Своя

      В эту ночь не было кошмаров. Только страх, усталость и бесконечный холод. Открывать глаза было тяжело. Они болели, а высохшие слёзы склеили ресницы. Втягиваю носом запах с шерсти Ясу, с натугом сажусь в ванне. Тело болит, ноет, тянет, будто после долгой и очень сложной тренировки. Так не хочется никуда идти. Сидеть бы в этом углу дальше, весь день, всю неделю, до конца жизни. Чтобы никто меня не видел и не трогал. Перевожу взгляд на всё ещё текущую из крана воду. Не пугает. Точнее не так. Мне всё ещё страшно, но уже как-то не так. Я видела то, что ужасает сильнее. Насколько нелепо бояться после такого воды? Ладно, надо вылезать отсюда. Для всех, всего мира, вчера ничего не произошло. Всё хорошо. Об этом знаю только я, Джек и он. Уже и так слишком много для такой громкой тайны. Выключаю кран, расчёсываю волосы, ложусь на пол с патчами на лице, чтобы снять покраснение и опухлость после истерики. Потолок. Стабильный, неизменный, спокойный. Пока он перед глазами, в голове крутятся мысли обо всём, что со мной произошло. Всё началось с лагеря? Нет, кажется, намного раньше. С моего рождения. Вздыхаю, обвожу взглядом комнату, натыкаюсь на картонного Сотриголову в отцовской юбке. Что он скажет, если узнает? Будет ли смотреть на меня, как на жертву? Может, разозлиться? Я слышала, что мужчины часто злятся, когда узнают что с какой-то девушкой из их окружения такое происходит. Почему? Спросить бы. Но не могу. А что сделают родители? Они точно испугаются. Наверняка заберут меня из Японии, увезут. Или того хуже, пойдут мстить. Тогда их посадят за убийство. Никому нельзя знать. Я должна быть осторожной, чтобы не спалиться. Пушистая ободряюще урчит на груди, поддерживает меня, как всегда, как каждый сложный момент в моей жизни. Есть ли кто-то, кто знает больше, чем она? Точно нет. Моя маленькая, любимая, смелая девочка. Целую её в розовый нос, роняя силиконовые кусочки с лица на грудь. Одеваюсь, заталкивая вчерашнее платье в самый угол шкафа вместе с сумкой, не находя в себе сил даже взглянуть на него. Обидно. Папа дарил. Такое красивое. И ребята старались, подбирали, наряжали меня. Не даю себе снова погрузиться в эти мысли, сильно кусаю хвост, сваливая вниз.        — Так ты всё же здесь, — Фумикаге оборачивается на меня, прекращая заливать хлопья молоком.        — Эх, могли просто подождать завтрака, — печально вздыхает Сато, бросив взгляд на надкусанный бутер. Фыркаю, нарочито обижено, беру из холодильника яблоко и сырое куриное крыло, отламываю кончик для Ясу.        — И вам доброе утро, — падаю напротив парней, срывая языком кожецу с мяса, наблюдая, как они взирают и морщатся. А до этого игнорировали.        — Тебе правда вкусно? — с сомнением уточняет сахарный парень. Облизываюсь, переглядываюсь с пушистой.        — Ну да, — киваю, разламывая клыками хрупкую кость, видя, как они непроизвольно вздрагивают от смачного хруста. Неженки какие.        — В некоторых тьма просыпается в странные моменты, — как бы не нам, в миску, бросает птах. Погружает в клюв ложку, игнорирует, как его причуда гладит мою подружку.       Мне сложно поддерживать беседу. Боюсь в чём-то проколоться, что они что-то заметят. Нужно поддерживать мимику, контролировать тело, реакции, дыхание, голос, тембр. Кажется, я уже устала, заранее. Не представляю, как выдержу этот день. Ещё и мама с папой заберут сегодня к себе. Нужно будет очень постараться, чтобы ничего не заметили. Сбегаю из общаги раньше, чем проснулись остальные, чтобы избежать вопросов о вчерашнем. Они будут, знаю. Но не сейчас, чуть позже. Мысль, что учителя всё поймут только взглянув на меня поднимает шерсть дыбом и заставляет хвост трусливо поджаться. Вдох, выдох. Всё хорошо. Соберись. Заползаю в кабинет, сразу устремляясь к своей лежанке, утаптывая её кругами и только после складываясь буханочкой. Ясу забирается мне на спину и по ощущениям, повторяет позу. Взрослые мельком отвлекаются от подготовки к началу уроков, быстро фотографируют нас, улыбаясь. У них хорошее настроение. И нет Гончего, который мог бы учуять моё настроение. Чудесно. Немури садится рядом на диван, нежно гладит меня по голове, задевая кожу ноготками, перебирая хлипко завязанные волосы. Чувствую её настроение, мягкое, обволакивающее. Как пуховое одеяло. Она такая впечатляющая женщина. Сильная, умная, ловкая. Может шуточки у неё и специфические, но она намного добрее, чем показывает. Жмусь к её ладони, вытягивая шею, тихо урча. Хорошо. Пожалуйста, не прекращай. Не убирай руку. Мне нужна твоя сила, твоя смелость. Мне нужна твоя защита. Ловлю себя на этой мысли и бархатная вибрация застревает в горле кашлем. Нельзя, нельзя, нельзя. Не подавай вида, держи себя в руках. Женщина удивлённо наклоняется, пытаясь заглянуть мне в лицо, но я отворачиваясь, пытаюсь оправдаться, мол, подавилась слюной. Пушистая перетекает мне под грудь, трётся мордой о шею, успокаивая, пока Немури гладит по спине. Собираюсь с силами, натягиваю улыбку, которая мне кажется настолько неправдоподобной, что невольно начинает трясти в страхе, что меня спалят. Прячу дрожь за напускным смехом, почти истеричным, почти выдающим с потрохами. Взрослые поворачиваются на меня, отрываясь от работы, переглядываясь и тоже начиная испускать смешки. Кажется, они ничего не заметили, не поняли. Хизаши игриво дёргает бровями и его усы приподнимаются из-за улыбки.        — Он уже всем растрепал, что ты ходила на свидание, — пояснил Эктоплазм, бросая на коллегу осуждающе усталый взгляд. Я так сильно сжала челюсть, что стало больно скулы и дальние зубы. Откуда он знает? Что конкретно?        — Да ладно тебе, ещё скажи не счастлив за неё, — отмахивается блондин, не сводя с меня взгляда. Откидывается в кресле, закидывает руки за голову. Выглядит непринуждённым и весёлым. — Наконец наша монашка выбралась из своей рясы. Ещё и такого красавца отхватила. Как всё прошло?        — Откуда ты вообще знаешь? — отвечаю вопросом на вопрос, стараясь скопировать его манеру. Кажется, они думают, что это было обычное свидание. У меня есть возможность скинуть своё странное поведение на нервозность.        — Проходил мимо, когда вы заходили в кафе, — торопливо поясняет, кивая на меня подбородком, требуя ответ на свой вопрос. Так, всё хорошо. Надо срочно придумать что-то. Сжимаю хвост, Ясу ложится поверх руки, скрывая от всех этот жест.        — Обычная встреча. Поели, поболтали, разошлись. Ничего особенного, — пожимаю плечами, сталкиваюсь с недовольным взглядом блондина. Он не это ожидал. Вздыхаю, напрягаю мозги, чтобы придумать более подходящий ответ.        — Не ведись на его провокации, ты не обязана отвечать, — встревает Шота, спасая меня. Снова. Буквально герой. — Если всё прошло хорошо, то и славно.        — Эй, не обламывай весь кайф! Я хотел узнать, как они познакомились, кто кого пригласил, что было, — канючит англичанин, толкая друга в плечо. А я посмотреть на него не могу. Боюсь, что разгадает всё, как делает это обычно. И почему-то очень стыдно перед ним, будто виновата. В чём?        — Всё ведь было хорошо? — уточняет 13, звуча немного беспокойно. Нет, нет, не нужно, не предполагай ничего плохого! — Просто, знаешь…        — Да, всё чудесно! Не волнуйтесь! — перебиваю её, улыбаясь изо всех сил, искренне радуясь, что здесь нет Гончиго, который мог бы почуять ложь.       Кажется, они поверили и их устроил мой ответ. Тошинори пытается успокоить Ямаду, не дать пристать ко мне сильнее, пока Немури подзывает из кабинета, на урок. У нас ещё есть время, странно, что она решила пойти раньше. Ощущение, будто хочет что-то сказать, но по какой-то причине не делает этого. Ведёт, приобняв рукой за плечи, поглаживая большим пальцем. От неё всегда так сладко пахнет. Не приторно, скорее как пудра. Сложно передать кому-то, кто чувствует как обычный человек, что конкретно я чую и какой вкус ощущаю. Мне хочется закрыть глаза, вздремнуть и чтобы она продолжала меня гладить. Или не она. Кто-нибудь сильный, добрый, знакомый, безопасный. И желательно, чтобы не мужчина. Я не уверена, что смогу себя контролировать наедине с кем-то, у кого есть член. Блять, как же сложно. Устала. Прокручиваю в голове свои мысли, события, пытаясь найти в них какой-то выход из ситуации, причину произошедшего. Попутно ещё нужно делать вид, что всё хорошо. Что со мной ничего не произошло. От одноклассников отделаться было сложнее. Они видели, что я пришла не в той одежде, в которой уходила. И они знали, что я собиралась его отшить. Им было любопытно. А мне нужно было отвечать. Простой ответ, что всё прошло нормально их не устраивал, нужны были подробности. Как выглядел, что сказал о наряде, что говорил, как реагировал. Я честно пыталась соответствовать обычной себе, переводя всё в шутку, добавляя сарказм. Но одна попытка вспомнить его внешность приводила к моменту, где прижал меня к стене. А следом за ним, много крови, хрип, мерзкое бульканье и стремительно бледнеющее, злое лицо. Шерсть вставала дыбом, слёзы скапливались в глазах и это так сильно палило меня, что от страха, начало щемить в груди. Только это оказалось достаточным аргументом, чтобы меня оставили в покое, перестали давить, расступились. Их любопытно сменилось беспокойством за моё самочувствие. Быстро появилась коробочка молока с трубочкой, предложение позвать Исцеляющую Девочку или вообще, отнести меня к ней. Мотаю головой, сжимаясь в комок, держась за рубашку на груди и почти задыхаясь от боли. Пожалуйста, хватит, пускай всё прекратиться. Я так устала.       Практику никто не отменял. Мнусь у ворот школы, не решаясь выйти за её пределы и думая, не вызвать ли такси. Но боюсь, что за рулём будет он. Я знаю, что это бред, что такого точно не произойдёт, но мне почти истерично страшно. Не могу. Просто не могу. Мучаю хвост в руках, пока Ясу ходит вокруг меня, пытаюсь решиться хотя бы выглянуть наружу. Знаю, что если посмотреть камеры, то я буду выглядит очень странно, топчась здесь. Мысли настолько поглотили, что даже не почувствовала, как кто-то подошёл. Сильная рука упала на плечо, заставляя вскрикнуть, отшатнуться в сторону, сжавшись. Уже приготовилась бежать, когда поняла, что это Гончий. Мужчина окинул меня взглядом, посмотрел на противоположную сторону дороги, виднеющуюся за воротами. У него странный взгляд, не читаемый, но я вижу по ноздрям, что он принюхивается. Чует мой страх, панику. Всё поймёт, спросит, узнает. Мне конец.        — Ты в морг? Пошли, провожу, — подталкивает в спину, вытуривая из школы. У него такая горячая ладонь. Упираюсь ногами в асфальт, оборачиваюсь на него. — Не трепыхайся, мне в ту же сторону.       Молчу, киваю, пугливо оглядываясь на каждую тень, каждого воробья. У меня сейчас сердце на части разорвётся от страха. Пёс подтягивает к себе ближе, из-за чего почти тону в его шерсти, закинул руку на моё плечо. Закрыл собой от толпы. Он не станет ничего спрашивать? Помогает мне? Почему? Должна ли я сказать спасибо? Должна ли довериться и всё объяснить? Прикусывая язык, чтобы не позволить этому желанию вырваться наружу и всё испортить. Нельзя, нельзя, нельзя. Я справлюсь. Скоро буду в порядке. Скоро всё закончится. Только нужно немного потерпеть. Учитель не подаёт вида, что что-то понял, становится за спиной на светофорах, отгораживает от проезжей части, старается идти в моём темпе. Я чувствую его взгляд, как рассматривает меня, чую напряжение. Его беспокоит моё состояние. Но ничего не говорит всю дорогу, за что я безмерно благодарна. Потому что не уверена, что смогу промолчать. Потому что не уверена, что не сбегу. Тревога и чувство вины тянут желудок тугими жгутами. Как будто снова наелась диких ягод в детстве. Накатывающая тошнота до рези сводит живот. Мне хочется плакать от собственной никчёмности. Глаза печёт. Герой грубо хлопает по макушке своей тяжеленной лапищей и просто уходит дальше, оставляя меня у самого входа в больницу. Так, хорошо. Я здесь. Вечером заберут родители. Пол дела сделано. Обязательно нужно будет поблагодарить Гончего. Только как-нибудь так, чтобы он ничего не спрашивал. Перевожу дыхание, Ясу петляет в ногах, громко, успокаивающе урча, смотря на меня самым ободряющим взглядом. Пытаюсь улыбнуться ей и вхожу в госпиталь. Расписаться в журнале, обменяться любезностями с персоналом. В морге будет Джек, мне должно стать полегче. Это немного бодрит, заваливаюсь в помещение с уже более естественной улыбкой, сходу здороваясь с Ивао. Мужчина в привычной манере мычит своё «мгм», оторвав взгляд от каких-то документов, уставившись на меня.        — Джека сегодня не будет, — оповещает, расстраивая меня. Останавливаюсь на месте, всей собой пытаясь показать возникший вопрос, прося пояснений. — Вчера его кто-то огрел по голове. Завтра будет как новый. Может мозгов прибавится и не станет больше шататься в темноте.        — Д-да, может, — киваю, чувствуя, как дрожат губы. Это из-за меня. Это точно из-за меня. Если бы не провожал, то этого бы не случилось. Что если это ящер его? Я виновата. Я во всём виновата. Он пострадал из-за меня.        — Что за мина? Повторяю ещё раз — он в порядке. Отделался испугом, даже без швов, — чуть настойчивее повторяет дядька, хмуря густые брови. Киваю, немного выдыхая. Если всё так, то мне немного легче. Совсем немного.       Глаза снова мокнут и мне больно от соли в слезах, щиплет. Использую капли, в уголки, как учил Шота, чтобы стало легче и морщусь из-за неприятных ощущений. Это средство всегда такое холодное. Переодеваюсь, напоследок проводя дыхательную гимнастику, чтобы не дать себе потерять концентрацию, пока работаю. У врачей нет эмоций, чувств, проблем. Пока на мне халат, я не человек и не имею проблем. Потом поплачу. Потом буду бояться. Перехожу в отведённый для вскрытий зал, проверяю список очереди и выбираю самого первого. Медбрат вскрыл тело под моим строгим, изучающим взглядом, распиливал кости. Так и полагается. Я могу сама, но это должен делать он. Моя задача лишь изучить, провести анализ. Это отвлекает, спасает. Наверное, мерзко с моей стороны радоваться занятию, учитывая, что кому-то пришлось ради него умереть. Но сейчас могу не думать. Просто механически выполнять поставленные задачи. Одну за другой, без перерыва, без перекура. Мне хорошо, спокойно, пока занята. Наверное, так и начинается нездоровый трудоголизм. Может, поэтому принято, что врачи обручены с работой? В ней много стресса, но она же от него и спасает. Замкнутый круг. Старший патологоанатом иногда подходит проверить меня, одобрительно мычит, возвращаясь к своим документам. Пытался выгнать на обед, но быстро понял, что это бесполезно. Внешне выглядит грозным, пугающим, могучим, но он очень добрый. Чую, чувствую. Напоминает дедушку Омара. Мысль о семье возвращает к размышлениям, как бы они отреагировали, чтобы сказали о произошедшем со мной. Жмурюсь, делаю глубокий вдох. Всё хорошо. Работаем. Пара горячих слёз скатывается из-под плотно сомкнутых век, впитывается в маску, оставляя после себя мокрые ресницы и зудящие дорожки.        — Лучик! — мама машет рукой у машины, привлекая моё внимание. Бегу к ней, чувствуя усталость после энергичной смены. Обнимаю, сжимая ткань лёгкого платья, утыкаясь лицом в грудь. Дышу. Её запахом, теплом, нежностью, силой. Как хорошо. Мне кажется, я на грани потери сознания от накатившего чувства безопасности, когда папа присоединяется к нашему выражению любви, прижимаясь со спины. Под их защитой так безопасно. Будто за самой прочной, стойкой стеной. — Ты плачешь? Что-то случилось?        — Нет, нет. Просто очень соскучилась, — натягиваю улыбку. Это даже не ложь. Я правда соскучилась. Родители переглядываются, прижимаются ко мне ещё теснее, пока отец не начинает неожиданно щекотать, принуждая извиваться, смеяться. — Хв… Хах-ха! Хватит! С-стой!        — Что? Я не понял. Ты можешь говорить внятнее? — издевается, поваливая меня. Уже ноги не держат, задыхаюсь. Ясу просто кладёт свою лапу поверх его руки, давая понять, что пора остановиться. Мужчина хмыкает, выпрямляется, явно с трудом. Ему тяжело наклоняться, вставать, но о помощи не просит и вида не подаёт. — Ну? Что нового?        — О, сначала вы! Так хочу вас послушать! — а пока они говорят, придумаю, что отвечать. Залезаем в машину, трогаемся с места. Домой, в покой, уют, безопасность.