Своя

      В медпункте уже сидят Шота и наставница. Оборачиваются с недовольными лицами, но поняв, что это всего лишь я, становится немного растерянными. Старушка шумно отпивает чай, заставляя мои уши дёргаться от неприятного звук, заполняя им пространство, ставит чашку на стол. И решив, что раз я здесь, она может пойти спать. Всё равно не планировала использовать свою причуду на этих обалдуях. Не радует, но настаивать не стану. Придётся терпеть их побитый вид. Просит нас не шуметь здесь и насмешливо пожелав хорошей ночи, уходит, постукивая тростью. А, да, мои результаты уже готовы, завтра поговорим об этом, как и о прошедшем тесте на лицензию. Меня снова бить будут? Остаёмся с мужчиной один на один, переглядываемся. Невольно задерживаю взгляд, любуюсь. У него волосы в хвостик убраны, красиво. Да, недовольный, хмурится, губы поджал. Но как же он прекрасен, слов нет. Мне бы хотелось смотреть на него вечность. Только от этого как-то тяжело на душе, в груди ноет. Отворачиваюсь, готовлю всё, что может пригодиться, достаю из холодильника воду, отметив, что количество курицы для тренировок возросло. Ясно, меня точно будут бить.        — Что? — всё же не выдерживаю. Он так смотрит, будто я сделала что-то невообразимое и оставила его без объяснений. Сажусь в кресло Исцеляющей Девочки и дёрнув бровью, герой ногой подтягивает меня к себе. — Ууу, настроение на близкие контакты?        — Дошутишся, нос откушу, — цыкает, закатывая глаза. Забавный. Он такой милый, когда злиться. Давно это заметила, а сейчас лишь убеждаюсь в сотый раз. Касаюсь его уха, веду от него коготками по коже головы, глубже в волосы. — Не нравится?        — Почему же? Нравится. Ты красивый, — пересекаемся взглядом. Опять в груди ноет. Да что ж такое? Может, стоило лечь спать, а не устраивать эти разборки?        — Я не зеркало, — ох, от этого перевода стрелок аж шерсть пушится. Неожиданно, приятно. — Почему не в общежитие? Комендантский час для вас какая-то шутка?        — Прости, — опускаю глаза. Мне правда жаль, что тревожу его. И без того наверняка устал. Из коридора шум, слышны шаги. Компания из инвалидов и надзирателя неловко заваливается и все удивленны меня видеть, даже румянец появился. Но не у пса, тот усмехается. Киваю им на стулья, надеваю перчатки, приступаю к осмотру. Нагло лапаю, вызывая либо болезненное ойканье, либо смущённый бубнёж, но это только и кучерявого. Кости целы, славно, но удивительно. Смываю кровь, останавливаю, мажу восстанавливающим кремом и накладываю пластыри. — Готово. Если что-то будет не так, говорите мне.        — Молодец, отойди, — ворчит учитель, отгоняя меня в сторону рукой. В дело тут же идут ленты, показывая, как он недоволен сложившейся ситуацией. Блять, я их зачем лечила? Чтобы снова избить? Поаккуратнее можно? Переглядываемся и вынуждена прикусить язык, взгляд у него злой. Поднимается, угрожающе нависая над ними, заполняя пространство своей энергией, лишний раз доказывая, что он тоже силён. — У вас хватило сил подраться в ночь, после экзамена! Просто великолепно!!!        — Айзава, подожди, придержи коней, — вмешивается Яги, то ли не понимая, насколько зол его коллега, то ли веря в своё бессмертие, то ли так сильно переживая за мальчишек. Ровняется с ним, наклоняясь к уху и переходя на тихий тон, чтобы парни не услышали. Но у меня слух очень хороший. — Этот случай связан со мной.        — Что, прости? — шипит, не шепчет, напоминая змею. Смотрят друг на друга, как будто могут общаться мыслями. — И как это связано с тобой?        — Юный Бакуго чувствует вину из-за моего ухода, думая, что он всему виной. С таким грузом он принял участие в экзамене и следовательно заиграл его комплекс неполноценности.        — М, — чую, смягчился. Всё же, он беспокоится за нас, любит. Это мило. — Так или иначе, правила есть правила, нельзя их так спокойно нарушать. Я вынесу подходящее наказание. Кто ударил первым?        — Я, — спокойно признаётся Кацуки, выпрямляясь. Изуку завертел головой, теряясь.        — Я тоже. Ударил в ответ, — забубнил, стараясь выглядеть так же расслабленно. Но всё равно напряжён, смешной.        — Бакуго четыре дня! Мидория три! Оба под домашний арест! — ничего себе, будто наш родитель. Меня, правда, никогда так не наказывали, но слушая истории других, могу представить. — В это время будите убирать зоны общего пользования в общежитие! Днём и ночью! Так же, от вас обоих мне нужны объяснительные! А на счёт ваших ран, если боль не пройдёт, обратитесь в медпункт! Всё же, даже не смейте думать, что её причуда будет вас спасать каждый раз! Лечите свои грёбанные раны сами! И ты!        — Да? — вздрагиваю от резкого тона, пугаясь. Шерсть встала дыбом, ловлю хвост, сжимаю. Мужчина тут же теряет пыл, вижу по глазам и устало вздыхает.        — Тоже нарушила правила, — морщится, будто это доставляет ему боль. Друзья подскакивают, чуть не роняя стулья, делают шаг ко мне, отгораживая.        — Не ругайте Джи! — встают на мою защиту ребята, удивляя. Это неожиданно. И очень мило, трогает. Глубоко вдыхаю, заставляю себя успокоиться, кладу руки им на плечи.        — Всё хорошо, — стараюсь быть ласковой и убедительной. Оглядываются, отступают. — Это верно. Тоже покинула общагу, ещё и про вас не сказала.        — Ты была там, — понимает пёс. Падает на стул, совсем теряя силы. Не спрашивает, констатирует. Сцепляет пальцы в замок, опирается локтями на колени.        — Да, — не скрываю. Атмосфера становится тяжёлой. Выкидываю грязные ватки, снимаю наконец перчатки, пока все переваривают тот факт, что я в курсе событий. — Уже поздно.        — Верно, идите по кроватям, — соглашается Шота. Парни поднимаются, молча выходят, не оглядываясь на нас. Вздыхаю, падаю на койку, смотря в потолок.        — Я прослежу за ними, — быстро бросает тощий, выбегает за одноклассниками. Снова остаёмся одни. Поворачиваю на него голову, чувствуя безмерную усталость. Останавливается передо мной, обхватывая ноги коленями. Если я немного подниму лапу… Тянет за руку, чтобы села, ловит за подбородок, недовольно оглядывает лицо.        — Дерьмово выгляжу? — хмыкаю, жмусь к его ладони. Дёргает бровью, чуть грубее сжимая пальцы, прося немного внимания. — Злишься?        — Да. Каждый раз будешь получать раны? Лезть во всё? Опекать всех? — хриплый голос моментами срывается в рык. Чую, как старается сдержать себя, не напугать меня. Обнимаю его за торс, прислоняюсь щекой к животу.        — Синдром спасателя?        — Мне казалось, это моё, — поддерживает шутку, лезет пальцами в волосы, разматывая собранные псиной косы. Можешь оставить себе, но только вместе со мной. Смелости не хватает это сказать. — Джи…        — Понимаю, знаю. Волнуетесь, тревожу вас. Я не могу обещать, что исправлю это. Во всяком случае, не сразу, — закрываю глаза, чувствуя, как пряди падают на спину, расслабляя кожу головы. Гладит за ушами, обводит их. Как приятно.        — Хорошо, я подожду. Только постарайся хотя бы держать меня в курсе, — вздыхает, завязывает нелепый пучок на макушке, чтобы не лезли в лицо. Чуть отстраняется, приседает на корточки, бегая глазами по моей мордахе, задерживаясь на губах. Да, они наверняка скверно выглядят, покрылись корочками. — Кажется, ты была без травм только в начале года.        — Ну, знаешь ли, я их получаю ненамеренно, — фыркаю, чуть морщась, когда касается нижней губы, проводит, слегка надавливая. — Уй, больно, будь нежнее.        — Обязательно, — слышу насмешливаю иронию. Достаёт из кармана всё тот же крем, вертит в пальцах и просто отдаёт мне.        — Откуда он у тебя вообще? — рассматриваю тюбик, улыбаясь, пусть и больно. Со вкусом дыни, мило.        — Сходил в аптеку, пока вам выдавали результаты. Это было красиво, но не целесообразно, постарайся так больше не делать.        — О, ты много просишь этим вечером.        — Это ещё не конец. Ты всё равно будешь наказана. Так же жду объяснительную и один день сидишь в общежитие.        — А психотерапевт? Я планировала зайти завтра. После него в Детский дом, — вижу, как у него дёргаться веко. Его так весело бесить. И как же ему идут собранные волосы, волшебно.        — Будешь мне отписываться о каждом своём шаге, минута в минуту.        — Вау, ты превращается в моего папу, он тоже так делает, если я серьёзно накосячила. Ну, не запирает дома, а просит сообщать ему обо всём. Кстати, насколько подробно? Говорить, если я пойду в душ?        — Буду рад, — нихуя себе, неожиданно. Смотрим друг на друга и он морщится, поняв, что сказал. — Не в этом смысле. Просто буду рад, если ты сможешь наладить связь с водой.        — Это тебе не Wi-Fi, так просто не получится. Пока что решили разобраться с кошмарами и паническими атаками. Мне страшно трогать свои фобии. Но придётся это сделать в скором времени, у меня ведь начинается практика в морге, а там со стерильностью строго. Я буду держать тебя в курсе! — поднимаемся, гасим свет, запираю медпункт. Шота ходит осторожно, но не сбавляя темп, хотя в коридорах темно и вероятно, ему плохо видно. А ещё походка бесшумная.        — Не заставляй себя, если тебе некомфортно, не требую, — блять, просто не могу. Какой же невероятный голос. Глубокий, немного хрипящий, бархатистый. Оглядывается на меня, вижу, как ласково щурится, рассматривая. — Глаза красиво светятся.        — Не прекратишь с комплиментами, я вся буду светится от смущения, — слышу его смешок. Спускаемся на лестничную площадку, чувствую его пальцы на своих волосах, подтягивает голову ближе, чмокает в макушку и продолжает идти, как будто ничего не сделал. Гавнюк, специально ведь, издевается надо мной! В тапки ему нассу и нос откушу.        — Если будешь чувствовать себя плохо после морга, можешь прийти ко мне, — на улице свежо, особая атмосфера в свети фонарей и звуке цикад. Надеюсь, близко ко мне они не подлетят.        — А если всё будет нормально нельзя? — смеюсь, дразню его в ответ, заглядывая в уставшие лицо. Не часто получается его так внимательно разглядеть, обычно волосы мешают. Но мне всяко нравится.        — Можно. Когда хочешь.       Мы доходим до общежития в комфортной тишине, просто наслаждаясь компанией друг друга, нет принуждения к разговору. Кацуки сидел за столом, крутя в руках чашку, а на его коленях сидела Ясу. Оба поворачивают на меня голову, одна рада, другой выглядит раздражённым. Ему нужно моё общество? Или есть вопросы? Может, хочет отругать, что проследила за ними? Не говоря ни слова, убрав руки в карманы идёт к лифту со стороны женского крыла. Ясно, будем разбираться у меня. Кошка просится на ручки, уставшая, засыпающая на ходу. Ждала меня, хорошая, заботливая. Я сама сейчас отключусь, устала. Доезжаем до пятого, чуть ли не выпадаю на этаж, плетусь к комнате. Запускаю парня первым, зеваю, включаю гирлянду. Мне она нравится, да и ему комфортнее будет, чем в темноте сидеть. Стоит посреди комнаты, рассматривает, а я вижу, как напряжён. Его всё ещё не отпустила произошедшая ситуация. Хотя, оно и неудивительно. Мне бы тоже было дерьмово. Оборачивается, хмурый, мрачный, уставший. Не только физически. Он так морально истощён.        — Чего так долго? Заблудилась? — злобно цыкает, игнорируя, как пушистая навернулась во сне со стола.        — Ебались. Хотел присоединиться? — насмешливо скалюсь, довольствуюсь тем, как он морщится. Подходит, хватает за плечо, угрожающе нависает.       Он не пугает меня. Я знаю, что в его случае агрессия — это защита. Ему страшно, плохо, больно. Смотрю в глаза, не вижу обычной энергии, стремления стать лучше всех. Обнимаю друга, веду ладонью по сильной спине, лезу в волосы. Сжимает меня в ответ, сгорбливается, опуская голову, обжигая шею горячим, мокрым дыханием. Падаю на кровать, утягивая с собой, заваливая. Ничего не говорю, обещая своим молчанием поддержку, понимание. Он мелко дрожит, слышно влажное шмыганье, да и футболка мокнет. Иногда становится громче, иногда совсем не слышно. Кацуки тяжёлый и сжимает сильно, дышать сложно, но ни за что не скажу. Просто предоставлю себя, буду рядом, впитаю его муки. Глажу по спине, затылку, чувствуя, как ему плохо. Что же это происходит? Чтобы он и плакал? При ком-то? При мне? Какая глупость. Но вот оно, происходит прямо сейчас. Начинаю тихо урчать, помогая расслабиться, отпустить случившееся. И пёс затихает, дышит всё ровнее, спокойнее. Уснул. Мой маленький мальчик, бедный, как же тебе тяжело. Я постараюсь сделать всё, чтобы стало легче. Завтра как раз понедельник, выберем, как проводить выходные, отвлечёмся. Целую его в макушку, не обращая внимание на боль в губах, даже не пытаясь выбраться. Ясу запрыгивает на кровать, ложится у головы, плюнув мне в лицо пластинку с антидепрессантами. Помню, спасибо, дорогая. Засыпать было легко, спокойно и немного жарко. А вот просыпаться просто пиздец. Эта скотина завалилась на меня, придавив грудью голову к матрасу, спиздил все подушки и одеяла, так ещё и кошку с кровати скинул. Трепыхаюсь, пытаюсь выбраться, но он же у нас с характером, даже не просыпаясь угрожает прибить, обзывается. Вариантов нет, укусила его и так уж вышло, что за сосок. Конечно же сразу очнулся, подскочил, уебал меня подушкой так, что звезданулась головой об стенку. Пушистая с боевым криком набрасывается на него, пытается отгрызть руку, пёс проклинает нас всех, машет ей, устраивая карусель зверюге и по итогу, та прилетает в меня, ещё раз толкая в обои. Прибегает Момо, злая, с битой в руках, смотрит на нас заспанными глазами. Картина маслом. Хочется смеяться и плакать. Держусь за лицо, чувствуя, как пульсирует бровь, истерично хихикая.        — Всё не так, как ты думаешь, — примирительно поднимает руки парень, отходя от грозной Ясу подальше.        — Всё ещё хуже, — выдавливаю из себя, поднимаясь и вытирая слезинки. Помру с ними. — У нас с тобой абьюзивные отношения, нам нужно расстаться.        — Да иди ты нахуй! Психованная! — рычит, хотя слышу, перепугался.        — Можно узнать, что происходит? — наконец решается девушка, опуская своё оружие.        — Да, конечно, прости, — выдыхаю, успокаиваясь. Мяучело лезет на ручки, зализывает полученные ранения, беспокойно урча. — Мы затусили вчера вместе, заснули. А потом он меня чуть не придушил во сне своими сиськами!        — Ну хоть у одного из нас они есть! И ты укусила меня за сосок! — задирает майку, показывает след. Ого, перестаралась.        — А что мне оставалось?!        — Сдохнуть!        — Я итак чуть не того, ты меня об стену ёбнул!        — Это ты сама, я только подушкой бил! Радуйся, что не подорвал на месте!        — Да иди ты нахуй!!! Ещё и Ясу в меня кинул!        — А нехуй кидаться, пускай птиц обсасывает!        — Не переводи стрелки на Фумикаге, он здесь ни при чём!        — Рада, что вы такие энергичные с утра, но если не успокоитесь, я вас упокою, — вроде как спокойный тон, и даже улыбается, но мурашки побежали. Она умеет быть такой пугающей.       В итоге, вместо извинений перед друг другом, просто обработали боевые ранения и пошли завтракать. Почти семь, самое время вставать. Яойроза с этим, конечно, не очень согласна, но ложиться уже нет смысла, а за нами, с её же слов, приглядеть нужно. Смотрит, как несмотря на недавнюю перепалку мы слаженно готовим кушать на всех, первая узнаёт про драку ночью и что мы теперь наказаны. Они по серьёзному, а я так, для профилактики. В её взгляде так и читается «долбоёбы», но воспитание не позволяет озвучить. Весьма скоро присоединяется Изуку, испугавшийся нашего потрёпанного вида и в целом, всей компании. А может такой дёрганный, потому что споткнулся об кошку и она его за это укусила. Даже не знаю. Косясь на нас, вызвался вымыть посуду, раз уж мы взяли на себя еду. Скоро спустились и остальные, довольно водя носами по воздуху на вкусный запах, рассаживались за столы, благодаря с набитыми ртами. Люблю, когда они такие довольные, на душе теплее становится. Тенья с подозрением косился на меня всю трапезу, напрягая этим своих коллег по жеванию, а когда убрала волосы в хвост не выдержал, прямо спросил, кто меня ударил? Вечером напали? Или, уже предположение от невидимки, кто-то из тех, с кем иду на свидание, узнал, что у меня есть другой и пришёл разбираться? А может, я начала бить саму себя? В этом нет ничего страшного, то есть есть, но они не осуждают, я могу довериться. Иногда, меня поражает их фантазия. И ведь никто не предположил, что я просто могла упасть или случайно удариться. Кучерявый вон, об пол утром размазался и ничего, никто не удивился. Их тут, побитых, вообще двое, никого ничего не смущает? Теперь гипотеза, что мы втроём попиздились. Волшебные люди, обожаю. Почему-то, правда их разочаровала. Ну, кроме того, что злобный хмырь спал у меня, тут Денки и Минета стали бубнить так, что поставь свечу, демона бы призвали. Ладно, не суть, разбирайтесь сами. У нас тут, между прочим, важное событие на носу. И я не про начало учёбы, Иида сядь. Хотя нет, встань, доверяю это дело тебе, как старосте. Протягиваю заветную коробочку, вставая на одно колено. Воцаряется тишина, придавая торжественности моменту. Вытягивает бумажку, все задержали дыхание, ожидая, что же будет на этих выходных.        — Конкурс всратых костюмов! — гордо зачитывает, как будто это номинация на Оскар.        — Юху! Моё первое! Стойте, а можно говорить чьё? — подскакивает Каминари, привлекая к себе внимание.        — Полагаю, когда уже вытащили нет смысла скрывать, — решает Тсуи, задумчиво склонив голову. — Как мы будем это осуществлять?        — Предлагаю каждому решить самому. Заказывать или сделать, кому как удобнее, — пожимает плечами Кьёка, возвращаясь к еде. Согласно киваем, уже накидывая в головах варианты. Думаю, закажу. У меня руки не из того места, чтобы сшить.        — Я тут подумал. Некоторые из предложений могут выйти весьма дорогими, — замечает Эйджиро, заставляя нас снова напрячь мозги. А не хотелось бы это делать с утра пораньше.        — Позвольте мне решить эту проблему, — Шото поднимается, спокойно вытаскивает из бумажника карточку с огненным дизайном, кладёт на центр стола. Снова стырил у бати. Посыпались аплодисменты, свист, радостные крики.        — Ты ведь знаешь, что мы тебя любим? — пытаюсь улыбнуться, ранки на губах дают о себе знать. Какой же геморрой.       Пока все думают, рассуждают, доедают, мажу рот кремом, который дал Стёрка. Вижу, как все довольно тянут лыбу, переглядываясь. Блять, нас снова видели? Личная жизнь вообще имеет право на существование? А, о чём я, у них одно из главных развлечений, свести монашек и угорать с этого. Точно в монастырь уйду. Вот закончу учёбу, чтобы образованной быть и сбегу от них всех. Куда-нибудь в горы. Дикие горы. Чтобы их ещё река из лавы опоясывала и снайперы в кустах сидели. Тогда точно не доберутся. Монастырь строгого заключения. Мечта, уже представляю, как буду лишать других слуха своим пением, ловить птиц к обеду и каяться, что дрочила. Думаю, меня быстро выгонят. Тогда смогу побывать в нескольких монастырях. Так даже лучше, буду всё время переезжать, чтобы не напали на мой след. Маширао касается плеча, выдёргивая меня из мира грёз, нежно улыбается. Им пора идти. На самом деле, даже жаль, что не могу пойти с ними. Первый день после каникул, как ни как, хотелось бы быть с классом. Не люблю оставаться в стороне. Предупреждаю, что буду у себя, возвращаюсь в комнату, решив, что нужно потратить время с пользой. Спать без депов всё ещё страшно, а вот за учёбу нормально давно не бралась. Включаю на ноуте лекцию по анатомии, чтобы подготовиться к практике, делаю конспекты, старательно зарисовывая. Художник из меня дерьмовый, но для себя самой сносно. Главное, чтобы я понимала. Моментами отвлекают девчата, написывая, но не отвлекаюсь, лишь мельком глянув, что там ничего срочного. Глаза снова начинают гореть, зудеть, раздражая, мешая. Шота прав, на мне всё время какие-то раны. Сколько там времени? Уже скоро к мозгоправу идти. Потом Детский дом, морг. И приду к нему спать. Тру лицо, собираю сумку, одеваюсь. Перезавязываю волосы в тугой пучок. Без мамы у меня совсем скучные причёски. Только Кацуки что-то классное делает. Или Хизаши. Кстати, давно с ним не виделась нормально, даже соскучилась. Последнее время совсем времени не было. Опять же, жалко что сегодня не в школе, смогла бы навестить его, поболтать.        — Я ушла к психотерапевту, — отчитываюсь Айзаве, спускаясь вниз. Поднимаю глаза на моющего холодильник пса, быстро фотографирую его. В меня тут же прилетает тряпка, едва успеваю уклониться и она мокро шмякается в лицо Изуку. Сдерживаю смех, делаю кадр. — Обожаю вас!        — Пошла нахуй! — рычит взрывной, корча злую рожу.        — Только если на твой, лапуля, — задорно скалюсь, отскакивая в сторону от летящей в меня бутылки с моющим средством. — Поиграла бы с тобой ещё, но нужно идти. Сегодня не приду, увидимся завтра.        — Антидепрессанты взяла? — тут же сменяет гнев на милость, правда, всё ещё недовольный голос. Показываю блистер таблеток, машу им на прощание ручкой и убегаю, пропуская Ясу через двери вперёд.        — Отлично, удачи, — ответил мужчина. Удачи в чём? Не заплакать? Ладно, он как лучше хочет, не накручивай.       В кабинете всё так же пахнет сладким виноградом, женщина миролюбиво улыбается мне одними уголками губ, уже накрыв все отражающие поверхности тканью. Здороваюсь, снова чувствую неловкость, растерянность, сажусь перед ней. Кошка ждёт на улице, не навязывая своё общество в момент моей эмоциональной наготы. В этот раз к бутылке с водой есть трубочка, а у меня нет желания молчать. Сначала разберёмся с таблетками, работают чудесно, засыпаю через пару минут, даже сама не замечаю как. Побочек пока не заметила, эмоции вроде бы испытываю нормально, лишней сонливости нет. Хотя, я не спрашивала у окружающих меня людей, как выгляжу со стороны. Перейдём к вопросам, появившимся за это время. После прошло сеанса я навестила одного воспитанника в Детском доме. Мне было тревожно, неспокойно, грустно и в тоже время, испытывала иррациональное счастье. Не могу понять, нормально описать, что конкретно чувствовала тогда. Все эти эмоции как будто не те, далеки от правды, но единственные, какие хоть как-то подходят. Есть варианты, почему со мной это произошло? Психотерапевт не давала чёткого ответа, направляя меня вопросами, подталкивая самостоятельно разобрать. И в итоге, всё просто. Мне жаль этих детей, что они там. Но я рада, что не среди них. Что никогда не бывала до этого в таких местах. Что у меня есть семья. Я чувствовала превосходство над ними и от того вину. У меня есть то, о чём другие мечтают. С этим осознанием легче не стало. Оно не поможет мне, когда снова приду. Возможно, со временем привыкну, отпустит. А может, нужно поучаствовать в их жизни, чтобы через помощь в создание их счастья, облегчить собственные мысли. Ещё мне кое-что любопытно, может, подскажите. Мальчик, к которому я пришла — аутист. В нашу первую встречу он запомнил шрам у меня на лапе. А в последнюю, я уже была с гетрой и скрыла его. Он испугался. Когда сняла, указал на него и сказал, что «это ты». Как думаете, тут есть какой-то смысл или просто не воспринимает меня без лысины? Точного ответа нет. У них по разному, некоторые очень осознаны, пусть и не похоже, а некоторые просто нуждаются в стабильности. Сказать правду, какое значение вкладывалось может только сам ребёнок. Да и не её это специальность, не доводилось работать с такими людьми. Ладно, поняла, идём дальше. На днях кое-что случилось. Моему комфортному человеку в шутку предложили стать мужем, подруги пошутили, что я его не ревную, хотя их да. И когда я думала об этом, поняла, что сама мысль, что он будет с кем-то меня расстраивает. Но почему? Я хочу, чтобы он был счастлив. То есть, я знаю почему, ведь не хочу терять его, но… Как бы это выразить. Не знаю. Мне просто тревожно. С этим можно что-то сделать?        — Могу, для начала узнать, что в вашем понимание значит «комфортный человек»? — поправляет русый локон, убирая за ухо. Отпиваю, киваю, улыбаясь от одной мысли о мужчине.        — Собственно, это тот, с кем комфортно. Может, знаете, что кошки могут выбрать себе одного человека и любить его заметно сильнее, чем других. Даже если кто-то другой кормит, балует, меняет лоток, они будут любить больше совсем другого. Это тот, с кем хорошо, безопасно, уютно. Как к телефонам продаётся зарядка, которая идеально подходит, заряжает быстро. Только эти двое вместе не с рождения. И мы ищем того, от кого сможем подзарядиться быстро. Они не всегда совпадают характерами. Я поняла, что Шота тот самый ещё в первую встречу. Он легко понимает меня, никогда не тискает. Спокойный, тихий, безопасный. Лишиться его, как хвоста. Жить дальше можно, но буду знать, как было раньше, чего мне не хватает.        — Несколько раз назвали безопасным. Думаете, другие люди могут причинить вам вред?        — Нет! Нет, что вы. То есть, логично, да, кто-то да может. У меня не просто так есть раны, шрамы. Но я склонна считать, что всё зло было в детстве. Ещё никто не смог переплюнуть то время моей жизни. Страшнее тех людей никого и ничего нет. А те, кто сейчас меня окружают, мои друзья и семья очень стараются не нанести вреда. Я доверяю им. Они все безопасны. Просто… Как бы сформулировать… Шота тот, кто спасает меня от кошмаров. Он помогает с фобиями. Он абсолютно обратное от угрозы. Папе и маме я доверяю больше, но это другое. Они мои родители. Невозможно им не верить. Они всегда всё делают так, чтобы мне было лучше. А у него нет для этого причин, мотива, но он делает, каждый раз. Даже сегодня после практики в морге приду к нему спать, чтобы мне было легче.        — Можно узнать, что было в вашем детстве? Если конечно, вы готовы об этом говорить.        — Да, конечно. Я уже пережила те события. Мои биологические родители избивали меня, морили голодом, выставляли на мороз. Много чего было. И много запретов. Но я любила их, как всякий ребёнок. А потом меня бросили в реку, пытались убить. Тогда появились Сарра и Грейс, мои нынешние и единственные мама и папа. Спасли, удочерили, дали имя, образование, по сути — жизнь. Они моё всё и их слово закон. Меня никогда не принуждали к такому мышлению, сама решила. Эти люди отказались от много, чтобы поднять меня на ноги, чуть ли не в буквальном смысле, потому что ходила тогда исключительно на лапах, как зверь. Так что я беспрекословно подчиняюсь их воли. Пойду куда угодно, сделаю что угодно.        — Все люди боятся потерять тех, кто им важен, даже если до этого никогда не испытывали предательства. Я не могу обещать, что этого никогда не произойдёт.        — Знаю. Никто не может. Даже он сам. Никто не знает будущего. И меня это пугает. Эти мысли. Я боюсь что он устанет со мной нянчиться и уйдёт. Боюсь, что друзья устанут, что я такая травмированная и любое слово может напомнить мне о страшных временах, что мои истории о детстве доводят их до слёз. Боюсь сделать что-то не так, разочаровать семью и меня снова оставят. Я устала бояться! Но не могу это прекратить. Как бы мне хотелось прекратить быть такой, стать нормальной, как все.        — Ваши раны часть вашего опыта. От них нельзя избавиться, но можно научиться с ними жить. Вы нормальная, ваши реакции нормальны, ваши страхи тоже.       Мы ещё долго разговаривали. О том, чего я боюсь, какое у меня было детство, что чувствую, когда вспоминаю. Немного неприятно, что ворошу те дни, но становится хоть как-то легче. Говорить это всё человеку и знать, что никто не узнает. И она меня не осудит. Её эмоции не меняются, всё то же спокойствие и лёгкое сострадание. И никакой жалости. О лагере говорить всё ещё не могу, но чувствую, что скоро получится, если продолжу в том же духе пересказывать свою жизнь. Дальше к Химари, уже спокойно захожу в дом, зная, что меня ждут, предупредила заранее. Малец рад видеть, но в этот раз не захотел сидеть со мной в одной комнате, а потащил ко всем, капризно хлопая ладошкой по двери и оглядываясь, убеждаясь, что иду следом. Это было то ещё приключение. Кучка детей, плохо осознающих личные границы и нормы поведения обслюнявили меня с Ясу, с ног до головы, вырывая шерсть пучками, повисая на шее, как обезьянки. Кажется, в морг я пойду не на практику. Понимая причины, почему мне здесь тошно, оказалось легче пережить отведённый час и даже грустно было уходить. Попросила дать мне знать, если могу что-то сделать помимо посещения. И пускай не стесняются, будет лучше, если чётко скажут, что нужно, чем я притащу что-то из лучших побуждений, а это нахер не сдалось. Так, теперь в больничку. Чувствую предвкушение. Я никогда не видела трупы. Раньше помогала живым, а вскрывала роботов. Но думаю, что всё пройдёт хорошо, не уверена, что буду бояться. Ясу желает удачи, залезает на ближайшее от входа дерево, а я перешагиваю порог. Здороваюсь с уставшим мужчиной за стойкой регистрации и даже не успеваю сказать, кто и зачем, как меня сразу посылают направо по коридору, там написано, не заблужусь. Круто, обо мне уже в курсе. За первыми дверьми, отсекая общий шум, поняла, что всё же немного боязно. Вроде всё нормально, анатомию знаю, фотографии тел видела, видео со вскрытием тоже и даже части тела. Но в живую… Как минимум, стрёмно. Первым на глаза попадается парень, худощавого телосложения с тыквой вместо головы, какие обычно делают на Хэллоуин. Не совсем понимаю, по какому принципу устроены его глаза, но зрачки, маленькие кусочки овоща, спокойно передвигаются в глазницах, не касаясь краёв. Будто летают. И мимика есть, лицо подвижное. Ладно. Окидывает меня взглядом, криво улыбается, запихивает в рот вилку с мясной лазаньей.        — Какой свежий пациент, — насмешливо выдаёт, продолжая жевать и совершенно не звуча довольным.        — Ничего, это временно, — отвечаю в той же манере, правда, более доброжелательно. К нам выходит высоченный дядька, смотрит, и шевельнув щёткой усов, подходит ближе. Наклоняется, нагло разглядывая меня, немного смущая. Ладно, много. Я вообще не ебу, что происходит.        — Мори? — уточняет басом. Быстро киваю, попутно принюхиваясь. Тошнотно. Мёртвыми. — Отлично. Меня зовут Ивао Такахаси, старший патологоанатом. А это Джек, стажёр. И он придурок.        — Поняла, — снова киваю, бросая быстрый взгляд на парня. Я ему не нравлюсь. Закатил глаза, продолжая есть, всем видом показывая, что ему наплевать.        — Сейчас ответишь на пару вопросов, пугаться не нужно, это просто чтобы понять твой уровень знаний, — ему удобно так? Наклонившись. Хоть бы на корточки сел, а то спина болеть начнёт.       Это было легко. Я знала анатомию, химию, что такое биопсия и что вообще делают люди этой профессии. А вот дальше веселее. Для меня уже подготовили пару тел, раздели, вымыли. Сегодня буду только смотреть со стороны, участвовать не придётся. Правда, всё равно нужно надеть полную амуниция. Пара слоёв перчаток, сапоги, штаны, халат, маску, шапочку, очки. Одежда, а особенно обувь, не приспособлены под моё тело и мне очень неудобно, что только добавляет волнение. Мужчина посмотрел на хвост, пошевелил усами, одобрительно промычал, когда заправила в штанину и повёл вперёд, к столу. Приходилось шаркать, чтобы не навернуться или того хуже, потерять сапог по пути. Тела были накрыты, давая мне морально подготовиться. Правда, не очень помогло. Живот сразу свело, голова закружилась. Мало того, что здесь ужасно воняет, так ещё и вид не лучший. Терплю, не выказываю отвращение, тыква внимательно смотрит на меня. Ждёт, что испугаюсь или проебусь? Обойдётся. Правда, желание сбежать было и я рада, что полностью спрятала шерсть, не видно, как она встала дыбом. Первым делом нужно изъять мозг. Для этого делают разрез кожи волосистой части головы от левого сосцевидного отростка к правому, предварительно положив под затылок деревянный брусок. Разрезанную кожу отсепаровывают и смещают спереди до надбровных дуг, а сзади до затылочного бугра. Пока что, всё выглядит нормально и мало отличимо от манекена. Кровь уже свернулась, так что всё вполне чисто. У меня начинают трястись руки, когда вижу, как передняя часть макушки почти полностью закрывает лицо, вывернутая наизнанку. Рассекает ножом мышцы, обнажая череп. Держа в одной руке полотенце, чтобы не скользил, а в другой пилу, пилит кость. Вероятно, даже если бы у меня не было кошмаров, они бы появились после этого вечера. Во всяком случае, аппетит точно пропал. Как и желание иметь зрение, слух обоняние, а вместе с ним и возможность чувствовать запах на вкус. С помощью долота и крючка-молотка, резким движением снимает часть черепа, обнажая мозг. Бросает на меня быстрый взгляд, чему-то угукает, наклоняется к органу ближе. Я знала, как он выглядит, знала, какой примерно консистенции. Но знать и видеть воочию слишком разные вещи. Желеобразный, при этом плотный, мерзко-серый. Подзывает, чтобы лучше видела, объясняет, что вообще делает. Нам нужно провести осмотр степени выраженности борозд и извилин. Блять, это им нужно. А мне, не лечь рядом прямо сейчас. Это пиздец. Запихивает руку под лобную часть, раздаётся звонкое чавканье и я не выдерживаю, отвожу взгляд. А там этот утырок, продолжает есть. Из меня сейчас не только завтрак полезет, но и душа. Дяденька легко перерезает обонятельные и зрительные нервы, а так же зрительный перекрёст. Глазки обрезали трупу, а связь между картинкой и мозгом пропала у меня. Вся информация покинула тело, больше не понимаю, что вообще происходит и что делают. Начни меня сейчас кто-нибудь бить, даже бы не заметила. Единственное, что понимаю, это что гипофиз оставляем в покое, он нам в этот раз не нужен. А дальше извлекают мозг и препарируют. Становится похожим на мерзкую массу. Грецкий орех? Помилуйте, он выглядит, как самая невинная вещь в мире, по сравнению с этим. Что-то там говорят про мозолистое тело, желудочки и конкретно мой, находящейся в брюхе, хочет свалить, раз уж я сама не решаюсь. Всё дальнейшее проходит, как в тумане. Вскрытие, начинающееся с шеи до лобка, внутренние органы. Как черпачком, точно не для супа, изымается моча на дополнительные анализы, обнажают рёбра. Это пиздец. Это просто пиздец. ЭТО ТАКОЙ ПИЗДЕЦ. Возвращаюсь в сознание, только когда врач перекрывает своим могучим телом обзор на препарированный, словно лягушку, труп. Наклоняется, вглядывается в лицо, снова угукает. Джек оттаскивает в сторону, щёлкает пальцами перед лицом, явно забавляясь. Мне нужно курить. Срочно. Дрожащими руками раздеваюсь, вываливаюсь на улицу, ощущаю жар которой почти обжигает, после холодного плена морга. Зажимаю зубами сигарету, ищу по карманам зажигалку. Тыква открыто насмехается, грубо вытаскивает из моего рта курево, переворачивает и вставляет обратно, фильтром меж губ. Ещё и прикуривает. Помогает или упивается моей беспомощностью? Не знаю. Да и поебать, если честно.        — Вали домой, малявка, — продолжает веселиться, выдыхает дым в лицо. Поднимаю на него глаза, начиная злиться. — Всё равно толку не будет, от твоего нахождения здесь.        — Может нахуй пойдёшь? — рычу, отчаянно затягиваясь, почти давясь. Ему нравится моя реакция, забавляет.        — Детям здесь не место. Во всех смыслах, — пожимает плечами. Разрез рта необычно уменьшается, подсвечиваясь темнотой изнутри, когда губы соприкасаются друг с другом. Ладно, на этих словах я соглашусь.        — Придурок, — окликивает патологоанатом, выходя к нам. Ему пришлось немного нагнуться в дверях, что как-то разбавляет атмосферу. — Долго отлынивать будешь? И Мори, ступай домой.        — Что? Но… — пугаюсь, теряюсь. Я проебалась, струсила, теперь мне не будут преподавать.        — Без истерик. Иди. Приди в себя, попытайся поспать, приходи завтра, — снова шевелит усами, окидывает меня взглядом, с головы до ног и обратно.        — То есть… Всё нормально? — уточняю, выдыхая. Тыква снова закатывает глаза, отходит в сторону, потеряв ко мне интерес. Дядька опять шевелит усами.        — Угу, — и уходит. Он немного странный.       Пользуюсь возможностью, убегаю без лишних разговоров. На выходе из больницы возвращается Ясу, выскакивая откуда-то из кустов и сразу морщиться, почуяв смрад морга. Спасибо дорогая, то то я не догадывалась, что воняю. Содрогаюсь всей собой, вспоминая вскрытие, тело на столе, грязные перчатки. От одной мысли, что нужно вылизаться выворачивает наизнанку прямо в мусорку у скамейки. Вид рвоты напоминает, как ублюдок спокойно ел, что плоть напоминала мясо, которое было на завтраке и следом льётся ещё порция желудочного сока. Сил дойти до школы точно не хватит, вызываю такси, а пока жду, впиваюсь в сигареты, будто это единственное, что меня спасёт. Хотя точно знаю, это пока мне не показали лёгкие курильщика. Так интерес к чему угодно пропадёт. Падаю в машину, через силу выдавливаю из себя вежливое приветствие, искренне полюбив чёртову ароматизированную ёлочку на зеркале заднего вида, потому что даже она, по сравнению с моргом, благоухает. Ясу пытается помочь, поддержать, вымыть мне шерсть, но это совсем обратное от нужного. Как представлю, что на мне те жидкости, а они попадут ей на язык, приходится мычанием и жестами просить остановить, пока не заблевала салон. Видимо, пешком. Отпускаю водителя, платя полную стоимость поездки, плетусь вперёд. Благо, не так далеко оказалась. Вяло машу рукой в камеры, ползу к общежитиям, смотрю на балкон Шоты. Третий этаж. Да в пизду, здесь останусь.        — М, — измученно мычу в телефон, ответив на звонок не глядя.        — Что ты там делаешь? — раздаётся голос Стёрки и я отдалённо слышу его ещё и откуда-то сверху. Нет сил посмотреть, но уверена, он стоит на балконе.        — Сливаюсь с фоном, — пытаюсь пошутить, бубня в землю.        — Плохо?        — Хуёво.        — Сейчас буду. И не выражайся, — бросает трубку. Долго ждать не пришлось, ловко спикировал ко мне, тяжело вздохнул. Топчется рядом, слышу это, голову не поднимаю. Легко подбирает, закинув на плечо и я безвольно висну, как тряпка.        — Не буду спрашивать, как ты оказался на улице, если был у себя, но вот этот труп всё же интересует, — звучит звонкий, весёлый голос Хизаши. Труп. К горлу снова подкатывает.        — Заткнись, — цыкает Айзава, укладывая меня на диван.        — Что с ней? — отвлекается от телевизора Кан, вглядываясь мне в лицо.        — Первый день практики в морге, — спокойно отвечает Исцеляющая Девочка, подходя, поглаживая меня по голове. — Молодец, даже в обморок не упала.        — Кажется я выблевала какой-то орган, — хриплю, сознаюсь, испытывая безумное истощение.        — Свой или там перекусила? — смеётся голосистый и у меня аж в глазах рябит от прилива тошноты. Сразу появились силы зажать себе рот, упасть на колени, а дальше нет, всё. Благо, так и не вырвало.        — Ты совсем долбан? Тебя к ней на практику отправить? — шипит Немури, отвешивая звонкий подзатыльник. А нет, не прокатило. Держите порцию желчи. Повезло, что кто-то успел подставить чашку и из меня вышло не так много. — Шота! Шота, мы поняли, молчим!        — Шомммм!!! — сдавленный писк Ямады и звук падающих тел, мычание. Поднимаю голову, сталкиваюсь с заботливым, сочувственным лицом Тошинори. А за ним видно двух придурок, замотанных в ленты.        — Спасибо, — тихо благодарю, садясь на полу, положив голову на диван. Наставница вкладывает в руки горячую чашку, привлекает внимание. Это вообще что?        — Сладкий чай, поможет, — отвечает на не заданный вопрос, настойчиво сжимая мои руки поверх посудины. Да меня только что в такую же вывернуло, как я пить смогу? — Давай, давай, поможет. Сама такой раньше пила.       Ладно, хорошо. Хуйни не посоветует. С трудом поднимаю напиток к себе, отпиваю. Ужасно сладко. Но оказывается, я испытываю жажду, так что осушила в три глотка. Ясу крутится рядом, беспокойно заглядывает в лицо, тыкается мордой. Всё хорошо родная, мне уже легче. Благодарю, тяжело поднимаюсь. Не говоря больше ни слова, легко подняв одной рукой под бёдра, Шота унёс меня к себе. Клянусь, я видела дьявольски довольные улыбки у некоторых учителей. Ну вот, снова судачить будут. Да и плевать. Я тут скоро сама стану чьим-то рабочим материалом. Нежно опускает на свою кровать, осматривает, хмурясь. Не смотри так, мне становится совестно за своё состояние. Вздыхает, достаёт из шкафа свои, хотя теперь уже мои вещи, кладёт рядом. Всё те же трусы и футболка. Взял их сюда, думал, что приду спать. Это мило. И у меня снова ноет в груди. Предупреждает, что ненадолго, тихо прикрывает дверь, давая мне возможность спокойно переодеться. И вот как мне спокойно его отпускать, если он такой хороший?