Чонгука под согнутый локоть, чмокнуть в щеку и облокотиться на его плечо. — Я сказал, что можно сделать так, как сказал Тэхен-хен. Или пойти и поговорить с ним. Вдруг он опять захочет тебя сталкерить? — Не думаю, что он очень тебя испугается, — посмеивается Ким, открывая рот. Чонгук тут же дает ему откусить и смотрит так влюбленно, так трепетно, что Чимин, все еще болтающий ногами на подоконнике, совсем немного завидует. Скажи он что-то подобное, получил бы своим же яблоком в глаз. Смотря на их касания невзначай, взгляды, мелкие жесты вроде откусанного фрукта, Пак еще раз убеждается, что вчерашний порыв был недоразумением, за которое ему ужасно стыдно. И Мин Юнги ему не нравится. — Давайте лучше забудем о нем, все же нормально! — Ну смотри, Чимин-щи, — качает головой Чонгук. — Чимин-хен. — Какая разница? Так вот, а если он тебя одного подкараулит? Я же тебе с самого начала говорил, он долбоеб какой-то, как ты вообще с ним связался... — Значит сам такой же был, — пожимает плечами Чимин. — Вот именно, ты еще и прощал его постоянно, — подает голос Тэхен, — Так что можно сказать, что вчера он выбил из тебя весь идиотизм. — Ну, спасибо, — ухмыляется Пак на реплику друга. Хорошо, что он им про Юнги ничего не рассказал, иначе простым возмущением бы не ограничилось. — А давай я тебя теперь буду домой провожать? А если что, то... — Чонгук демонстрирует как он бьет кого-то, едва не попав по Чимину. — У вас вообще-то есть я, молодой человек, — хлопает его по плечу Тэхен, наигранно возмущаясь. — Прости, но у тебя нет идиота-бывшего. — Зато есть идиот-нынешний. Чимин прыскает. — Если бы вы не встречались, то ты бы давно получил в нос. — Знаю, но... Чимин-а! — так громко и неожиданно восклицает Тэхен, что остальные пугаются и удивленно взирают на него. — Твой конкурс. Сегодня же результаты! Конкурс. Точно. Как же он мог забыть? — Я не знаю, есть ли уже результаты... — Так давай посмотрим! — оживляется Чонгук. — Представляешь как классно будет, если ты поедешь в Пусан! Чимин достает телефон из кармана, чтобы зайти на нужный сайт, чувствуя, как подрагивают внутренности. В животе тугой болезненный узел, в голове — сплошные сомнения и опасения. Это волнующее чувство тревоги и неизвестность пугают и будоражат. То, чем он жил последние несколько месяцев, в нескольких секундах от него, маячит перед глазами, и теперь у него лишь два пути. Сияющий успех или полный, оглушительный крах. И все же Чимин старается успокоиться. Ведь ни к чему убиваться из-за того, что уже изменить не в силах. Бесполезно думать о том, насколько все плохо, если он выполнил свой максимум. Эти мудрые слова стоило бы себе на подкорке сознания выжечь, следовать им беспрекословно. Но палец предательски дрожит на нужной вкладке. — Посмотри ты, я не могу, — зажмуривается он, быстро отводя взгляд от прогрузившегося сайта. Тэхен берет телефон и молчит. — Ну? — Чимина-а... — протягивает он, словно нарочно медленно, мучительно долго. — Что там? — потирая непривычно голое запястье, разрываясь между желанием поскорее узнать результаты и порывом сбежать куда подальше, чтобы никогда их не услышать. — Ты прошел! Поздравляю! Прошел... Громкие крики друзей, которые радостно прыгают возле него то ли в хороводе, то ли просто обнимая, доносятся словно сквозь слой плотной ваты. Мир сужается до одного короткого слова, расплывается, словно все происходящее — нереально и сейчас растворится в воздухе, испарится, растает подобно первому снегу. Но постепенно он вновь обретает четкие черты, яркость, а безумная радостная какофония, которую устроили его друзья слышится оглушительно громко. И Чимин просто не может не присоединиться к ней, хохоча от щекотки Чонгука, возмущаясь чересчур сильным объятиям Тэхена, но не переставая улыбаться широко и лучезарно. Он это сделал. Юнги был прав. — Мы должны это отметить! — громко восклицает Чонгук. — Вряд ли меня отпустят, — тут же сникает Чимин. Уж кто, но его родители точно не обрадуются его успехам в «занятии, не подходящем настоящему мужчине». — Да ладно? Это же такой повод, хен! — Такой повод, что он даже назвал тебя хеном, — ухмыляется Тэхен, понимающе похлопывая его по плечу. — Не уговаривай, Чонгук-и, отпразднуем на каникулах, до них всего неделя осталась. У тебя же нет репетиторов на каникулах? — Пак отрицательно мотает головой. — Ну вот, Чимин подождет, тем более мы собирались сегодня погулять вдвоем. — Ну вот погуляем и заодно отпразднуем. — Чонгук-и, — он кидает многозначительный взгляд на возлюбленного. Тот самый, особенный и таинственный, известный только двоим, соединяющий их в одно целое без единого слова. Поразительно, как любовь дарует людям способность невербально понимать друг друга, читать эмоции по одним глазам. Друзья ведут между собой немой диалог несколько секунд, пока Чимин неловко переминается с ноги на ногу. — Ладно, втроем отпразднуем на каникулах. Если твой папа тебя не отпустит, я сам приду с ним договариваться, понял? — угрожает пальцем Чон, направляясь по коридору к выходу из школы. Пак про себя ухмыляется. Его отец — суровый генеральный комиссар полиции — способен такого наговорить, что даже Чонгук заплачет и убежит. Они выходят на душный июльский воздух, идут по раскаленному асфальту, дурачась и балуясь, а Чимин все поглядывает на телефон, борясь с самим собой. Он хотел бы, чтобы Юнги узнал о его успехе. Очень. Но он не посмеет ему написать после случившегося. Пак несколько раз открывает их чат и закрывает обратно, начиная злиться на собственную слабовольность и тщедушие. Чимин всегда был ни на что негодный трус, и сейчас лишь подтверждает это клеймо. Ну что ему стоит написать своему другу, извиниться и нормально поговорить? Ничего, но он все еще этого не сделал, ища какие-то никчемные отговорки. Он вздыхает поглубже, и убирает телефон обратно в тот же карман, где лежат наушники. Друзья расходятся у большой раскидистой ивы. Чонгук с Тэхеном идут к последнему домой, Чимин — к репетитору. На этот раз нет этого мерзкого липкого ощущения слежки, и дышится совсем немного легче. Он потирает место, где должен был быть красивый серебряный браслет с гравировкой, но Пак вчера без сожаления швырнул его в мусорное ведро. Ему могло бы быть жаль, если бы этот жест не был подобно освобождению от кандалов. Никакой пустоты, как в тот злополучный дождливый весенний день; никакой нестерпимой боли от расставания с тем, кто не стоил слез и переживаний. И самое главное — никакой любви. Идеальный, совершенный образ Сухо рассыпался уже давно, но вчерашний вечер развеял остатки по ветру, позволяя Чимину вновь видеть мир красочным, ярким, а небо голубым. Таким, каким оно и должно быть, а не тем мрачным и затянутым облаками, с редкими проблесками радуги. И снова благодаря Юнги. А Чимин даже после этого не способен найти в себе крупицу решимости быть ответственным за свои поступки? Ну уж нет. Поэтому перед тем, как зайти внутрь, он все же печатает (радуясь, что его хотя бы не заблокировали) всего три коротких сообщения.jimina 13
Привет, хен
Я прошел отборочный тур и буду выступать в Пусане
Здорово, правда?
Чимин не ожидает увидеть ответ через пять минут, через десять, через час. Но когда сообщение остается непрочитанным уже шестой час, он начинает нервничать. Пытаясь отвлечься от утомительного ожидания ответа, он успевает переделать все свое домашнее задание; сделать физику за Тэхена и историю за Чонгука; поиграть с ними в онлайн-игру; убрать и без того чистую комнату, а потом и весь дом; начать смотреть фильм и тут же выключить его после заставки за невозможностью сосредоточиться. А в телефоне по-прежнему тишина. Белые, забытые хозяином наушники мозолят глаза с комода, начиная раздражать так, словно это они повинны во всем. Они же в ответ глядят осуждающе, почти с презрением. Не выдерживая, Пак резко хватает их, засовывая в карман и мчится вниз по лестнице, чтобы добежать до «Алмаза». Еще минута этого полного игнорирования со стороны Юнги, и Чимин с ума сойдет. Но на пороге его тормозит строгий оклик. — Куда собрался? Время почти десять, — обернувшись, он видит маму с журналом в руках. Ее пухлые губы, в точности как у сына, недовольно поджаты, а бровь вопросительно поднята. Взгляд оценивающий, словно ожидающий подвоха. Сколько Чимин помнит ее, она всегда так смотрела: пронзительно, немного грозно. — Еще же нет одиннадцати, — аккуратно возражает он, поднимая взгляд на женщину. — Ужинал? — Да. — Уроки? — Сделал, тетради на столе. — Хорошо, иди. — Спасибо. Он заканчивает шнуровать кроссовки под ее пристальным взглядом, стараясь не показывать, что он яро куда-то стремится. — Стой, — Чимин медленно поворачивается, опасаясь материнского переменчивого настроения. — Что там с твоим конкурсом? Ты ничего не сказал про него, — подобный вопрос кажется немного удивительными для женщины, которую мало интересует его внешкольная жизнь. Но похоже, сегодня она все-таки в духе, что большая редкость. Мама подходит ближе, кладя на комод свой журнал, расправляет его помявшуюся футболку. — Прошел в следующий этап, поеду выступать в Пусан, — эмоции на лице женщины, больше напоминающие те замершие неживые картинки со страниц ее журнала, сложно распознать, но Чимин улыбается еще раз. В надежде услышать хотя бы короткое «молодец». Мама только уголком губ дергает: то ли судорога, то ли нос зачесался. — Хорошо, — она чуть сжимает его плечи, и тут же отходит, одергивая задравшиеся рукава домашнего халата. Что ж, это лучше, чем ничего. — Я могу идти? — Можешь. Мысли о холодной материнской реакции испаряются, стоит выйти на улицу. Он давно привык к ней, а потому внутри больше по этому поводу не болит. Сегодня болит совсем по другому. Торопясь, он едва не падает на ступеньках, но тут же выравнивается и несется изо всех сил, срезая через дворы и малолюдные переулки. Кажется, что если он не поговорит с Юнги сегодня же, то не сможет этого никогда в жизни сделать, поэтому он бежит так быстро, как может, невзирая на уставшие ноги, тяжелое дыхание и опасность разбить нос о лежащий на дороге камень. Залетая в «Алмаз» и шумно переводя дыхание, Чимин тут же ищет знакомую белую макушку, но находит только ярко-красную. Высокий стройный парень, примерно его ровесник, в голубом фартуке официанта протирает стаканы за баром. Увидев Чимина, он почему-то улыбается и машет ему как старому другу. Пак кланяется и усаживается на стул. — Извините, мы знакомы? — он внимательно рассматривает взъерошенные яркие волосы, высокие скулы, прямой нос, добрые глаза. Не тот ли это шумный коллега Юнги, который частенько его подменяет? Он представлял его совсем иначе. Не таким красивым уж точно. — Вообще нет, но я тебя помню, — широко и ярко улыбается парень, пока Чимин хмурится в непонимании, все еще пытаясь отдышаться. — Ты друг Юнги-хена, он часто о тебе говорит, — от этих слов внутри что-то трепещет, заставляя тепло улыбнуться в ответ. — А, ну еще ты вместе с ним в обморок свалился. — Точно... — тянет Пак с нервным смешком. — Я просто ужасно боюсь крови. Меня зовут Пак Чимин. — Чон Хосок, — они пожимают руки, и наконец он может задать главный вопрос. — А ты бы не мог позвать Юнги-хена? Он не отвечает, я думал он на работе. — А он сегодня не работает. Разочарование камнем отягощает плечи. Неужели Юнги, который работает каждый день и который вышел на смену с ножевым ранением, взял выходной? Это так не похоже на друга, что на секунду Чимин думает, что это какая-то наглая ложь, но Хосок продолжает: — Сегодня понедельник, поэтому работает только один официант, то есть я, — Пак невольно удивляется, как стремительно сменяются эмоции одна за другой на чужом лице. — Ты же его друг, почему не знаешь где он? — Мы... — рассматривая древесный узор на барной стойке, Чимин медлит с ответом. — Мы немного поссорились. — Оу, ясно. Неприятно конечно. А сильно? Знал бы Хосок причину, не был бы таким дружелюбным и милым. Чимин неопределенно передергивает плечами, намереваясь стряхнуть неуместное любопытство, неприятно, почти до непонятного отвращения, лезущее прямо под кожу. — Помиритесь, — уверенно заявляет официант. — Юнги-хен только снаружи такой злой и колючий, а внутри просто чудо, — хохочет парень, тут же переставая казаться таким славным, каким представлялся минуту назад. Кто он такой, чтобы ему, другу Юнги, раздавать советы! Чимин и так все знает. — Ладно, спасибо, что сказал. Я пойду, — он встает и еще раз проверяет шторку уведомлений. Тысяча и одно, но ничего от Юнги, и Пак без сожаления смахивает их. — Не останешься? У нас очень вкусный пулькоги. — Нет, спасибо. Хосок все же уговаривает его обменяться контактами, обещая написать и как-нибудь погулять вместе. Чимин чужого энтузиазма не разделяет, но из вежливости мило улыбается и кивает, а внутри надеется, что Чон никогда ему не напишет. Обратно он почти плетется, неохотно переставляя ноги. Что, если Юнги заблокирует его или просто никогда больше не напишет? Но рано или поздно он же придет в школу? А если придет, то вдруг просто отсядет от Чимина? Домой он возвращается за три минуты до одиннадцати. Родители в гостиной переговариваются о чем-то, кажется звучит слово «бездарный», так что возможно предмет обсуждения он сам. Но сейчас его это не волнует. Он только быстро поднимается в комнату, и включает недосмотренный фильм еще раз, одновременно открывая комикс и последнюю начатую книгу. Что угодно, лишь бы избавиться от мрачных мыслей, заглушить их едкий шепот, который противно щекочет уши. Хочется расчесать их в кровь и утопить все эти раздумья в ней же. Yoongi-d Поздравляю Ты молодец Чимин едва не падает с кровати, увидев сообщения, и тут же печатает ответ, боясь упустить момент.jimina 13
Спасибо!:))))
Хен
Мы же можем поговорить о вчерашнем?
Завтра в школе, например?
Ответа он не получает.***
Как и не застает Юнги на месте справа от себя. Ни через день, ни через два, ни через пять. До каникул осталось два дня, а они так и не поговорили. Но еще раз писать ему Чимин не осмелился, продолжая лишь наблюдать, как увеличивается количество дней, которые друг не заходил в сеть. Сегодня шестой. Чимин уже начал подозревать, что их дружба ему показалась, лишь приснилась. Зловещие мысли и опасения наслаиваются одна за другой, но перед ним ничего, кроме непроглядной пелены, за которой и не разглядишь, что теперь будет между ними. Друзья не игнорируют друг друга по пять дней. Но друзья и не лезут целоваться. Только такие придурочные, как Чимин. — Чимин-а! — Пак резко выныривает из своих мыслей от щелкающих перед ним пальцев Тэхена. — Ты меня слушал вообще? — Ты нашел в интернете крутую толстовку с Железным человеком, и хочешь нам заказать одинаковые. Я за, — друг закатывает глаза. — Я это минут десять назад сказал. С тобой все нормально? Весь день странный ходишь. — Да, — кивает Чимин. — Просто не выспался, — Тэхен качает головой, приобнимая его за плечи. — Меньше свои комиксы читать надо. — Кто бы говорил. Так что ты до этого сказал? — Я спрашивал, за кого ты будешь болеть завтра, — ухмыляясь, он шутливо подталкивает друга в ребро. Сначала Чимин не понимает о чем речь, но потом до него доходит. В последнее время баскетбол не то что бы был последним, о чем он думал, а тем, о чем он не думал вообще. Но поддержать Чонгука — необходимость, нечто такое важное и привычное, что, конечно же, он придет и будет болеть за команду в ярко-красной форме. — Ты о Юнги-хене? — за последние дни это имя, постоянно крутящееся в голове, он вслух не произносил ни разу. И сейчас от пяти букв пересыхает во рту так, что дерет горло этой горькой неопределенностью между ними, почти недельным молчанием, угнетающими терзаниями Чимина о своем необдуманном и глупом поступке. — А что у тебя есть еще друзья из других команд? — Он не играет завтра. — А, ну значит повезло ему, — Пак немного заторможенно кивает, даже не вникая в смысл фразы и спотыкается о ступеньку на входе в столовую, не падая только благодаря другу. Ким набирает вагон еды для Чонгука, к которому они должны прийти на тренировку, чтобы принести обед после уроков. Чимин же почти завороженно смотрит на обилие блюд, глотая слюну. Но стоит вспомнить о последнем переедании, которое обернулось двумя лишними килограммами, он даже вдыхать аппетитный запах не смеет. На тренировочном поле, представляющем собой два баскетбольных кольца напротив, Чонгук замечает их сразу и подает знак команде заканчивать. Подходя ближе, он улыбается им. Чимину — как обычно, Тэхену — нежно и влюбленно. Позже они болтают и едят, сидя на теплой, нагретой ярким полуденным солнцем, траве. Сначала Чимин пытается попасть цветным драже в открытый рот Тэхена, но когда его обвиняют в криворукости, в отместку просто скармливает все Чонгуку. Ким грозится все забрать у него через рот, на что Чимин кривится и умоляет пожалеть его психику. Избежать при этом мысли о Юнги, конечно же, не получается. После шутливой драки за единственную бутылку бананового молока, в которой побеждает Чонгук, они успокаиваются. Чон облокачивается на широкий ствол дерева, наслаждаясь трофеем, Тэхен лениво растягивается на траве, а Чимин усаживается рядом по-турецки и поглаживает его мягкие волосы. Сегодня у него редкий, и оттого такой ценный выходной, так что потратить его на время с друзьями кажется лучшим из всевозможных вариантов. Такие теплые, как сегодняшняя погода, как их юные улыбки, моменты хочется запомнить навсегда. — Боже, сами Короли к нам пожаловали, — язвительно улыбается Чонгук спустя несколько часов. Пак тут же разворачивается в сторону поля, едва не свернув шею от резкого движения. Они не виделись шесть дней, но Чимину кажется, что несколько маленьких вечностей: он насмотреться не может. Из-за плохого зрения разглядеть парня во всех деталях не получается, но он замечает обновленный блонд, пластырь на виске и усталый, как и всегда, вид. Юнги раздает своей команде какие-то указания, размахивая руками, пьет воду, кажется даже не замечая троицу чуть поодаль. Чимин же путается в паутине собственных чувств и опасений. Он так долго думал, как именно будет оправдываться и объясняться, но сейчас он даже не уверен, что выдержит чужой взгляд. Но не быть его удостоенным кажется еще хуже. Посмотри на меня, пожалуйста. Но Юнги не смотрит. Однако Пак старается не унывать. Ведь теперь, когда он не где-то, а прямо здесь, перед ним, наконец-то есть шанс вновь завоевать статус друга. И он ни за что не упустит его, даже если Мин нарушит собственные слова и решит ему врезать. Тем более, что у Чимина есть хорошая новость, которая точно обязывает их снова стать друзьями. Дело осталось за малым — поговорить. — Если он будет так же играть, то не поедут на региональные, — хмыкает Тэхен после двадцатиминутного наблюдения за чужой тренировкой. — Наоборот, — качает головой Чонгук, кажущийся растерянным и задумчивым одновременно. — Если они будут так же играть, то скорее всего выйдут в финал, а значит нам придется напрячься еще больше. Пак за разговором друзей следит мало, а за самой тренировкой тем более — ему ни к чему оценивать, сколько данков или ви-катов проведут игроки, Чимину абсолютно плевать. Он лишь пытается в сотый раз понять, как бы лучше начать разговор и как его продолжить, выдергивая травинки из земли и наблюдая за Юнги, который бодро носится по полю, забивая один мяч за другим. Чимин не знает сколько времени проходит, но друзья уже начинают собираться домой, а ему приходится соврать, что у них с Юнги проект по английскому и он его подождет. Спустя еще минут пятнадцать команда расходится, и Пак незаметно следует за парнем до самой школьной раздевалки. Он знает, что тот всегда выходит самым последним, поэтому терпеливо ждет, пока Мин останется один. Чувствуя себя тем самым главным героем-придурком из тупой подростковой дорамы, он заглядывает в дверь. Юнги с взъерошенными влажными волосами стоит к нему спиной, и, судя, по ругательствам, что-то ищет, и кажется Чимин знает, что. Горло спирает от волнения и напряжения, и теперь он сомневается, что в силах произнести хотя бы одно слово, не то что выдать связное предложение. Близко. Так близко. Разделяющие их сейчас пару метров кажутся галлюцинацией, игрой бурного воображения. Как странно, что Мин не слышит его частого дыхания и того, как сильно он сейчас сжимает дверной косяк. — Да где они, блять! — восклицает он, швыряя рюкзак на пол. — Хен, — тихо окликает его Чимин не своим голосом. — Ты это ищешь? Юнги оборачивается. — Чимин... — собственное имя эхом отражается от стен, мурашками пробегается по коже. На наушники в чужих руках Мин и внимания не обращает, смотрит только в глаза, кажется даже не моргая. Но и сам Чимин не лучше. Пак понятия не имеет, сколько уже они стоят вот так, молча глядя друг другу в глаза. И, возможно, тишина уже неприлично затягивается, застывает вязкой патокой, мешающей сделать шаг навстречу, но пересилить себя Чимин не может. Да и кому нужны эти бесполезные рамки приличия, никчемные ограничения того, сколько можно смотреть на другого человека? Тем более на того, по кому ты и вправду скучал. Он вглядывается в чужие глаза: почти мертвецки черные, непроглядные, до умопомрачения глубокие. И, кажется, впервые получается по-настоящему в них что-то увидеть. Какой-то слабый намек на жизнь, распознать смысл которого почти невозможно. Нечто Чимину столь знакомое, что грудь сдавливает. Ни злость или неподъемная тяжесть, ни тоска или гнев. Юнги тоже скучал. И осознание этого заставляет Чимина осмелеть: он медленно подходит ближе, но не ближе положенного. — Долго будешь убегать от меня? — Мин хмыкает, почесывая затылок. — Я не бегал, просто... — Ты врешь, — уныло качает головой Чимин. — Я знаю, что теперь противен тебе, но... — Ты мне не противен, — на чужие возражения он только отмахивается. К чему слова, когда по поступкам все видно? От неловкости, хуже которой он между ними не помнит, становится еще неудобнее и жарче, поэтому он расслабляет школьный галстук, но все еще не собираясь отступать. — Давай я просто скажу, но ты не будешь потом убегать, хорошо? — голос противно срывается в конце, но Пак все же продолжает, потому что Юнги кивает. — Не буду, обещаю. — Прости меня! — с жаром выпаливает он, тут же позабыв всю подготовленную оправдательную речь. Язык словно начинает жить отдельно от его разума, и неконтролируемый поток слов так и рвется из груди. — Я не хотел, правда! Я даже не знаю, что это было, просто я был очень зол и так расстроен, а тут ты рядом и... — Чимин всплескивает руками, понимая, как глупо сейчас звучит, но остановиться не может. — Чимин. — Нет, дослушай! Ты мне не нравишься, ну то есть нравишься, но только как друг и я... я не хочу, чтобы мы перестали дружить из-за этого. Давай просто забудем об этом, пожалуйста, и будем дальше друзьями? А я, если ты хочешь, вообще никогда к тебе не прикоснусь, ни объятий, ничего, даже руку пожимать не буду, клянусь! Юнги молчит секунд пять, задумчиво уставившись в пол. Чимина так и подмывает спросить, что же он думает, но он терпеливо ждет. Что, если сейчас Мин скажет, что не хочет больше быть друзьями? Тогда он просто уйдет? Но ведь он пообещал, что останется... — Ничего страшного, — наконец произносит он, поднимая на него взгляд. Так спокойно и обыденно, словно ему всего лишь наступили на ногу или задели плечом на улице. — Ничего страшного? — растерянно спрашивает Пак, не в силах поверить в легкость и простоту сказанного. — Нет, сначала мне хотелось набить тебе морду, — ухмыляется Мин, но, видя как меняется чужое лицо, тут же становится серьезным. — Шутка. Просто это было неожиданно и странно, и я охуел, если честно. Но это же эмоции, и все нормально, честно. Я не собираюсь тебя убивать за это. Или... — пауза нависает над ним лезвием гильотины, и Чимин в нетерпении переминается с ноги на ногу, — или переставать дружить с тобой. — То есть ты совсем не злишься? — Нет, — очень неуверенно пожимает плечами Юнги, но тут же тяжело вздыхает. — Наверное. Вроде нет. — Ну ты хотя бы заговорил со мной. Это лучше, чем твой игнор последнюю неделю, — обида вырывается грубостью против его воли, и Чимин тут же прикусывает язык. — То есть я имел в виду, что... — Я просто боялся. — Что я опять на тебя наброшусь? — печально улыбается Пак, чувствуя, как к его лбу приколачивают табличку «полный придурок». — Да, — выдыхает Юнги почти шепотом и поджимает губы так, словно сказанное — нечто сокровенное, не предназначенное для ушей Чимина. Словно такая честность вырвалась совсем случайно. — Ты не подумай, я не против геев, просто мне бы не хотелось, чтобы мой друг ко мне испытывал что-то... недружеское. — Я и не испытываю, — уверяет его Чимин в ответ. — Вот поэтому и я прошу, чтобы мы просто попробовали снова быть друзьями. Давай? — Мин молчит до безобразия долго, облокотившись на рядом стоящий шкафчик и сложив руки на груди. Чимин готов поклясться, что прошло тысячи световых лет, прежде чем он произносит короткое: — Давай. Испытываемое им сейчас облегчение так потрясающе, что в порыве этого восторга, Чимин, забывшись, тянется за объятием. Но Юнги отшатывается, вскидывая перед ним ладонь. И это совсем немного больно. Словно чужая рука не просто поднялась в воздух, а метнула в него нож. Вот только ненавистной крови нет, а внутри жжет почти до нехватки воздуха. — Одна просьба. Пообещай больше никогда не целовать меня. — Обещаю больше никогда не целовать тебя, — торжественно заявляет Чимин, кладя руку на сердце, робко протягивая Юнги мизинец. Тот смотрит на него так, словно не понимает, чего от него хотят. Секунду, две, три... Но все же протягивает в ответ свой, и они скрепляют обещание. Кажется, руки парня напротив впервые такие теплые. — Господи, надеюсь никто этого не услышит, — посмеивается Мин, обходя Чимина и поднимая свой рюкзак, а Пак только сейчас замечает, что у друга красиво обнажаются десны при широкой улыбке. — Да, а то нас не так поймут, — неловко хихикает он в ответ, впервые даже не представляя, о чем им говорить. Он подходит к Юнги, который собирает вещи и протягивает наушники, которые тот так и не забрал. Их пальцы прикасаются всего на долю секунды, но Мин так резко одергивает руку, словно дотронулся до раскаленного металла. — Блять, прости, — он лохматит волосы, стыдливо опуская голову, и смущение между ними теперь не просто витает в воздухе. Оно почти осязаемо возводит между ними стену. Картонную или каменную Чимин еще не понял. Неужели теперь всегда так будет? Или Юнги просто нужно время? — Все хорошо, — врет Чимин, ободряюще улыбаясь. — Какие планы на сегодня? — Работать. У меня сегодня смена до четырех. — Но уже пять. — До четырех утра, Чимин-и, — снисходительно улыбается Мин, закидывая рюкзак на плечо, и направляясь в сторону выхода. Чимин семенит за ним. — А у тебя что? Уроки, уроки и потом еще уроки? — Ха-ха, очень смешно, — дуется Пак. Рука автоматически тянется шутливо толкнуть друга в плечо, но он вовремя одергивает себя. — Уроков-то нет толком, два дня до каникул осталось, забыл? А еще у меня сегодня выходной, между прочим. — Поздравляю, — устало выдыхает Юнги. Так, как выдыхают люди, которые о выходных только мечтают. Тяжело, безнадежно и разбито. Несмотря на посвежевший цвет волос, сам парень свежее выглядеть не стал, а про пластырь на виске и спрашивать толку нет — тот как всегда отмахнется или глупо отшутится. Чимин все еще знает о нем так ничтожно мало. Например, почему он так много работает. То, что денежных гор у друга не водится, он понял уже давно, но неужели ситуация настолько плоха, что стоит этих изнурительных многочасовых смен на трех работах сразу? А откуда эти вечные синяки и ссадины и думать не хочется. А этот тонкий шрам на шее? Жизнь друга все еще так недоступна для него, закована в сотни цепей, недосягаема и оттого настолько интригующая, что зубы сводит от несправедливости. Юнги знает настоящего Чимина, видел почти в каждом обличии. А знает ли Чимин настоящего Юнги — уже вопрос. — А хочешь я устрою тебе целых три выходных? — аккуратно интересуется Чимин и, не дожидаясь ответа, скатывается по перилам вниз. Радостная новость, приготовленная им для друга, будоражит и воодушевляет одновременно. — Как? Запрешь меня в школе? — ухмыляется Юнги, открывая дверь и пропуская друга вперед. На улице все еще тепло, но из-за настигнувшего их вечера, стало куда прохладней. Прямо как между двумя парнями, которые неторопливо идут по тропинке. На этот раз чуть дальше друг от друга, чем обычно. — Лучше. Как ты смотришь на целых три дня на море с нашими любимыми одноклассниками? — Любимыми одноклассниками? — тон Юнги сочится сарказмом — хоть выжимай. Чимин и сам многих из них не жалует, но среди них есть и хорошие ребята. А вот Мин этого мнения точно не разделяет. Их одноклассники, как и многие ученики школы никогда не упускали возможности обсудить и осудить Юнги. Тот отвечал им взаимной неприязнью, но никогда словесно: его и так все боялись, и дальше сплетен и насмешек за спиной не заходило. — А... — Пак мешкает, не до конца уверенный, что стоит это произносить, даже в шутку. — А с любимым другом? — Это не честно, ты же мой единственный друг, — Чимин смущенно опускает взгляд. Чужие слова опаляют щеки смущенным румянцем не хуже яркого солнца. — С чего ты вообще решил поехать на море? Как и когда? Чуть ли не подпрыгивая от восторженного предвкушения, он рассказывает, как их учительница по английскому предложила отдых всем классом в честь каникул на море. Ее знакомые — владельцы небольшой гостиницы прям на берегу одного из диких пляжей вблизи Пусана — пообещали большие скидки на проживание. Все, конечно же, согласились, и уже через пять дней они должны выезжать. Осталось только заплатить и можно паковать вещи. Чимин в красках расписывает, как замечательно они могли бы провести время: искупаться, играть в пляжный волейбол или теннис (честно говоря, он согласен даже на баскетбол), сидеть у костра, лениво валяться на разгоряченном песке, попробовать забраться на небольшую гору. Пока он без остановки говорит, даже сейчас представляя эти прекрасные три дня — веселые, яркие, свободные, Юнги только кивает и согласно мычит на все. Но стоит Чимину замолчать, чтобы перевести дыхание, как тот отрицательно качает головой: — Прости, Чимин-и, но я не поеду. — Почему? — восклицает Пак, должно быть, излишне громко, и резко останавливается. Они уже подошли к «Алмазу», где он наконец-то должен попробовать пуннопан, но этот отказ куда важнее. — Если ты все еще боишься, то не переживай, я же тебе пообещал, и мы... — Дело не в этом, — Юнги звучит еще тише обычного. Непривычно робко, неуверенно. Чтобы его расслышать, приходится даже подойти чуть ближе, но Мин тут же делает шаг назад, и Чимин больше подходить не пытается. — У меня нет денег. И времени. — Хен, это ерунда! Там такая смешная цена, я оплачу, а ты вернешь когда сможешь. — Я же твой хен, как я могу принять это? — Брось, считай, что я дал тебе бессрочный кредит. — Нет, — твердо говорит Мин, и идет дальше, но Чимин догоняет его, начиная уговаривать согласиться. В «Алмаз» они заходят, продолжая препираться. Пак следует за ним и в подсобку, и пока он убирает освободившиеся столики. В конце концов, Юнги обещает подумать, и оставляет друга одного, отправляясь работать. Чимин занимает место в самом в углу, рассматривая меню больше для вида. — Привет! — он пугается громкого оклика и вздрагивает от того, как резко перед ним приземляется тарелка с десертом. Чимин отвлекается от меню и поднимает взгляд на Хосока. Улыбающегося, в заляпанном фартуке и с... ярко-желтыми, почти кислотными волосами. — Помирились? — Привет, как видишь, — улыбается Пак. Может дело в отличном от прошлого раза настроении, но сегодня Чон кажется очаровательным. И очень необычным с новой прической. — А я не заказывал ничего, — кивает он на тарелку. — Это Юнги хен попросил тебе принести. Что-то еще нужно? — Воды, пожалуйста. — Хорошо. — Хосок-щи, — окликает его Чимин, когда тот почти уходит. Официант разворачивается с немым вопросом в глазах. — Тебе идет эта прическа. — Спасибо! — мелко кланяется парень и снова улыбается. Пока Юнги работает, Чимин пробует пуннопаны, которые действительно оказываются великолепными. За чтением специально принесенной книги, он не замечает, как съедает почти все печенье, и сам себе дает обещание, что это первая и последняя еда за сегодня. С появлением свободного времени, Мин иногда присаживается на против. И есть что-то особенное в этих десяти-пятнадцати минутах, которые друг уделяет Чимину. До глупой непрошенной улыбки. До теплоты где-то в груди. Они не обсуждают ничего особенного: Юнги жалуется на клиентов или интересуется, какой момент сейчас происходит в «Грозовом перевале», Чимин шутит, угощает друга десертом и демонстративно затыкает уши, уловив лишь намек на спойлер. И стена между ними не исчезает совсем, но становится немного тоньше. Он бы с радостью проводил так каждый свой выходной. Тему поездки они больше не затрагивают. В конце концов, у Чимина есть еще целых пять дней, чтобы уговорить Юнги, а у Юнги — целых пять дней, чтобы согласиться.