Своя

      Несмотря на позднее время, мы решили ещё немного прогуляться, отдохнуть. У нас хорошие родители, пиздить никто не станет. Наверное. Смотрю на Кацуки, хвост довольно задирается вверх. Сейчас он непривычно спокойный, даже брови расправил, неспешно идёт рядом, смотрит под ноги, молчит. Красивый. Фоткаю его по быстрому, пока проезжающая мимо машина подсветила лицо фарами. Тут же рычит, нападает, угрожает и приходится защищаться, спрятать телефон в топ. Это, конечно, его остановило, но лишь от того, чтобы разбить устройство, за мою безопасность никто не ручается. Боремся, сцепившись руками и пытаясь просто повалить друг друга, показать, кто сильнее. Но он выше, это играет свою роль, нагнетает сверху, всё больше прижимая меня к невысокому каменному заборчику. Ложусь на него лопатками окончательно, фыркаю на его довольную ухмылку, задираю ноги, упираюсь подушечками в грудь. Быстро прощёлкивает ситуацию, отшатывается в сторону и тут же получает хвостом по щеке. Злорадно смеюсь, перекатываюсь полностью за ограду, переходя на территорию парка и тут же замираю. Бакуго в один прыжок оказывается рядом, атмосфера тяжелеет. Ребёнок. Уже близко к восьми вечера, что он здесь делает совсем один. Смотрит в пустоту, беспрерывно бьёт себя кулаками по голове. Я чувствую, вижу, он не в порядке. Останавливаю псину, преграждая путь рукой, не даю подойти. Снимаю с себя пиджак, рубашку, открывая больше кожи и шерсти.        — Звони в полицию, у него аутизм, — опускаюсь на лапы, мурлычу так громко, как могу. Вижу нашивку с именем, это хорошо. Протягиваю руки, кладу их под удары, чтобы больше не мог вредить себе. — Химари, трогай меня, — столкновение кулаков с моими кистями замедляется, но не прекращается. Становлюсь вплотную, прикасаясь шеей ко лбу, чтобы чувствовал вибрацию. Переходит на мою голову, бьёт, пока не натыкается на уши, тянет их, сжимает. Это ужасно больно, но у меня нет права даже напрячься, он почувствует. — Химари, всё хорошо. Я друг, кошка. Любишь кошек? — останавливается, всё ещё выкручиваю мои локаторы, но он слушает, это очень хорошо. Глажу его, стараюсь не давить. — Мяу, мряу. Мярьвь.        — Капец, — выдыхает Кацуки за спиной. Становится сбоку, чтобы могла видеть его. Серьёзный и в тоже время отстранённый, будто ему наплевать. — Едут.        — Химари, хочешь поиграть? — кивает, чуть не ударяя меня макушкой в челюсть. Не отпускает. Сажусь по турецки, аккуратно перетягиваю к себе на ноги. Трогает шерсть, натыкается на голое пятно на скакательном суставе.        — Киса ранена, — обводит кожу, вызывая лёгкие мурашки. Хвост предательски дёргается за спиной, но нужно сохранять лицо. Поднимает на меня большие, самые невинные в мире глаза. — Кисе больно?        — Нет, не больно, киса в порядке, — осматриваю его, позволяю трогать себя. Это не очень приятно, его движения грубые и идут против меха, моментами вообще его дёргает. — А у Химари где-нибудь болит?        — Нет! — качает макушкой, увлечённо водя пальцем по границе чёрного покрова и кожи, чуть выше коленей.        — А что ты тут делаешь? — рядом, на корточки, приседает пёс, поубавив свой злобный пыл. Правда, ещё бы рожу попроще сделал. Малец поворачивается к нему, смотрит своими карими, как у оленёнка глазками. Даже реснички пышные, густые. — Кошатина, в чём дело?        — Я что, специалист? — огрызаюсь в ответ. Ребёнок приподнимается, весьма болезненно топчась по моим ногам, обнимает за шею, отворачивается от одноклассника. Аккуратно глажу по спинке, принимаю его решение видеть во мне защиту. — Химари заблудился?        — Я увидел мячик, — делает длительные паузы между словами, будто тщательно подбирает, выделяя ударения высокими интонациями.       Бакуго встаёт, игнорирует произошедшее, смотрит на дорогу. Бросает мне быстрый взгляд, прекрасно его понимаю, поднимает мои вещи. Мило, заботливо. Держу ребёнка, парень наблюдает, страхует со спины, но я достаточно сильная и ловкая, чтобы даже с грузом перепрыгнуть забор. К нам выходит два полицейских из служебной машины, приветствуют кивком головы, подходят ближе. Шкет спокойно мучает мои уши, портит причёску, но это не важно, потерплю, главное, что он спокоен и цел. Один из служивых пытается забрать, тянет руки, но его тут же останавливает Бакуго, становится между нами, несколько агрессивно объясняя, что так и так, мальчик не отпустит, ему со мной спокойнее. Это достаточный аргумент, услужливо открывают пассажирскую дверь. Эх, нам ещё бумажки заполнять. Какой геморрой. Задают вопросы прямо по пути, уточняя родителей или опекунов, экстренные номера связи, наши личные и место обучения. Но у последнего даже не стали слушать ответ, бросив быстрый взгляд назад и сходу узнавая не только форму, но и физиономии. Агрессивный парень, который выиграл на спортивном фестивале и девчонка, сидевшая после выбывания в рубке комментатора. Да да, это мы, ага, верно. Блондин зевает, чётко вижу, что едва держится, чтобы не уснуть. Спасибо мужчинам, докапываться до нас не стали, лишь сразу записав данные. Мне мгновенно пришло сообщение от Айзавы, причём крайне недовольное, требующее пояснений, во что я снова ввязалась и на кой чёрт ещё и злобную псину с собой потащила. Уже доложили. Тяжело вздыхаю, привлекая этим внимание друга, показываю ему «привет» от учителя. Хмыкает, бросает мне какой-то непонятный, насмешливый взгляд, отворачивается, сложив руки на груди и смыкая веки. Малявка мирно трогает меня, комкает шерсть, вызывая безумное желание вылизаться, исправить всё прямо сейчас, на месте. Водит по границе шерсти на позвоночнике. Он явно успокоился, больше не пытается мне её выдрать или вообще, оторвать уши. Лишь немного напрягается, когда полицейский открывает дверь, выпускает. Заново урчу, чтобы отвлечь, успокоить, глажу по спине, перебираю тёмные волосы. Хороший, маленький. Стоило зайти в участок, как нам на встречу подскочила женщина с красным носом и заплаканными глазами. Останавливается напротив, жмёт к лицу истрёпанную салфетку, всхлипывает. Чувствую тревогу, страх, чувство вины, облегчение, счастье. Мне и её теперь успокаивать?        — Я… — отпивает водички из предложенного пластикового стаканчика. — Я его воспитательница. Спасибо большое, что нашли и позаботились, — глубоко клонится, подрагивая плечами. Химари на руках возвращается в реальность, отзывается на её голос, оборачивается.        — Без проблем, это наша работа, — беззлобно хмыкаю, передавая ребёнка в заботливые руки. Воспитательница. — Детский дом?        — Да, для особенных детишек, — нежно обнимает, смотря на малявку с неподдельной родительской любовь. В голову закрадывается мысль, что я могла оказаться там же. — Могу я как-то отблагодарить вас?        — Лучше следите за детьми, — рычит Кацуки, пряча руки в карманы, всем собой показывая крайнюю степень злости. Хотя, я этого от него совсем не чую. Девушка сжимается, активно кивает, на лице так и написано раскаяние.        — Можете сказать адрес? Я бы хотела прийти, навестить, — достаю телефон, протягиваю ей, чтобы записала. С непониманием округляет глаза, аккуратно принимает устройство, печатает. Игнорирую подозрительный взгляд со стороны псины, показываю ему факушку за спиной.        — Я домой, спать хочу, — прячет очередную зевоту в кулак, слова теряют чёткость. Старик какой-то, едва ли за восемь перевалило, а он уже едва держится.        — Могу я попросить вас подождать взрослых? Уже поздно, будет лучше если вас кто-то заберёт, — подаёт голос служивый на ресепшене. Смотрю на время, морщусь, осознавая, что мы и правда задержались.        — Да всё в порядке, мы умеем за себя постоять, — выдавливаю улыбку, пытаясь убедить. Мои родители сегодня укатили на свидание, не хочу им мешать.        — Как и находить проблемы, — крайне зло рычит из-за спины до одури приятный голос, что аж хвост задирается и уши вытягиваются торчком, болезненно пульсируя. Но обстоятельства и тон обещают нагоняй. Сильная рука приземляется на макушку, крепко держит, заставляет повернуться к Айзава. — Будь добра отвечать, когда я пишу тебе.        — Да всё же нормально, честно, — строю глазки, послушно приобретая виноватый вид.        — Тебя вообще нельзя с поводка отпускать, — цыкает, подписывает бумажки, что берёт на себя ответственность и сразу вытягивает на улицу.        — Ты когда злой, такой красивый, знал? — подлизываюсь, трусь об него, попутно одеваясь. Уже прохладненько стало, неуютно в одном топе, да юбке щеголять. — Спасибо.        — Ага, — морщится, что-то быстро печатает в телефоне блондин. Поднимает на меня глаза, усталые, недовольные. — Старуха зовёт тебя на ужин.        — Согласна! Как раз от вас мои заберут.        — Отлично, не придётся с ними сталкиваться, — вздыхает Шота, цепляя меня за ворот, утаскивает вслед за Кацуки.        — Точно! О чём вы говорили с мамой, когда впервые встретились? — пытаюсь поспеть за ним и одновременно заглянуть в лицо, но будем честны, когда почти не достаёшь лапами до земли это сложно сделать. Бакуго оборачивается на нас, фыркает, почти не отрывается от мобильника.        — Не твоё дело, — рычит, чуть опуская, чтобы было удобнее шагать.       Чёрт, у него дерьмовое настроение. Может, мы его разбудили? Чувствую укол вины, трусь о мужчину, как могу, мурлычу, пытаюсь показать радость от нашей встречи. Игнорирует меня, даже не глянув. Неприятно. А ещё обидно и совсем немного страшно. Что если я его заебала в край и он больше не хочет со мной общаться? Или вообще, просто терпел меня всё это время? Уши понуро опускаются, тут же шикаю, потому что мальчишка помучил их сильно, теперь больно. Но, оно может и заслуженно, если друзьям своими выходками мешаю. Поджимаю к себе хвост, треплю кончик. Учитель тяжело вздыхает, отпускает, касается отростка у самого основания и мягко вытаскивает из рук, ведёт по всей длине, прекращает тактильный контакт. Бросаю на него быстрый взгляд, сталкиваюсь с серьёзными, строгими глазами, привычно уставшим выражением лица. По губам пробегает тень улыбки, шутливо толкает меня плечом, на душе сразу становится спокойнее. Лезу к нему активнее, цепляясь когтями за одежду, карабкаясь на ручки. От его лент очень пахнет директором. А сам привычно сладкий, немного терпкий. Спокойный. Он как тихая гавань, когда вокруг шторм. Или сухой уголок в ливень. Висну, напрашиваюсь, устраивая голову на плече, пока не выдерживает, отцепляет меня, недовольно хмурит брови. Подтягиваю ноги, обнимаю его руку, вылизываю до куда дотянулась.        — Блохастая, — зевает в стороне Бакуго. Запрокидываю на него голову, спрыгиваю на землю, приземляясь ровно на лапы. — Не твырь… Блять.        — Не выражайся, — с той же отдачей энергии, то есть нулевой, цыкает препод.        — Не вытворяй всякие извращения перед моим домом, — всё же собирается, выдаёт связную фразу, сонливо горбится.        — Могу прямо в нём, — игриво скалюсь, поднимаюсь на ноги, потягиваюсь.        — Скинешь фотку, когда тебя заберут, — учительским тоном вздыхает Стёрка, пряча руки в карманы. Активно киваю, соглашаюсь с его условиями, не желая больше нервировать. Обменивается взглядом с псиной, прячет зевок в мотках своего оружия. Да чего они оба? — Спокойной ночи.        — Пошли уже, — ловит за локоть, тащит в дом, толкая перед собой. Тут интересно пахнет. Карамелью, что не удивительно, теплом, энергичностью, силой, любовью. Мне нравится. Трусь виском об углы, оставляю у входа сумку с пиджаком, иду хвостиком за парнем. — Джи, это моя мама. Мама, это моя Джи… Да блять!        — Очень приятно познакомиться, — пожимаю уверенную руку, обмениваемся понимающими улыбками, готовые с одного шага стебать мальчишку.        — Полностью взаимно, я рада видеть его Джи, — кивает. Бросаем хитрый, насмешливый взгляд на Кацуки.        — Сдохните! — рычит, прячет руки в карманы и смешно расставив ноги, ковыляет на кухню.        — Обожаю его бесить, — делюсь с женщиной, смеюсь.        — Согласна, — кивает, подталкивает меня в спину, к столу. Из комнаты выглядывает мужчина, с добрым лицом, благодушно оглядывает меня.        — Садитесь кушать, — зазывает и я ведусь на приятный голос.       У них весьма мило. Дом большой, крупнее моего, с интересным дизайном. Внутри тоже классно, светло, просторно. Было интересно наблюдать, как парень собачился со своей матерью, пока отец спокойно, абсолютно не реагируя на них, заваривает мне чай. Либо он на успокоительном по жизни, либо у него стальные нервы. Уважаю. Благодарю за напиток, принюхиваюсь, втягивая ноздрями классический для Японии зелёный чай. Мицуки весело болтала со мной, интересуясь про весь класс, учителей, этот ведь ничего не рассказывает. «Этот» устало злился, кушая быстро, ворча себе под нос. А я уже слушала истории от чужих родителей, как их дитятко чудило в детстве, кушало песочек и очень хорошо ладило с Деку, он же Изуку. Внимательно слушаю, впитываю информацию, пряча улыбку за чашкой. Одноклассник испепеляет меня взглядом, угрожает, что если сболтну что, убьёт на месте. Хмыкаю, сверкая клычками, показательно вылизываю густую шерсть на руках, проходясь языком между пальцами, как бы невзначай демонстрируя коготки. Понимает, но спокойнее не становится, показывает мне фак, не выходя из-за стола. Смеюсь, отвечаю тем же, продолжая умываться, проводя заодно и по ушам, тут же дёргаясь, морщась. Чёрт, это ужасно больно. Кацуки, парень наблюдательный, замечает мою реакцию, тут же притаскивает аптечку. Рычит, приказывает не дёргаться, сидеть ровно, а то просто прибьёт меня. Не уверена, что трупу нужна помощь, ну да ладно. Мурлычу, то ли от удовольствия получить немного его заботы, то ли чтобы залечить свои раны. Сжимает кончик, ухо тут же непроизвольно дёргается от неприятных ощущений, вырывается из хватки. Друг бубнит проклятия, пытается ещё раз, но всё происходит по тому же сценарию.        — Я его сейчас подорву, — угрожает, опасно напрягая руки. Выворачиваюсь, спрыгиваю на пол, пряча от него локаторы за ладошками.        — Жопу себе подорви, — фыркаю в ответ. Идёт на меня, отдаляюсь пропорционально его шагам, вырисовывая круг, как в борьбе, будто по рингу. Его мать хлопает в ладоши, пытается привлечь наше внимание, но это срабатывает как сигнал, бросаемся друг на друга, в попытке повалить на лопатки. Упираюсь лбом ему в плечо, бью лапой под колено, намерено роняя на себя и тут же меняя позиции, придавливая друга к полу. — Отсоси, лошара.        — Сначала хуй отрости, — фыркает, скидывает меня, замахивается, но тут же получает оплеуху от мамы.       Перевожу взгляд на эту женщину и у самой очко сжимается. Она и правда пугает, когда злится, Бакуго ей в подмётки не годится. Поднимаюсь, отряхиваюсь, глубоко кланяюсь, извиняясь и пытаясь поправить совершенно изуродованную причёску, по итогу просто распуская и завязывая пряди с лица в маленькой пучок, послушно уходя за ней в гостиную, садясь на диванчик. Пиздос. Чую, если сейчас не успокоюсь, мне хвост откусят. Хозяйка дома сразу возвращается в свою миролюбивую ипостась, достаёт какой-то альбом, прося не бояться её, это она так, чисто сына урезонить. А то наглый больно, прямо при ней с друзьями дерётся. Выкупаю из этого свою выгоду, даже не скрываю наглую улыбку, ластюсь к ней, поддакивая, с удовольствием смотря на голожопые фотки псины. Кринжа навести охота. Такой милашка, кстати, особенно, когда спит. Копаюсь в своей галерее, делясь с Мицуки своими, когда ещё дичок была и людей шугалась. Но я там смешная, запуталась в бабушкиной занавески, повисла вниз головой, и морда такая недовольная. Женщина смеётся, вместе с тем умиляется, слушает, мои истории, как я каждой тени шугалась, ходила с родителями в туалет и вообще, по пятам преследовала. Держащий в сознание из последних сил младший Бакуго фыркает, мол, они чисто по этому меня удочерили, я их преследовала, вариантов не оставила. Ржу с его мрачного юмора, даже не собираясь злиться или обижаться. Взрослые улыбаются, спокойно принимают то, что приёмная, будто каждый день такое видят, абсолютная обыденность. Радует. Мне очень приятно, что из этого не делают горе или какое-то значимое событие. Просто я семью выбрала. Это как иметь блаты за определённую плату. И я не жалею, что мне пришлось заплатить своим детством, целостью костей, психики и восприятием мира. Повторю это ещё раз, если будет нужно, но буду с мамой и папой. А пока, можно смотреть, как самый агрессивный человек всего факультета плескается в луже без последствий для себя, слушать забавные истории и впитывать абсолютную любовь его предков к своему чаду. Мужчина отвлекается на стук в дверь, ласково улыбается, уходит открыть.        — Джи-чан, за тобой пришли, — оповещает Масару, непреклонно спокойный. Этот мужчина меня впечатляет намного больше, чем все остальные.        — Лучик, пора домой, — подаёт голос из прихожей папа, явно не трезвый, но это и не важно. Вскакиваю с дивана, в два прыжка оказываясь у него на руках, трясь носом об щёки с проклёвывающейся щетиной, оглушительно урча, выражая любовь, как могу. — Моя хорошая девочка, самая лучшая. Ты моя принцесса, да лучик? Самая самая.        — Спасибо, что позаботились о лучике в наше отсутствие, — легко поклонилась мама, роняя прекрасные пряди из-за спины на грудь.        — Ой, да совсем не сложно было, — отмахивается блондинка, подходя к нам. Обмениваются рукопожатиями с прекраснейшей из женщин, какими-то странными, только им понятными взглядами. — Она у вас такая хорошая, хотела бы себе такую дочь.        — Не поверите, в горах нашли. Ловили рыбу, поймали её, — смеётся, отмахивается. — Дорогой, идите в машину.        — Я за руль! — тут же вскликивает шатен, чуть пошатываясь со мной на руках.        — Нет я! — хмурюсь, спорю с ним, не забывая тереться висками об обе скулы, любовно покусывая, вылизывая.        — Я присмотрю, — кивает дамам отец семейства Бакуго, аккуратно выходит следом за нами.       На улице хорошо, свежо, немного прохладно. Закидываю сумку в машину, явно надышавшись перегара, лезу за баранку. Кацуки появляется из темноты, выволакивает меня, обещает уши надрать ещё сильнее, если снова во что-нибудь вляпаюсь. Вспоминаю, что должна скинуть фотку Шоте и достаю телефон, пока одноклассник снова пытается оказать первую помощь моим ушам. Обрабатывает от бактерий, теперь уже держа саму голову, а на фоне папа что-то крайне эмоционально говорит человеку, претендующему на звание синонима спокойствие. И две женщины в дверях, обмениваются номерами, счастливо щебечут. Скидываю фотку Айзаве, терпя пластыри поверх царапин на локаторах, почти сразу получаю ответ, что выглядит как кадр из сериала, но судя по смайликам в конце, использованию сленга, это Хизаши пишет с его телефона. Напоминаю, дорогой, мои родители постсоветских корней, у них в крови выглядит душевно и кринжово одновременно, особенно когда выпьют. Правда папа почти не умеет пить, нахлёстывается уже с третьей бутылки вина, мама в этом плане крепче. Хотя она вообще очень крепкая и намного сильнее нас. Залезаю в тачку через водительское окно, показав напоследок фак другу, уползаю на заднее сидение. Рядом падает отец, почти моментально отключается, сграбастав меня на ручки, выдыхая весь выпитый градус в макушку, да так, что окна запотевает. Жмусь к нему, позволяя завалиться на меня, урчу, сладко щурясь. Кавказская красавица нежно вплывает за руль, оглядывается на нас, оглаживает мою щёку большим пальцем и тянясь за её теплом я не замечаю, как засыпаю.