Своя

       — Хизаши! — заваливаюсь в учительскую, почти спотыкаясь об собственный хвост. Из-за отсутствия сна кошачья природа постепенно берёт верх и мне становится сложно контролировать свои действия и настроение. Потому вылавливаю отросток зубами, кручусь, дерусь с ним.        — Ты перегрелась, что ли? — блондин выглядывает из-за своего стола, смотрит на меня, выгнув брови. Останавливаюсь, встряхиваюсь, вальяжно подбираюсь к мужчине и поднимаясь на ноги. Губы тянет задорный оскал и я чую, как ему некомфортно, даже немного тревожно. Ясу запрыгивает к другу на колени, скидывает лапой ручку со стола. — Ч-что вам надо? Чего пристали?        — У меня вопрос! — разворачиваю его кресло к себе, нависаю сверху. Вжимается в спинку, сползает ниже, бросая взгляды коллегам.        — Слушаю? — неуверенно, забавно подрагивая усами. Трогаю их, наблюдая, как за волосками тянется верхняя губа, обнажая зубы. Укусить его, что ли? Так, чисто ради шутки, слегка. — Джи?        — А, точно. Мне интересно, как ты занимаешься сексом, — округляет глаза, выглядя совершенно шокированным. Остальные учителя поднимают головы, поворачиваются на нас, погружая помещение в абсолютную тишину. — Ну, типа, ты же громкий. Не могу судить точно, потому что у меня нет подходящего опыта, но судя по тому, что слышала, сдерживать себя сложно. Ты используешь кляп? У твоего партнёра супер крутые беруши? Или в углу стоит Шота, держит за вас свечку и применяет причуду? Но тогда нужно действовать быстро и это уже тянет на мировой рекорд. Наверное. Какой самый быстрый секс?        — Мысленный, — подсказывает Стёрка, спокойно смотря мне в глаза, отпивая. — Не вмешивай в это меня, он справляется сам.        — Но как? — хватаюсь за голову, отхожу в сторону. Кошка запрыгивает на плечи, отталкиваясь от горластого, выбивая из него сдавленный выдох. — Насколько нужно себя контролировать? Ты вообще получаешь удовольствие от процесса?        — Ты такой лох, что уже ученица беспокоится о твоей личной жизни, — смеётся над другом Немури, стреляя глазками. Ямада возмущённо оборачивается на неё, вижу, как светлое лицо заливает румянец. Его смущает эта тема? Почему? Обычно, очень уверенный.        — Вообще, этот вопрос может касаться и тебя. Что если случайно применишь причуду во время процесса? Разве эрекция не пропадёт? Да и нормально ли продолжать, если партнёр спит?        — Такое происходило только в молодости, сейчас контролировать себя не проблема, — сладко улыбается, совершенно не стесняясь. Киваю, принимаю её ответ, возвращаю своё внимание к англичанину. Вжимает голову в плечи, насколько это позволяет устройство для контроля звука.        — Не смотри на меня так! Тебя это не касается! — отмахивается, пытается вернуться к работе. Лезу к нему, трясу за плечи, пытаясь добиться ответа. Отталкивает, не сильно, но чтобы не мучила его и случайно попадает пальцем в глаз. Болезненно мякаю, отшатываюсь от него, прижимая руку к раненому участку. — О боги, Джи, ты в порядке? Прости, пожалуйста! Дай посмотреть!        — Свалите отсюда, шумите, — цыкает Кан, комкая листок и кидая в нашу сторону. Ясу отвлекается от утешения меня, переключает внимание на новую игрушку, лапой отправляя её дальше.       Эй, я тоже хочу. Прыгаю на комок сверху, подцепляю когтями, подкидываю и тут же пытаюсь поймать, как с птицами. Тут конечно сильно проще, но всё же интересно. Ещё и шуршит так задорно. Скачем вокруг бумажки, гоняя её по учительской, периодически мешая друг другу, пока одним пинком не загнали под шкаф. Приподнимаю его, чтобы подруга достала, но Шота спутывает нас лентами и просто выставляет за дверь. Эй! Впустите! Пожалуйста! Мы будем тихими! Орём под дверью, скребясь, упрашивая. Оборачиваюсь на шаги, вижу Изуку и тут же лезу к парню, трусь о ноги. Он наверняка к Тошинори. Откроет дверь и мы войдём. Давай, поверни ручку, будь хорошим мальчиком. Парень растерянно гладит нас, чую, как он нервничает от такого контакта. Сколько ему нужно времени, чтобы привыкнуть? К нам выходит Яги, быстро захлопывая учительскую, не давая и шанса проскочить, виновато улыбается. Гад. Обидно, между прочим. Значит, увяжусь за вами. А ты что думал? Не найду, с чем пристать? Размечтался! Мой мозг всё время генерирует идеи и вопросы, а то, что я обычно их оставляю при себе, уже другая история. Мальчики нервозно переглядываются, но не гонят, позволяют пойти с ними. Как обычно, засели в комнате отдыха. Блондин берёт на себя чай, предлагает мне сесть на диван, но на полу вполне удобно. Напоминает ситуацию, после инцидента в USJ, когда они меня чуть не прибили. Виновато опускают глаза в пол, будто ругаю их за это. Что было, то прошло, я не держу зла. Хоть и помню. Тогда меня просили не разглашать настоящую личность Всемогущего, сейчас с этим проблем нет, всему миру известно.        — Кстати, касательного этого! — хлопаю в ладоши. Звук получается не такой, как у других людей из-за обилия шерсти на руках, а подушечки слишком мягкие. — У тебя его причуда, но как это вышло? Сам процесс передачи? Типа, ты такой просто; «Мидория, мальчик мой, у меня нет сына, у тебя отца, держи силу!». Вы пожали друг другу руки и мышцы перекочевали из одного тела в другое.        — Нет, качаться мне пришлось самому, — добродушно улыбается кучерявый, не находя ничего странного в моих словах, в то время, как его наставник растерянно моргает. — Разгребал свалку, подготавливал себя.        — А, то есть, так просто принять причуду нельзя. Почему?        — Большая сила не поместиться в слабый сосуд, — подключается к разговору взрослый, наконец прекратив пытаться осмыслить сказанное мной. Разливает чай по чашкам, подставляет одну мне поближе. Изуку поднимается, заглядывает в ящики и найдя упаковку трубочек, кладёт рядом с чашкой. О боги, это так мило. Помнит, позаботился обо мне. Но откуда они здесь?        — Как шар, который наполняют водой? Сначала всё ок, он тянется, но от этого становится хрупче и менее выносливым и в какой-то момент БАМ! Остаётся лишь мокрое место, — отпиваю, тут же дёргаясь. Слишком горячо, язык обожгла.        — Хорошее сравнение, — кивает Тошинори, умилительно улыбаясь. Он такой хороший. От него прям так и веет добром. Дедушку Колю напоминает. — Верно, всё так.        — Но это не объясняет, как твоя сила оказалась у него.        — Через ДНК, — спокойно поясняет учитель, добавляя себе сахар в чай. Интересно, как много сладкого он потребляет? Ему бы стоило быть аккуратным.        — Так ты, ну, — смотрю на одноклассника, поднося сомкнутые кольцом пальцы ко рту, играю бровями. Он густо краснеет, напрягается. Ещё немного и сделает качественный косплей на Старателя, воспламенится.        — Нет! Джи, как ты могла такое подумать! — закрывает лицо ладонями. У него так вся кровь к голове прильёт и случится сердечный приступ. До препода доходит туже, но теперь и он пунцовый. Точно ли у меня проблемы с интимными вопросами?        — Тогда как? Вы поцеловались? В тебя плюнули? Второй вариант звучит так себе, если честно, но о вкусах не спорят, — поднимаю раскрытые руки, как бы показывая, что ничего против не имею, это их дело. Переглядываются, нервно хихикают, нагревая комнату своим смущением. Можно будет их робость использовать зимой и греться.        — Волос! Через волос! — не выдерживает Помидория, сжимаясь в комок, почти плача. Ну вот, я довела человека. Чешу за ухом ногой, смотрю на них.        — Мои гипотезы звучат интереснее. С головы хоть? — парень всхлипывает, почти воет. Ясу смотрит за всем, как за качественным представлением, вижу смешки в её глазах. Угарает. — Но почему не кровь? В ней тоже есть ДНК и проглотить легче, усваивается. Волосы и шерсть весьма дерьмово перевариваются. Элементарно, возвращаясь к варианту со слюной, можно было попить из одной бутылки. Тебе хоть запить дали?        — Пожалуйста, хватит! — умоляет, смотря на меня побитым щенком. Я переборщила? Выглядит так, будто сейчас заплачет, но не понимаю из-за смеха или смущения. Последнее пахнет так ярко, что перебивает остальные эмоции. Перевожу взгляд на Яги, пускающего кровь изо рта, отключившегося от мира. Могли и раньше сказать, что мне стоит заткнуться, а не терпеть.        — У тебя сегодня необычайно любознательное настроение, — чуть кашляет в кулак мужчина, возвращает сознание в голову. Вытирает кровь платком, пытается собраться. Наклоняюсь к своей чашке, лакаю, даже не беря в руки. Чуть остыл, можно и попить. Ясу начинает орать рядом, приходится уступить ей. Запихивает в посудину пол морды, чавкает там, наверняка наплевав мне.        — Это с недосыпа. Такая ночь была! Аж мозг клиент, — поднимаю руки вверх, пытаясь выразить всё своё потрясение. Парнишка тоже возвращается в нормальное состояние, постепенно расслабляясь. Улыбаются, по доброму, заботливо, мягко. Такие хорошие. — Кстааааатииии. К Хизаши я ещё вернусь, но что насчёт тебя? Зависит ли выдержка и процесс от того, используешь причуду или нет? И если эта мощь у Изуку, то бывает ли, что во время мастурбации случайно использовал? Это, наверное, опасно!        — АНАНАС!!! — подскакивает, выталкивает меня с подружкой за дверь, даже не дав допить. И чего так разволновался? Секси танцы он может, дрочить в комнате, где на него смотрит со всех углов мужик тоже, а поговорить об этом нет. Ну и ладно. К кому бы ещё пристать?       Пока искала до кого бы доебаться, нас выловили Рикидо с Фумикаге и просто уволокли в класс, приказав сидеть на стуле и никуда не уходить, а то задаю всем неудобные вопросы. Наябедничал на меня! Думаете, остановите? Держусь за сидушку, тащусь к выходу. Как и просили, не встаю! Ехидно смеюсь под их округлившиеся глаза, открываю ногой дверь, а там стоят Эйджиро с Кацуки, удивлённо открывают рты. Переглядываются с остальным и всё поняв, заволакивают обратно. В этот раз Ханта работает лучше, тратит на меня много ленты, плотно приматывая, обездвиживая. Напоминает, как меня с кошкой так Котя на Новый Год связал, потому что мы семь раз подряд навернули ёлку. С началом урока снова не стали освобождать и учителям всё так же пофиг. Ну ладно, я вижу, как Эктоплазм сдерживает смех, стараясь не смотреть на меня. Вот как обижусь, как нассу в тапки! Устрою вам аммиаковый потоп! Пользуясь моментом, ко мне тянется Шото, пихает в рот поджаренный пельмень, который до этого обдавал в руке под столом огнём. Горячо, не хватает соли, но всё равно довольно жую, тихо мурча. На другой раз уже оборачивается Момо, угощая шоколадкой. Мои хорошие, так люблю их, подкармливают. Вся обида сдувается, затихает, остаются лишь светлые чувства и лёгкая сонливость. Я немного устала. Успокаиваюсь, вслушиваюсь в урок, запоминая, раз уж записать не могу. Пушистая спит на коленях, совершенно не беспокоясь о моём положении, сложившейся ситуации. Учитель вынужден повернуть голову в мою сторону, потому что Мидория вызвался ответить и ему потребовалась минута, чтобы прекратить смеяться, разогнуться, повернуться обратно к классу. Смейся, смейся, у меня и к тебе вопросы есть. Причем я уверена, со мной такое происходит именно из-за дружеских взаимоотношений с преподавательским составом. Вот вам и блаты. Стебут как могут. Будь на моём месте кто-то другой, наверняка бы отругали виновных и освободили бы. Ладно, пока всем весело, я не собираюсь возникать. Их хорошее настроение для меня важнее. Только устаю так сидеть. Разминаю шею, скучающе выглядываю в окно, оглядываю класс. Даже поспать не могу, ну что за гадство. С началом перемены учитель почти выбегает смеяться в коридор и я уверена, он расскажет об этом остальным. Шота ругаться будет. А если до наставницы дойдёт, то ещё и накажут. Эх. Фумикаге и Очако останавливаются рядом, парень хлопает по голове, держа в другой руке канцелярский нож. Меня собираются зарезать или освободить? Ясу внимательно следит за их действиями, немного дёргая хвостом. Друг аккуратно режет путы сбоку, между мной и стулом, и этого вполне достаточно. Дёргаюсь в сторону, ногой придерживаю мебель на месте и повернувшись вокруг себя, легко освобождаюсь. Та-да!!! Можно идти веселиться. Друзья улыбаются, весело, как это делают родители, когда устали от моих выходок, но рады, что у меня есть силы и настроение их совершать. Машу рукой, предлагая идти за мной, сейчас ведь время еды и останавливаюсь в коридоре, наткнувшись на Айзаву. Урарака понимающе кивает, хлопает по плечу и за ней повторяет каждый одноклассник, потрогав меня. Всё ещё не понимаю, почему они это делают. Какая-то шутка, о которой я не в курсе? Флешмоб «заеби Джи»? Ещё и кинули меня. Герой лишь дёрнул бровью на них, скользнул по мне взглядом, пошёл дальше. Чуть похлопал рукой по своей ноге и я понимаю, что это приглашение. Подбираю Ясу на ручки, увязываюсь следом, мурча от удовольствия, возможности провести с ним время. Его присутствие так радует меня, что сердце бьётся сильнее, громче, разгоняя кровь по венам, бодря. Как и говорила Исцеляющая Девочка. Пропускает меня в комнату отдыха вперёд себя, спокойно опускается на диван. Запрокинул голову, ложась затылком на спинку, закрыл глаза, выдыхая. Вся его фигура расслабилась, плечи опустились, рот чуть приоткрыт. Устраиваюсь рядом, ложась головой на сильную ногу, а кошка сверху на грудь. Мне очень хочется спать. Но страшно. Антидепрессанты спасают от кошмаров, но сегодня их не пила и сейчас не могу, потому что ещё уроки впереди и если закинусь ими вечером, то есть шанс передознуться. Я знаю, что нельзя. И знаю, что без них не смогу. Или… Может, прошло достаточно времени? Может, они прошли? Может, мне лучше? Может, я смогу? Шота рядом, он защитит меня. И с ним спокойно, это тоже должно помочь. Да, всё будет хорошо. Всё хорошо. Делаю глубокий вдох, сжимаю шерсть подруги, отпускаю себя, разрешая вздремнуть. Темнота. Даже, скорее абсолютная пустота. Не ощущая, чтобы хоть что-то было рядом, не уверена даже в наличии пола. Опускаюсь на лапы, трогаю пространство вокруг себя, пытаясь что-нибудь нащупать. Рука приземляется в лужу, шерсть моментально встаёт дыбом, дыхание острым комком застревает где-то в груди, впиваясь ледяными иглами в сердце. Отступаю назад, но она прибывает, обволакивает пальцы, поднимаясь выше. Срываюсь с места, пытаюсь убежать. Как будто на месте топчусь. Я так стараюсь, что мне больно. Так хочу спастись, что почти умираю. Ледяная жидкость не отступает, уже доставая до локтей, мешая переставлять лапы, принуждая плыть. Отталкиваюсь ногами, сильно, как учил Гончий, вырываюсь из её необъятных пучин. Получилось. У меня получилось! Я смогла спастись, в этот раз не умерла! Поднимаюсь на ноги, ликующе возводя руки к отсутствующему небу, почти плача от радости и гордости за себя. Оглядываюсь, чтобы убедиться, что воды больше нет, натыкаюсь взглядом на странную фигуру. Нет лица, каких-то примечательных признаков. Как будто из дыма, не могу разглядеть даже тело, рост. Но точно знаю, что это мужчина. Он чёрный, как и всё вокруг, но почему-то не сливается. Мне хочется ему доверять. Подхожу, не сомневаясь в дружелюбности неизвестного, улыбаюсь. Почему-то уверена, что он отвечает тем же. Кто это? Папа? Шота? Кто-то из моей семьи или класса? Не пахнет. Протягивает руку, спокойно пожимаю её и от этого контакта внутри что-то закричало. Так громко, что сбивает с ног, оглушает. Нет, не так. Это он меня ударил в живот, сильно, выбивая воздух. Цепляюсь за его руку, сгибаясь, ноги подгибаются от боли. Что происходит? Почему? За что? Что ему надо? Толкает на пол, нависает сверху, сжимает шею, душа. Паника истерично метается в голове, мешает думать, предпринять попытку защититься. Задирает юбку, стягивает трусы. Грубо, царапая бедро. Насильно раздвигает ноги, сразу вклиниваясь между ними, сдирая шкуру на ляжках. Нет, нет, пожалуйста, умоляю, только не это! Убей меня! Просто убей! Можешь бить, пытать, только не делай этого! Что угодно! Тело не двигается, оно застыло каменной куклой, пока я пыталась кричать, умолять, молиться, чтобы меня спасли. Кто-нибудь, пожалуйста. Я не выдержу этого, я сойду с ума. У него нет одежды, каких-то черт, это просто комок тьмы, но я слышу звон пряжки ремня. Это конец.        — Джи, — хрипит в ухо, сдавливая горло всё сильнее. Не вижу, не чувствую, но знаю, что его пах приближается к моему. Мне так страшно, что я могу умереть прямо сейчас, на месте. И надеюсь, что это произойдёт. Медлит, растягивает момент, мучая меня в жутком ожидании неизбежной боли. — Джи!        — Не трогай меня! — каким-то чудом, будто кто-то услышал мои мольбы, нахожу в себе силы закричать, ударить в лицо, скидывая с себя ублюдка. Отползаю назад, жадно глотая воздух, давясь им до кашля. Неожиданно падаю, не успевая развернуться на лапы из-за маленького расстояния, ударяюсь спиной. И понимаю, что здесь светло. Это комната отдыха. Я в школе. Это был сон. Просто сон. Рука болит. — Шота!        — Всё хорошо, всё хорошо, — заверяет мягким тоном, подняв перед собой раскрытые ладони, сидя на столике. Ясу пытается помочь, поддержать, мурчит, обнимая лапами за шею. Ей страшно. И мне тоже. Только мужчина собран и сдержан, а на его щеке разливается красный след удара. — Мне не больно, не думай об этом. Как ты? Я могу что-то сделать?       Подбираюсь к нему, придерживая подругу и проглотив страх, жмусь к другу, пряча лицо на груди, сжимая одежду. Я нуждаюсь в его спокойствие, силе, понимание. Аккуратно, медленно кладёт руки на мою спину, гладит. Вздрагиваю от прикосновения, принуждаю себя терпеть, довериться ему. Шепчет в макушку, задевая дыханием ухо, что это был просто кошмар, что всё хорошо, что он рядом и защитит меня, если я не смогу справиться сама. Меня колотит пережитый ужас, жмурюсь, всё больше опускаясь на корточки, сжимаясь в комок. Герой садится на колени рядом, поддерживает, не оставляет наедине с накатывающей панической атакой. Я чую как и ему, и подруге страшно за меня, не знают что сделать, как помочь, но совсем нет сил успокоить их, заверить, что всё хорошо. Потому что не хорошо. Задыхаюсь, сердце больно. Мне так холодно, что это обжигает. Закусываю хвост, считаю секунды, смотря мимо друга, на циферблат, успокаивая себя прежде, чем накроет окончательно. Ясу стирает мордочкой слезинки с щёк, мурлычет, обещая, что она рядом и всегда будет, и никому не позволит обидеть меня. Усталость от пережитого наваливается, облокачиваюсь на учителя, дыша его запахом, чувствуя себя уже получше, проглатывая рвотный позыв. Кошка терпит давку, не пытается вырваться, тихо мякая между нами. Герой поднимает руки к голове, чуть отстраняясь, касаясь щёк. Взгляд у него взволнованный, немного печальный, бегает по моему лицу, задерживаясь на губах, хотя мне могло и показаться. Наклоняется, касается поцелуем лба и мы замираем так на несколько минут. Ощущение, будто он этим действием проникает в моё сознание и борется с моими страхами. Будто поделился своими силами. Он и правда невозможный. Вздыхаю, чмокаю его в раненую щёку, как бы благодаря и извиняясь, поднимаясь.        — Расскажешь? — тихий, не навязчивый, надёжный. Смотрит на время, заваривает чай. Ищет что-то по ящикам, находит трубочку, кладёт её рядом с пустой чашкой, поставленной мне. Значит, не он их здесь оставил.        — Нет, — качаю головой, сглатывая. Понимаю, что это слишком личный страх. О нём не говорила даже родителям. Никто не знает некоторые вещи, что мне пришлось увидеть в детстве. И никто не должен знать.        — Хорошо, — понимает, не настаивает. Мне так стыдно, что ему снова прилетело. Кажется, связавшись со мной он получает слишком много ударов. Я приношу столько проблем. Но до сих пор не бросил, не оставил, ни разу даже ничего плохого не сказал. Это даже пугает. Так привыкла к нему, так привязалась, что кажется, по-другому уже не смогу. Без него не смогу.        — Шота, — поднимает глаза, тем самым побуждая говорить дальше, показывая, что слушает. Глажу пушистую, пряча нервозность в её шерсти. — Поможешь мне с моим страхом воды?        — Конечно, — кивает, чуть улыбается, одними уголками. Ему можно доверять во всём. Он никогда меня не предаст. Верю в это, почти ставя его на один уровень со своей семьёй. — Можем сегодня вечером, после морга.        — Тогда останусь у тебя? — пытаюсь подать признаки веселья, оставить кошмар в стороне, пока не обсужу его с мозгоправом. Друг разливает чай по чашкам, чую, что его настроение поднялось.        — Оставайся, — голос тёплый, как парное молоко. Видимо, ему нравится спать со мной. Это лестно, приятно. И ведь не боится, что снова чудить буду.       Кошмар ещё остаток учебного дня давал о себе знать, заставляя вздрагивать из-за прикосновений парней, трусливо оглядываться и находиться в напряжении. Знаю, что это глупо, что никто здесь меня не тронет и не обидит, особенно с такими помыслами. Но мои воспоминания говорят о том, что никому нельзя доверять полностью. Ребята видели, что что-то не так, но не получали от меня ответа и старались просто держать тактильную дистанцию, подбадривая разговорами, улыбками, своими светлыми натурами. Такие хорошие. И я так их люблю. Готова молиться каждому богу и демону, чтобы они не сталкивались с тем, чего я боюсь, чтобы они оставались в неведении, чтобы с ними такое не произошло. Нужно больше стараться, чтобы суметь защитить их, обезопасить. Вздыхаю, напрягаю руку, вижу, что мышцы чуть ослабли без тренировок. Хотя, мне может и казаться, они ведь не должны так быстро сдувается. Наверное. Собираюсь в морг, попутно предложив Такеши встретиться завтра между моей практикой и уроками. Его внимание ко мне давит и я понимаю, что те действия утром послужили триггером для кошмара. Нужно всё прекратить. Отвечает сразу, потоком эмоциональных сообщений, о том, как рад и будет ждать. Как же мне некомфортно даже от переписки. Уговариваю себя успокоиться, закапывая глаза. Я на взводе. Как бы Джеку тыкву не помять. Одноклассники желают мне хорошей работы, вынуждая сердце сжаться от любви к этим людям, убегаю. Пушистая всё время нервно оглядывается, стоило выйти за пределы школы и мне становится безумно тревожно. Расслабленный шаг переходит на широкий, ускоренный, руки сжимаются в кулаки. Достаю телефон, смотрю с его помощью назад, за себя. Какие-то люди. Кто-то гуляет за ручки, кто-то с ребёнком, кто-то после работы. Да, сейчас уже вечереет, я не смогу вот так опознать, кто на меня смотрит. И в этом ведь, по-сути, нет ничего плохого? Чтобы я сказала? Пожалуйста, не пяльтесь на меня, мне тревожно? Глупо. Тем более, некоторые люди и правда до сих пор помнят спортивный фестиваль, ребята тоже говорили, что их иногда узнают. Всё хорошо, никто ничего плохого не сделал, просто смотрят. Имеют права. Да, неприятно, но не смертельно. Игнорирую разрастающуюся внутри, как пожар, панику, контролирую дыхание, спешно заходя к психотерапевту. Женщина замечает моё состояние, интересуется о причинах, предлагает это обсудить. Она посмотрела в окно, аккуратно, едва выглядывая и ободряюще мне улыбнулась заверив, что там никого нет. Это хорошо. Тогда мы можем перейти к более важным вопросам. Я, конечно, хотела попытаться обсудить события лагеря, но в итоге не нашла в себе сил, испугавшись. Как же это глупо. Вместо столь важного рассказала о папином состоянии, как переживаю. И что мы повеселились с друзьями на выходных. Что мне очень жаль и стыдно, я извинилась перед ним за это, но Шота стал моей фантазией для самоудовлетворения. Мозгоправ уточнила, почему испытываю из-за этого вину. Язык моментально прилип к нёбу и на мгновение показалось, что я забыла, как говорить. Не могу. Просто не могу это рассказать, озвучить. В другой раз, не сейчас, я не готова. Давайте обсудим что-то ещё. Точно! Больница. Дежурила этой ночью, столько стресса и событий за такой короткий промежуток. Ничего ведь страшного, что пропустила один приём антидепрессантов? Как выяснилось, особо ничего, но лучше так не делать. В следствии отсутствия сна поспала немного с Шотай на обеденном перерыве, но это обернулось кошмаром. Женщина слушала меня внимательно, и я чуяла, что как и каждую нашу сессию, она немного печальна. Сочувствует. В этот раз ещё и напряглась. Не знаю, что вызвало такую эмоцию. Мне порекомендовала больше отдыхать и проводить время с близкими, раз они вызывают только положительные эмоции. Чтобы я отучала свой мозг от страха, грусти, тревоги. Она рада знать, что мне удаётся жить дальше и не зацикливаться на стрессовых ситуациях. Не совсем с этим согласна. Они всё ещё шумят в моей голове, слышу их отголоски, но тот пережитый ужас летом куда громче и заглушает всё остальное. Дальше в Детский дом, Химари рад меня видеть, как и некоторые остальные дети. Тянут за всё, до чего могут дотянуться, поваливают на пол, мучают меня и пушистую. Терпим, не позволяем себе злиться на них, мурча. Я не буду говорить им быть спокойнее, перестать шуметь, потому что так они выражают свою радость. Не могу запретить им быть счастливыми. А вот поучаствовать в том, чтобы научить выражать эмоции по-другому ещё как могу. Некомфортные ощущения, заставляющие уходить быстро уже не так остры и мне с каждым разом всё приятнее проводить с ними время. Не то чтобы любила детей. Просто они те, кто не заслуживает ненависти или презрения. Возможно, проецирую на них маленькую себя, которая нуждалась в любви, поддержке, заботе. Хотя, это не важно. Пока никому от этого нет вреда, всё хорошо. Перед уходом оглядываюсь по сторонам, проверяя улицу на наличие подозрительных личностей, потому что ощущение, что на меня пристально смотрит едва ли пропадает. Могла бы подумать, что у меня паранойя, но Ясу ведь тоже оборачивается, реагирует? Подсаживаю её к себе на плечо, машу ребятне и воспитательницам ручкой и опустившись на лапы, быстро убегаю в морг. Кошка привычно забирается на дерево, я захожу, расписываюсь в журнале, здороваясь с персоналом и некоторыми пациентами, которых запомнила за прошедшую ночь. Ивао сходу здоровается, предлагает самой выбрать пациента, проведём, так сказать, контрольную. Киваю, с готовностью соглашаюсь, игнорируя недовольное, почти злое лицо тыквы, ухожу переодеваться. В сапожках, созданных под меня значительно удобнее, уже даже привыкаю, но босиком всё же было бы лучше. Осматриваю предоставленный список, прикидывая в голове, чьё имя звучит интереснее. Берусь за ручку холодильника, Джек грубо отталкивает в сторону. Чуть не падаю, в обуви сложнее устоять, возмущённо поворачиваюсь к парню, едва сдерживаясь, чтобы не кинуться с кулаками. Да и Такахаси недовольно хмурит брови, ставит руки на бока, всем собой показывая, что ждёт пояснений.        — Слышь, тебе вообще лет сколько? — голос пропитан неприязнью настолько, что можно было бы сцедить с него яд и отравить кого-нибудь. Например, самого придурка. Злюсь, но держусь, складываю руки на груди, чтобы удержать саму себя в руках.        — Семнадцать, — слышу, как слово дрожит в воздухе угрожающей, рычащей вибрацией. Я итак сегодня не устойчива, ещё и он злит.        — На пять лет младше, — кивает на холодильник и мы с главным патологоанатомом меняемся в лице. Он чуть виноватый, я бледнею. — Не справишься.       В этот раз даже спорить не стану. Он прав. Там лежит ребёнок. И я правда не смогу провести вскрытие. У меня в голове не укладывается мысль, что дети могут умереть. Это кажется неправильным, иррациональным, противоестественным. Уж кто кто, а они должны жить, познавать мир, радоваться каждой мелочи, мечтать. А не лежать холодными на столе, в ожидании, когда им вынут сердце. Мне становится дурно от осознания, что чьё-то дитя покоится на полке, с биркой на пальце. Поднимаю на тыкву глаза, чувствую благодарность за то что вмешался, не дал увидеть своими глазами. Не понимаю его. Очевидно, испытывает ко мне неприязнь, но помогает. Странный. Будто сам не уверен в своей злобе. Вздыхаю, жмурюсь, хвост натягивает штанину, в попытке попасть в рот, даю себе минутку собраться с мыслями. Ладно, хорошо. Порефлексирую над этим позже, сейчас нужно работать. Выбираю другого пациента, позволяю Ивао самому провести вскрытие черепной коробки и основного тела. Этим обычно занимаются медбратья, но раз он очень сильный, берёт всё в свои руки. Вообще, я тоже могу, но мне почему-то не разрешают. Когда человек готов, приступаю уже самостоятельно. Изучаю мозг, проговаривая наблюдения в диктофон, собирая материал для анализов, черпачком достаю мочу. Как хорошо, что на мне несколько слоёв масок, хоть как-то притупляют обоняния. У смерти очень неприятный запах. Едкий, горький, желчный и грустный. Когда чуешь его, всегда сердце не на месте. Но мне уже значительно легче, в сравнении с первыми разами. Думаю, я верно и уверенно становлюсь циником. Интересно, как это будет. Какой стану. Холодной и бесчувственной? Расчётливой? Или смогу сохранить свою эмпатию, чуткость? Такие быстро выгорают. Но всем бы хотелось, чтобы их лечил человек, а не кусок льда в его обличии. Заканчиваю с телом, заполняю бумаги, отношу образцы на анализы и меня отпускают покурить. Иногда кажется, что мне позволяют очень многое. Больше, чем остальным. Не то чтобы это не устраивало, просто странно. Проскакиваю к двери, привычно сняв форму, потому что в ней нельзя выходить на улицу и это оказывается ошибкой, потому что теперь хвост спокойно касается пола, подгибая длинный кончик. Тупая боль, вскрикиваю, подскакиваю и непроизвольно, быстрее, чем успеваю обдумать ситуацию бью наступившего на отросток Джека. Учитывая его отношения ко мне, уверена, это было намеренно. Парень отшатывается в сторону, держась за свой дурацкий овощ, вместо головы, зло смотрит на меня.        — Ты совсем ахуел?! Тонны презрения мало, нужно ещё и физически мне навредить?! — рычу, готовая прибить этого ублюдка. Шерсть встала дыбом, слюна накапливается во рту, когти вытянулись.        — А нечего свой обрубог везде пихать! — кричит в ответ, тоже переходя в открытую агрессию. Повышенный тон вызывает во мне ещё больше чувств. Изначально страх, ассоциации с громкой руганью у меня не лучшие. Но бояться его совсем не хочу и перехожу в злость.        — Хочешь сказать, это я виновата?! Всё время ведёшь себя, как бешеный уёбок, намеренно злишь и это ещё я виновата, что наступил мне на хвост?! — воздух будто нагрелся, осевшие эмоции этого дня, вся усталость смешались, сбивая стоп краны.        — Не шумите в морге, — недовольно бросает Ивао, пытающийся делать свою работу. Тыква надменно сложил руки на груди, выпрямляясь, одаривая меня презрительным взглядом.        — Радуйся, что только наступил, а не отрезал к чертям! Может такой заносчивой сукой перестанешь быть! А если тебе что-то не нравится, иди поплачь, пускай мамочка с папочкой новое место купят! — что? Он совсем берега попутал? Родителей моих решил в это вмешать? Ярость бьёт в голову, бросаюсь вперёд, намереваясь разбить эту ёбаную тыкву и убедиться, что там семечки вместо мозгов. Но старший патологоанатом вылавливает нас за шкирки, оттягивая в разные стороны. Он очень недоволен. Даже зол.        — Заткнулись оба, — процедил сквозь зубы. Тяжело дышим, смотрим друг на друга, всё ещё готовые драться. Мужчина грубо встряхивает, сбрасывая с нас спесь агрессии, принуждая подчиниться его воли. — Пошли вон отсюда. Видеть вас не желаю. И если намерены ещё хоть раз выяснять отношения при пациентах, можете больше никогда не приходить.        — Чего? Я здесь при чём, это всё она! — тычет в меня пальцем, задрав голову на своего коллегу. Обычно непоколебимо спокойный и молчаливый дядька сейчас внушал страх и желание подчиняться. Он напоминал медведя. Разбуженного зимой.        — Ещё слово и твоя стажировка закончится, — толкнул нас в раздевалку, грубо хлопнув дверью.       Меня трясёт от ярости. Хочется избить его, вытрясти душу, извинения и объяснения такому поведению. Но мне слишком важно это место, моя практика и безумно не хочется подвергать доверие Исцеляющей Девочки риску. Она отправила меня, поручилась, я не имею права не оправдать её ожидания. Грубо снимаю форму, заталкиваю всё в сумку и убегаю, ни с кем не прощаясь. Потому что если открою рот — взорвусь. Как же я зла. Это талант, так выводить людей! Купят новое место? По себе не судят! Уёбок. Какая же мразь. Надо было действовать быстрее, проломить ему пару дыр в башке. И это я-то заносчивая сука? Давно в зеркало смотрел? О боги, меня прям не отпускает! Ясу удивлённо спрыгивает с дерева, понимая, что я сильно раньше времени и чуя, насколько не в духе. Не иду, буквально лечу на своей горящей жопе, игнорируя вообще всё. Светофоры, людей, преследует кто или нет. Похуй! Сейчас меня ни что так не волнует, как желание набить рожу одному гондону. И ведь нельзя! Правильно папа говорит, не трогай говно, а то завоняет. Нет, мне что нужно было сделать? Проигнорировать? Чтобы в следующий раз он не только наступил, но ещё и сплясал на мне? А дерьма на лопате не хочет? Блять, не могу просто! Влетаю в общагу, бросаю вещи в сторону. Ребята отвлекаются от своих дел, с ходу понимают, что меня сейчас лучше не трогать, смотрят, как открываю холодильник, беру банан, пытаюсь снять кожуру, но она просто проминается, мнётся. Рычу в голос, швыряю его в сторону, просто не находя себе место от того, насколько зла.        — Добрый вечер, дети. Простите за вторжение, — в гостиной появляется наставница и что-то мне кажется, я знаю тому причину. — Джи…        — Нет! Даже не начинайте! Я ничего плохого не сделала! — перебиваю её, выставляя перед собой руки, будто было от чего защищаться. Старушка, смотрит строго, подняв одну бровь, совсем не улыбаясь.        — Ты выясняла отношения прямо в морге, — напоминает, полностью подтверждая, что меня не успокаивать пришли, а отчитывать.        — Это не я начала! Не надо меня ругать! Этот конченый уёбок! Наступил мне на хвост, а до этого ещё оскорблял, толкал, ставил подножки, чморил! И этот вечно презирающий взгляд! Мразотствовал с моего первого дня! Даже не знаю причин и если честно, мне насрать! Я не виновата в этой ситуации и извиняться не намерена! — размахиваю руками, пытаясь куда-то деть энергию.        — Будь добра в Японии говорить на японском, — с сильным акцентом и раздражением бросает по русски. Совсем не заметила, как перешла на родной язык. Удивление услышать его от этой женщины чуть остужает меня, но лишь чтобы заткнуть. — Меня не волнуют причины вашего конфликта. Пока на тебе форма, разборки оставляешь при себе и работаешь. И решай проблемы по взрослому, спокойным разговором, без драк. Ещё одна такая выходка и отстраню тебя от любой практики, пока не буду уверена, что подобное не повторится. Ты меня поняла?        — Да, — сжимаю хвост в кулаках, провожаю старуху взглядом. Стоит двери закрыться за её спиной, как меня накрывает ярость с новой силой.       Не хочу, чтобы остальные это видели и боюсь, что могу сорваться на них. Поднимаюсь к себе, нападаю на подушку, колотя её, швыряя, ругаясь на всех языках, которые знаю, понося ублюдка каждым известным ругательством, проклиная. Ясу терпеливо сидит на столе, не осуждает меня за эмоции, просто ждёт, когда успокоюсь. Падаю на кровать, почти плача от злости и обиды, потому что я правда ничего плохого не сделала! Это ведь всё он! Шмыгаю носом, смотрю на картонного Сотриголову, медленно поднимаюсь. Чем уничтожать свою комнату, лучше потрачу появившееся время с пользой. Беру с собой целый флакон ополаскивателя для рта, расчёску, зарядку и убегаю к мужчине, попутно отписываюсь, что зайду через балкон. Отвечает простым «ок». Он живёт на третьем этаже, так что мне приходится запрыгнуть сначала на нижний, потом оттолкнуться от перил на следующий и от него уже на нужный. Я прям Человек Паук из старых фильмов. Захожу в комнату, через пару минут возникает и герой, ставя мне на стол миску с ягодами. Жимолость. Успокаивает кошек. Это чертовски мило! То, что он об этом знает и что предусмотрел, нашёл их для меня. А я не скажу, что в Японии это частый продукт.        — Что-то случилось? Ты выглядишь взвинченной, — как обычно легко читает меня, всё видит и понимает. Иногда это даже пугает. То ли я такая простая, то ли он такой чуткий. А может просто хорошо меня изучил, у него было на это время.        — Если начну рассказывать, снова разозлюсь, так что давай позже, — кидаю в рот пару ягод, прижимаю их к нёбу, растираю в кашу языком. Вкусно. Беру друга за руку, тяну ко рту, прикусываю кончик среднего пальца, тут же зализывая подушечку. — Спасибо за угощение. У тебя есть какой-то план, раз позвал к себе?        — А просто так не мог? — губы дёргаются в быстрой, игривой улыбке. Крепко сжимает мою кисть, поглаживая тыльную сторону большим пальцем. По росту шерсти, старательно, не доставляя дискомфорта. Сердце гулко стукнулось о грудную клетку, заставляя вздрогнуть. О боги, какой же он красивый! Вся его личность, весь он, от и до! Буквально невозможный.        — Мог, — голос неожиданно хрипит, напоминая шипение. Сглатываю, пытаюсь вернуть себе привычные интонации и не думать о том, насколько прекрасный человек сейчас стоит передо мной. — Ты всё можешь.        — Не идеализируй меня, — чуть морщиться, но скорее шутливо, чем с настоящим недовольством. Отпускает, открывает дверь мяукнувшей Ясу, растирает лицо ладонями, стоя ко мне спиной. Чую, что он весел и счастлив. Видимо, у него хороший день. — Начнём или пока не готова?        — Не будем оттягивать, — пожимаю плечами, пытаясь спрятать нахлыновшую тревожность. Перспектива контактировать с водой очень пугает.       Аккуратно, едва касаясь, подталкивает в ванную комнату, оставляя вход открытым. Пушистая запрыгивает на бачок унитаза, следя за нами. Боязливо поглядываю на Стёрку, не совсем понимая, что он намерен делать. Треплет по голове, успокаивает, ставит перед раковиной и замирает за моей спиной. Включает кран, шерсть моментально становится дыбом, воздух застревает в глотке и подкашиваются ноги. Хватаюсь за него, как за спасательный круг, отворачиваясь, пряча лицо на груди. Мне страшно. Целует макушку, что-то шепчет, обжигая ухо своим дыханием, медленно, но уверенно сжимает своими мокрыми руками мои. По телу пробегает дрожь, сильнее стискиваю челюсть, чтобы не начать скулить. Я чувствую, как жидкость мочит мех, проникает глубже, к коже. Сердце стучит так ошалело, что мне больно и дышать едва получается. Шота обнимает, крепко, вжимая в себя, гладит по спине. Разворачивает лицом к раковине, берёт мои лапы в свои и тянет к воде. Нет, нет, постой, я не могу, я не готова. Поток такой быстрый, меня наверняка затянет. И я умру, задохнусь, утону. Сопротивляюсь, упираясь в пол ногами, вжимаясь в друга всей силой, что сейчас во мне есть. Бегаю взглядом по помещению, стараясь не смотреть, как медленно, но верно приближаюсь к своей погибели и натыкаюсь на зеркало. У меня безумно жалкое выражение лица. Растерянное, напуганное, бледное, с мокрыми глазами. Шота смотрит ровно на него, следит за моей реакцией. Как же стыдно. Видит меня такой никчёмной. Пальцев касается тёплая жидкость, обволакивает и мне кажется, я сейчас умру. Мужчина что-то тихо говорит, наклонив голову ко мне ближе, бесконечно касаясь макушки в беглых, успокаивающих поцелуях, но из-за стука собственного сердца, из-за страха, не могу разобрать ни слова. Воды становится значительно больше, кисти оказываются полностью в ней. Герой не отпускает, ставит их лодочкой, чтобы моя погибель могла набраться сполна, переливаясь через край. Дрожу всем телом, едва могу стоять, опираясь на друга, как на опору, почти задыхаясь. Кажется, я на грани потери сознания. Мне так страшно, что уже наплевать. Безысходность. Айзава замечает, что сползаю на пол, ловко перехватывает под рёбра, прижимая к себе, выключает кран. Берёт полотенце и с лёгкостью подняв меня на руки, выносит в комнату, опускает на своё кресло. Промакивает шерсть, слегка сжимая, опустившись на колени. Хмурый, немного мрачный, серьёзный. Его лицо расплывается передо мной, не имеет контуров, как и всё вокруг. Меня тошнит. Встаёт, обхватывает щёки холодными ладонями, поднимая голову. Вытирает большими пальцами слёзы и наклонившись, целует в лоб. Как хорошо. Не отпускай, не уходи, не оставляй меня. Будь всегда рядом, со мной, моим. Отдай всего себя и взамен я стану верным слугой. Сделаю, что пожелаешь. Только не бросай меня.        — Сейчас вернусь, возьму фен, хорошо? — уши тянутся к его мягкому, шелестящему голосу. Он всё ещё так близко к моему лицу, что я чувствую, как шевелятся губы. У меня нет сил, чтобы ухватиться за него, остановить. Даже язык не шевелится. Мужчина отлучается всего на секунду, широким шагом сокращая расстояние. Подключает к розетке, снова опускается передо мной на колени, сушит шерсть на руках. Бережно перебирает пальцы, слегка гладит, увеличивая дистанцию между феном и мной, чтобы не обжечь подушечки. — Сможешь переодеться? Я принесу тебе поесть.        — Мгм, — выдавливаю из себя, даже не разомкнув рта. Как же мне дерьмово. Шота обнимает быстрым движением, на секунду прижимая мою голову к своей груди. Этого короткого момента хватает, чтобы я почувствовала, как быстро стучит его сердце. Вытаскивает одежду из шкафа, кладёт мне на колени и похлопав по голове, выходит. Ясу запрыгивает на кровать, ровно напротив меня, смотрит в глаза. Она обеспокоена, но понимает что происходит и для чего, по умной мордочке вижу.        — Мрь, — тянет, нежным, заботливым голоском. Просит переодеться и тогда я смогу лечь спать. С ней и Шотой. Отдохнуть. Мне это так нужно. Жмурюсь, собираясь с силами и всё же встаю, снимаю одежду, надевая на голое тело предложенное мужчиной. Всё та же футболка, всё те же трусы. Чистое, пахнет стиркой. Лёгкий стук в дверь, прикладываю немалые силы, чтобы открыть её.        — Тебе нужно поесть, — окидывает меня взглядом, ставит на стол тарелку с супом и ложку.       Перекладывает брошенные мной шмотки на кровать, усаживает, подталкивая в спину, почти перенося, как ребёнка. Послушно заливаю в себя бульон, замечаю, как дрожат руки и слёзы по новой срываются с ресниц прямо в еду, пока друг заботливо складывает моё тряпьё. Подходит, замечает, что на дне остались овощи с курицей, не заставляет доесть. Мягко касается подбородка, поднимает на себя голову, вытирает влагу с лица. И моментально реагирует, подставляя мне мусорку, потому что пережитый стресс пожелал вырваться в приступе рвоты. Болезненном, удушающем, мерзком. В глазах рябит и конечности немеют. Меня скручивает так, что не разогнуться, мышцы сводит болезненными спазмами. Знобит и нет сил. Два шага, за салфетками и обратно, вытирает рот. Как много заботы. Чувствую себя жалкой и никчёмной. Но он не говорит ни единого плохого слова, даже не чувствую, чтобы был недоволен или испытывал неприязнь. До осточертения спокоен. Легко поднимает, переносит в кровать и пообещав, что скоро вернётся, выносит мусор вместе со свидетельством моей слабости. Зайдя обратно даже не переодевшись, лёг ко мне, обнимая, позволив уткнуться ему в грудь, дав место кошке между нами. Гладит, успокаивает, поддерживает, заверяет, что я хорошо справилась, продержалась, была послушной. Что я молодец. Не особо-то верится, но приятно. По ощущениям, будто очень долго плыла против течения и так устала, что болит каждая клеточка, не шелохнуться. Хочу, чтобы обнял крепче. Прижал к себе так, чтобы кости скрипели и было не вдохнуть. До боли. Вдыхаю сладкий запах друга, чую его беспокойство, немного вины.        — Шота, — зову, с трудом разлепляя губы. Размазываю во рту вязкую слюну, пытаясь избавиться от сухости. Мужчина распускает мои волосы, перебирая их пальцами, касаясь кожи головы, массируя.        — М? — чувствую лбом вибрацию в груди и блаженно жмурюсь, утопая в этом звуке, ощущении. Как приятно. С ним безмерно хорошо.        — Ты чувствуешь вину, — захватывает пряди, чуть натягивая, отодвигая от себя мою голову, чтобы видеть лицо. Это действие отзывается в груди громким стуком сердца и щекочущим ощущением. Горбится, касается лба быстрым поцелуем.        — Мне не нравится, когда ты чувствуешь себя плохо. Тем более, если я к этому причастен, — смотрит в глаза, немного щурясь. Ну да, он ведь не видит в темноте. Немного оживаю, энергия медленно возвращается в тело и мне хватает сил на усмешку.        — Боишься, папа снова бить будет? — фыркает, чувствую горячий поток воздуха. Пахнет кофе. Крепким, без молока. — У нас не может быть только положительный опыт. Ни у кого не может.        — Знаю. Но хотелось бы защитить тебя от плохого, а не быть причиной.        — Не верно. Ты не виноват в моих страхах. Я так благодарна, что возишься с этим всем, помогаешь. Спасаешь меня, — обнимаю за шею, прижимаясь теснее, вынуждаю пушистую с недовольством сжаться. Какой же у него приятный запах. Веду носом по коже, от ворота футболки до уха, едва сдерживаясь, чтобы не укусить, лизнуть. — Сегодня был плохой день. Ты его приятное окончание.        — Хочешь поговорить об этом? — его голос отдаёт хрипотцой и я чувствую, как медленно нагревается, пахнет всё слаще. Он возбуждается? Наверное, мне не стоило трогать шею. Герой отстраняется сам, в очередной раз доказывая, что не тронет меня, не обидит, чего бы самому не хотелось сделать, кто бы не был виноват.        — Парень из морга, Джек. Эта идиотская тыква имеет ко мне какие-то претензии, всё время задевает. Не словом, так подножку поставит, толкнёт локтем. Сегодня на хвост наступил и мы чуть не подрались. Мне сказали, что ещё одна такая выходка и больше никакой практики. Но это ведь не я виновата! Он всё время ко мне пристаёт, я даже причины не знаю! Хоть бы сказал, может получилось бы решить! Но нет, обижать ведь проще!!! — как и предполагала, снова злюсь, садясь в кровати. Айзава смотрит на меня, лёжа на спине, согнув одну ногу в колене, вероятно, чтобы скрыть стояк. Заботливо с его стороны, не давать мне видеть. Ясу считывает настроение, понимает, о ком говорю и тоже начинает недовольно ворчать, угрожая отгрызть паршивцу лодыжку.        — Выяснять отношения силой, тем более в больнице и правда не лучшая идея. К тому же, ты будущий герой и твоя физическая подготовка на другом уровне, это будет считаться осознанным нанесением тяжких телесных. Но поговорить вам стоит. Не поймёт словами, реши вопрос через вышестоящих. Ты не должна терпеть такое отношение и решать окольными путями тоже. Либо спокойный диалог, либо оставь проблему тем, у кого больше полномочий. Хорошо? — включает в себе учителя, взрослого, опытного человека. Что-то я не уверена, что сам Сотриголова решал конфликты подобным образом. Ему больше подходит игнорировать до победного, а потом зажать в тёмном углу и очень спокойно, настолько, что пугает, потребовать отъебаться от него. Я знаю, он умеет быть страшным.        — Попытаюсь, но ничего не обещаю, — падаю обратно на подушку, повторяя позу учителя и подруга тут же забирается на грудь, сладко урчит, довольно щурясь. Блять, как же с ними двумя хорошо. Это невероятно. — Шота?        — М? — поворачивает голову в мою сторону, тянет руку к кошке, чешет горлышко. Перехватываю её, подношу к губам, прикусывая, зализывая средний палец.        — Спасибо, — смотрю ему в глаза, испытывая радость и умиротворение разом. Для меня он стоит почти в ряд с семьёй. Почти тот же уровень доверия. Совсем немного не хватает. Вижу, как зрачки мужчины расширились, сжал челюсть, шумно выдыхая через нос. Переплетает со мной пальцы, опускает руки, чуть улыбаясь.        — И тебе, — тихо, шелестяще. За что? Что я сделала? И ведь спрошу, опять не ответит. Наверное. Нужно будет обязательно уточнить. Но не сегодня. Хочу просто немного поспать рядом с ним.