Своя

       — У тебя какой-то прикол звонить с утра? Ты вообще спишь? Может, нахуй пойдёшь? — зло рычит разбуженный мной Джек. Виновато морщусь из-за того, что потревожила друга, но это правда срочно. Мне нужна его поддержка.        — Прости! Правда, прости, но это важно! — рассматриваю гардероб, стоя в одних трусах посреди комнаты. Слышу, как вздыхает, что-то пьёт, стукнувшись зубами о стеклянный бортик. Хочется думать, что это пиво и мне завидно.        — Что у тебя уже случилось? — звучит сдавшимся, будто его принуждали. Вытаскиваю себе свободные шорты цвета хаки и майку с принтом скелета, играющего рок.        — Это по поводу вчерашнего. Ты сидишь?        — Лежу. Вещай давай.        — Вчера на приёме была девушка с подозрениями на домашнее насилие. Этический комитет или кто там принимал такое уёбищное решение, расценили этот случай, как бытовой. Без подробностей, но суть в том, что полицию не вызвали и меня этот случай сильно задел за живое. Я поговорила с учителями и случайно сперсикнула лишнее.        — При чём здесь персики?        — Не отвлекайся. Они предположили, что я видела, как те ублюдки из детства били друг друга и это травмировало меня. Типа, боюсь стать как они или попасть в такие отношения. Дело в том, что они правы. Шота увёл меня раньше, чем эту тему развили.        — Таааак, звучит уже интереснее. И что он сделал? Сказал, что жёсткий БДСМ не его конёк?        — Зачем я вообще с тобой общаюсь? — затягиваю на талии ремень под фырканье парня. — Вообще, почти прав. Он сказал, что никогда не причинит мне боли. А дело в том, что я этого хотела!        — Чего блять? Мать, ты там вообще? Не подбивай нормального мужика на скользкий путь мрази, — сразу приободрился, звучит намного серьёзнее, даже строго.        — Дослушай сначала! Я знаю, что это не ок, и он тоже понимает. Но если такие мысли возникают, то с ними нужно что-то сделать.        — Вернуться к психотерапевту?        — Я сейчас ничего рассказывать не буду и оставлю тебя без самого интересного.        — Понял, молчу.        — В общем, он предложил компромисс и оставил мне засос под ключицей. Это не больно и быстро исчезнет, так что вообще, звучит как хороший выход из ситуации, — сажусь за стол, закинув на него ноги и сжимаю коленками палетку теней с маленьким зеркальцем, подкрашиваю нижнее веко тонкой коричневой полоской, чтобы выделить ресницы.        — Блять, что? Женщина, мы не виделись всего пару часов и у тебя уже какой-то пиздец происходит! Ты жить спокойно вообще умеешь? — чем-то гремит, пока рисую себе стрелки. Они ровные или нет? Кажется, нет. — И что было дальше? Вы же не поебались? Пожалуйста, скажи что нет!        — Конечно нет! Я свалила почти сразу.        — В смысле свалила?        — Ну я испугалась и выпрыгнула с балкона.        — О боже, я представляю его шок! Бедный мужик! Пытается как-то помочь девушке, которая ему нравится, находит решения из ситуации, а она в окно выкидывается! Да после такого люди в монастырь уходят, — в наглую угарает, продолжает чем-то шуршать. — Макароны в горячую или холодную?        — Кипящую, посолить не забудь, — бордовый тинт на губы тонким слоем, смачиваю ватную палочку в мицерялке. Нужно всё же исправить стрелки. — Шота уже привык, я всё время прыгаю откуда-то сверху. Для всей школы это уже норма. Короче! Твоя правда в том, что он скорее всего, шокирован. Ну, и вероятно, чувствует вину из-за того, что напугал меня. Поэтому я собираюсь объяснить ему, откуда ноги растут. Если уж травмировать его историями из моего детства, то по полной!        — У тебя там что-то ещё жуткое произошло? — сразу напрягся. Могу себе представить, как он замер на месте, представляя себе страшные картины.        — Потом расскажу! Я никому этого не говорила, прям вообще никому, он будет первым. Таким образом я его выделю из всех.        — Так так, я слышу, что ты что-то задумала! Ну, говори, какой план действий?        — Он же помогает мне с фобиями? — чёрт, эти идиотские стрелки всё ещё разные! Я себе сейчас просто глаз сотру. — А чем это не страх отношений? И Шота знает, что я чувствую себя в безопасности рядом с ним. В общем, попрошу его показать мне, как выглядят свидания, чтобы я типа могла распознать красные флаги и свалить вовремя! Аргументировать смогу, поверь.        — Ебать, план капкан, мне его даже жалко. Бедолага и не подозревает, какая крыса рядом с ним, — несмотря на то, что казалось бы осуждает, слышу, как доволен. Сам-то тоже крыса. — А если откажет?        — Не откажет, — о, ну наконец-то. Надеваю цепочку с крупными звеньями, рассматриваю себя в маленькое зеркальце. Красотка. — Говорю же, смогу найти аргументы. В общем, это всё что я хотела тебе сказать.        — Держи меня и дальше в курсе! Монашка совращает героя, это круче сериала. Кстати, с чьего телефона ты звонишь и где твой?        — А, у одноклассника взяла, он сейчас нам завтрак готовит. Такой лапонька! Свой я у Шоты забыла, вместе с одеждой и сумкой, — глажу Ясу, закидываю рюкзак на плечо.        — Одежду? Ты что, ещё и голая была? Что у вас там за нудизм происходит? — ох, я слышу, как водит столовым прибором по дну кастрюли. Этому парню нельзя готовить, всю посуду испортит.        — Нет, просто он выделил мне свою одежду, в которой я сплю. Так что сбежала, по сути, в пижаме. Всё, мне надо идти. Дам знать о результатах, — не дожидаясь его прощания, сбрасываю и выходим из комнаты. Изуку так нервничал, когда проснулся и понял, что мы дрыхли в одной кровати, что сбежал готовить почти на первой космической. Это даже мило. Но выходя из лифта понимаю, что он здесь не один и псина тоже уже встал, ругаются. — Что уже случилось?        — Его кривые грабли, вот что случилось! — рычит, хлопает дверцами ящика. Чую кровь. Вздыхаю, осматриваю пальцы кучерявого. Как вообще умудрился порезать сразу четыре? — Займись им, пока я не прибил его!        — Каччан, я в порядке, честное слово! — жалобно скулит, отворачивается от моего недовольного взгляда. Отталкиваю подрывного в сторону, спокойно вытаскиваю аптечку из-за упаковок хлопьев, ставлю на стол.        — Давай руку, я быстро. Кацуки, можешь вытереть кровь? — фыркает, хватает тряпку. Какой послушный. Останавливаю кровь, проверяю, насколько глубокие раны и удовлетворительно кивнув, обрабатываю, бинтую лейкопластырем. — Готово. Постарайся быть аккуратнее. Вечером и по необходимости меняй повязку. Пёс?        — Чё тебе? — какой он агрессивный с утра. Моет руки, возобновляет готовку, справляясь за пару минут. Крутой. Ставит три тарелки на стол, я же беру на себя напитки, прекрасно помня, что они любят.        — Можешь заплести мне две косички? — разбавляю свой чай холодной водой, сажусь есть. Парни поднимают головы, рассматривают меня. — Что?        — Ничего, — ворчит, утыкается обратно в еду, пока Мидория открыто пялиться. Мне даже неловко как-то. — Красиво выглядишь.        — О боги, это что, комплимент?! Спасибо!!! — аж хвост задрался вверх, стукнувшись о спинку стула. Ясу поддерживает псину, согласно мякает, вылизываясь рядом. — У меня сегодня большие планы, так что, хочу выглядеть соответственно.        — С-свидание? — робко сглатывает Помидория, выпучив глаза. Ну, по сути да, но ещё нет. Улыбаюсь, подмигиваю другу и тот стремительно краснея, набивает рот.       Сейчас меня даже забавляет их участие, заинтересованность в моей личной жизни. Видимо, когда речь идёт о том кто нравится и любопытство других воспринимается по другому. Но не думаю, что мне стоит рассказывать им о своих планах и влюблённости. Всё же, Айзава наш учитель и если мне наплевать что на статус, что на возраст, для них это может быть странно и даже плохим сигналом. Подставляю репутацию героя под удар. У этого могут быть очень плохие последствия. Возвращаю кучерявому его телефон, мою за нами посуду, довольная тем, что теперь могу это сделать под внимательные взгляды одноклассников. Они знаю, что это невероятный успех для меня. Стоит снять перчатки, как Бакуго толкает на стул, сразу берётся за мои волосы, расчёсывая их весьма аккуратно, несмотря на всю свою взрывоопасность. Это мило. Управляется быстро, попутно ругаясь, что он мне не парикмахер, хотя согласился помочь без единых возражений. Целую его в щёку, оставляя след от накрашенных губ и сбегаю под злобные проклятия. День начался великолепно. Нужно, чтобы он так и продолжился. Здороваясь с завтракающими Каном и Эктоплазмом, без предисловий поднимаюсь на третий этаж. Короткий стук в дверь, дожидаюсь разрешения войти и сразу заваливаюсь к другу. Шота стоит посреди комнаты, треплет полотенцем волосы, явно после душа. В одних спортивках. Ну что за красота. Выпрямляется, поворачивается ко мне, моментально меняясь в лице. Облегчение, тревога, вина. Подходит, тянет руку, но опускает её на полпути, так и не дотронувшись. Иду на контакт сама, сжимаю талию, спиной толкаю к компьютерному креслу. Беру из ванны фен, сушу волосы растерянному мужчине, перебирая пряди, зарываясь в них пальцами. На сильных руках видны совсем свежие, тонкие полосы когтей. Видимо, ему вчера прилетело от Ясу. Да и я оставила пару следов. Веду от плеча к кисти, чувствую, как напрягся, аккуратно сжимаю пальцы на запястье и тяну к себе, целую костяшки, тут же слегка прикусывая. Ему это нравится, чую. Можешь не отвечать на мои вопросы, сама всё пойму. Это твоя эрогенная зона. Запрокидывает голову, хмурясь и я пользуюсь моментом, оставляя след тинта.        — Хей, а тебе к лицу бордовый, знал? — весело скалюсь, выключаю фен. Герой поворачивается ко мне, так и не вставая, видимо, предпочитая смотреть снизу. Не имею ничего против.        — Джи, по поводу вчерашнего, — ловлю его за губы, сжимая, немного вытягивая. Хах, как нелепо выглядит. Умилительно. Поднимает одну бровь, задавая немой вопрос, что я вообще делаю.        — У тебя ведь только вечером патруль, да? Значит день свободен. Собирайся, скатаемся кое-куда, — распахиваю шкаф, скептично смотрю на полупустой гардероб. Н-да, к такому я не привыкла. Зато носков хоть жопой жуй, на все случаи жизни. В этом он похож с папой. — Когда ты последний раз покупал одежду?        — Точно до нашей встречи, — вздыхает, чешет затылок, останавливаясь рядом. — Всё так плохо?        — Нет, почему? Просто не привыкла, что у мужчины так мало вариантов. В моей семье почти все членистоногие как павлины, особенно папа, — сажусь на кровать, не вмешиваясь в его копания в шмотках. Из чего он выбирает? Двух одинаковых пар штанов?        — Куда мы едем? — вытаскивает футболку, расправляет, морщится на надпись «маленькая принцесса» розовыми блёстками. Уверена, это Хизаши. Заталкивает её обратно, вынимая взамен другую, привычную, без каких либо рисунков.        — В горы, — кидает на меня настороженный взгляд, берёт ещё и ветровку, шорты по колено. Меньше чем на минуту исчезает в ванной, уверенным жестом хватает коробку, надевает удобные кроссовки. Молодец. Хотя это не пригодится, если я всё правильно помню.        — Ты не хочешь говорить о том, что случилось? — затягивает шнуровку, складывает нужное в большие карманы. Ну и конечно же его лента с очками, куда без них. Беру с изголовья кровати свой телефон, умиляясь, что поставил на зарядку. Какая забота.        — Ты об этом? — спускаю с плеча широкую лямку майки, оголяя налившийся кровь засос. Напоминает ожог от плойки. Шота мрачнеет, впивается в него взглядом, как будто это маленькое пятнышко сломало ему всю жизнь, насрало в каждую пару обуви и выпило последний кофе. Усмехаясь, прячу обратно, болтаю ногами в воздухе. — Очень даже хочу, просто чуть позже. Приедем и там поговорим.        — Звучит, будто собираешься сбросить меня с обрыва, — встаёт на ноги, выходит из комнаты, оглядывается на нас. Кошка бежит первая, я за ней.        — Планировала бы убийство, позвала бы родителей. У них явно лучше получится придумать алиби и спрятать труп.        — Есть опыт? — не отвечаю, только подмигиваю. Пускай думает над этим, сколько душе угодно.       В гостиной уже больше учителей и все заинтересованно провожают нас взглядом. Шота отказался завтракать, предлагая перекусить где-нибудь ближе к месту. Если честно, мне тревожно. Я никогда об этом не говорила, даже маме и папе. Не знаю, как отреагирует. И в горах не могу даже представить, как всё пойдёт. Я могу снова словить паническую атаку. Или ничего не случится. Или Айзава и правда откажет мне, ещё и отдалится. Но раз решила, что сделаю это, значит сделаю. Меня так воспитывали, быть смелой. К тому же у нас договорённость говорить всё прямо, без утайки. Когда он узнал, что стал моей сексуальной фантазией, то отреагировал спокойно. Тогда и сейчас тоже ничего не изменится. Стёрка рациональный, рассудительный мужчина, не станет рубить с горяча и даже к такому вопросу, вероятно, подойдёт с логической точки зрения. Смотрю на него, севшего рядом в такси, такого красивого, спокойного, безопасного. Он мой комфортный человек. Шота замечает направленный на него взгляд, улыбается глазами, снова отворачивается к окну. Но стоит мне повторить за ним, как чувствую, что сам разглядывает. Какой мальчишка. Джек бесконечно спамит подбадриваниями и вопросами, что как, какие новости? Будто за этот короткий промежуток времени могло что-то измениться. Обещает в понедельник принести на смену бухло. Либо отметим успех, либо залижем разбитое сердце. А вот это уже другой разговор! Закидываю парня сердечками, довольно хихикая себе под нос от предвкушения. Ох, как выпьем после морга! Как потусим! Весело благодаря водителя за поездку, выскакиваю первой у станции, но успеваю услышать, как учитель тоже вежливо прощается. Проверяю по картам маршрут, покупаю на нас нужные билеты, подбираю Ясу на ручки. Хочу молочный коктейль. Шота смотрит на время, просит подождать на месте, уходит. В туалет, что ли? Так вроде ему не нужно. Записываю короткий видос тыкве, показывая, какая я сегодня красотка, попутно обновляю тинт и замечаю на фоне, в толпе знакомую макушку. Кучерявую, болотного оттенка. По телу пробегает дрожь, поднимая шерсть дыбом. Кошка быстро считывает изменение в настроении, лезет на плечи, оглядывая пространство на признак угрозы. Мне показалось, мне точно показалось, этого просто не может быть.        — Всё хорошо? — шарахаюсь от неожиданно подошедшего Айзавы, уже готовая упасть на лапы и бежать. Мужчина хмурится, смотрит по сторонам, но не находит причин такому поведению.        — Д-да, хорошо, не волнуйся, — выпрямляюсь, сжимаю хвост. Герой дёргает бровью, вытаскивает отросток из пальцев, впихивает взамен напиток. Молочный коктейль. А себе взял парочку онигири. Он решил выполнить мою прихоть? Мило. Подталкивает в сторону перрона, загораживая собой от людей, не касаясь открытых участков кожи. — Спасибо.        — Пей, пока не нагрелся, — замечаю, как сканирует толпу, оборачивается. Отвлекаюсь на вибрацию телефона, достаю из кармана. Джек.        — Что с лицом в конце видоса? У тебя всё хорошо? — звучит взволновано, тревожно. Уф, как же сложно. Нужно и правда как-то отключить субтитры на морде, а то доведу всё своё окружение до нервного бзика.        — Давай потом, мне сейчас не очень удобно разговаривать, — пытаюсь звучать непринуждённо, не хочу, чтобы Шота что-то заподозрил.        — Просто скажи, ты в безопасности?        — Да, не волнуйся. Со мной очень надёжный человек, — стреляю в мужчину глазками, задорно скалясь. Дёргает губы в быстрой улыбке, ест. О, у него след от моих губ на лбу до сих пор! — И Ясу.        — Теперь я спокоен. Она точно в обиду не даст, — смеётся, успокаиваясь. Опять чем-то шуршит. Он что, хомяк? — Ладно, тогда не беспокою. Будь на связи.        — Ага, пока, — сбрасываю, убираю мобильник обратно в карман, отпиваю. Холодно, сладко, вкусно. Заходим в приехавший поезд, садимся на свои места, в этот раз Шота у окна. — Ехать где-то минут 20, можешь поспать.        — Воздержусь. О чём сейчас твои лекции? — убирает обёртку в карман, предлагаю ему свой милкшейк. Пьёт из моих рук, наклонившись, обхватив трубочку губами. Как же он красив!        — О, там очень интересная тема! Изучаю болезни вен, сейчас слушаю про варикоз. Ты знал, что геморрой одна из его форм?       Кажется, ему и правда интересно меня слушать. Не сводит глаз, задаёт вопросы, участвует в беседе. Редко кто вот так интересуется, что я изучаю и далеко не все хотят знать какие-то неприятные факты из медицины. Показываю особо интересные моменты на телефоне, попутно поясняю термины, делюсь, что уже очень хочу попробовать сама, на практике. Но меня не допускают, а последний врач вообще смотрит свысока, потому что думает, что я там лишь благодаря Исцеляющей Девочке. Как бы да, это она добилась допуска для меня, но ведь это следствие моего труда! Была бы плоха, она бы не пустила. Логично ведь? Друг соглашается, дополнительно подтверждая, что слушает. У меня сейчас сердце из самого себя выжмет кровь и я умру на месте. Какой же он замечательный. Кажется, осознав и приняв свою влюблённость жить стало легче. Теперь реакции тела не такие странные и пугающие. Выходим на вокзал и с каждым шагом вдаль, ближе к горам, становлюсь всё тише. Знакомые места глушат во мне энергию, оптимизм, возвращая воспоминаниями к тем ужасным дням. Но сейчас это навевает какую-то печаль, апатию. Столько времени прошло. Если честно, ожидала паническую атаку, желание убежать. Но в итоге почти ничего не чувствую. Чем дальше идём, тем скромнее становятся дома, тем больше между ними расстояние. Потрёпанная детская площадка с краской поверх ржавчины. В моём детстве здесь часто были дети. Они играли, бегали, пока взрослые весело болтали на скамейках, приглядывая за ними. Я хотела так же. Пряталась в кустах, наблюдала, зная, что мне среди них не место. Что если высунусь, обязательно полетят камни. Малышню подхватят на руки, унесут по домам. Не виню их за страх. Сейчас уже нет. Проходим мимо, через поросшее кустарниками поле. В нём было здорово ловить кузнечиков, греться под солнцем. Иногда даже получалось найти ящериц. Это было такое счастье! У них тягучая плоть, а шкурка мягкая, особенно на брюшке. Если поймала парочку, то считай, уже не голодная. Видишь то дерево на вершине? Это яблоня. На ней растут дички, а в ветвях селились птицы. Плоды были ужасно кислыми, вязкими, но всё равно вкусными. Если съедала слишком много, то потом тошнило. Шота молчит, просто шагает следом, как моя тень. Ясу бежит впереди, задрав хвост, чтобы мы её не потеряли из вида, иногда мякая. А вот под тем валуном жила гадюка. Однажды я провела на нём сутки, потому что боялась слезть. Была уверена, что она стережёт меня и набросится при первой же возможности. Спускаемся вниз по склону к маленькому, покосившемуся домику с выбитыми окнами и дверью, дырами в крыше. За ним раньше была яма. Я сама её выкопала. Видела, как гниют умершие звери и не хотела так же, так что заранее организовала себе могилу, в которой меня похоронят. Она была маленькая, но глубокая. Хотела сделать её больше, но что-то меня остановило, сейчас уже не вспомню, что именно. Айзава ловит за плечо, когда собираюсь зайти в заброшенный дом, беспокоится, что это небезопасно. Но здесь никогда не было безопасно. Внутри холодно, сыро. Может, мне кажется, но пахнет болью, одиночеством. А так же кровью и алкоголем. Тут и там валяются пустые, грязные от времени бутылки, осколки. Стол с одной ножкой, три другие заменяют кирпичи. Железный стул с погнутой спинкой. Вмятина как раз под детскую спину. Мою. В углу большая кровать с просевшим матрасом, истлевшим постельным бельём. На белой наволочке видны чёрные пятна. Какие-то от плесени, какие-то от крови. Провод от когда-то существующей люстры свисает с потолка, напоминая собой петлю висельника. Безнадёга. Вот чем пахнет это место.        — Иногда они разрешали мне спать с ними. Я была этому очень рада, — делюсь воспоминанием, стираю пыль с календаря на стене. Когда-то красивая фотография цветов выгорела, стала сине-белой, потеряла свои краски. — Он принёс его для неё. Тогда ещё был торт, со свечками и клубникой. Мы ели, как нормальная семья. Они рассказывали истории из молодости, наливали лимонад. Я была самой счастливой. А на следующий день осколки рассекли мне щёку и лоб.        — Повезло, что не осталось шрамов, — подаёт голос, отмирая. Заходит, битое стекло хрустит под ногами, звучит инородно, чуждо.        — Остались, — провожу по густой шерсти на руке. Много, очень много. Сажусь в угол на корточки, прижимаясь спиной к хлипкому шкафу с кривыми гвоздями вместо замка. — Отсюда всегда видно рассвет. Я смотрела на него каждый день и надеялась, что всё будет иначе.       Он приседает на корточки рядом со мной, соприкасаемся плечами. Порванные, когда-то белые, кружевные занавески покрылись грязью и паутиной, колышутся от лёгкого ветра. А над ними, над карнизом часы. Стрелки уже не ходят, цифры не различить. Но в моей памяти они на месте. Если закрою глаза, то даже слышу их тиканье. Когда меня били ногами в этом углу, запинывая до полусмерти я смотрела на них, считала секунды. Тогда становилось не так больно. Один раз он переборщил. Я не могла встать, захлёбывалась кровью. Безвольно лежала прямо здесь, где сейчас сидим мы, как тряпичная кукла. Целый месяц они были добрые, не поднимали на меня руку, выхаживали. Помню, увидела как другие дети дарили своим матерям подарки. Они были так рады, целовали их, обнимали, благодарили. Мне хотелось так же. Нарвала цветов, поймала птицу, лесного голубя, украла красивый расписной платок и подарила ей. Она выгнала меня из дома. Всю ночь сидела под окном, слышала, как она плачет. Он успокаивал её до самого утра. Я подумала, что сделала плохой подарок, что это расстроило её. Поэтому на следующий день принесла орехов, золотую цепочку и детскую машинку. Потому что другим она нравилась. Снова слёзы, снова спала на улице. Больше я не пыталась. А ещё, как-то раз подглядела за рыбаками. Они закидывали в реку сети, а когда вытаскивали, в них была рыба. Мне это показалось магией, настоящим чудом. Я подумала, что должна обязательно подарить им эту волшебную сеть. Но она оказалась тяжёлая и прочная. Мои лапы запутались, очень сильно. Клыками порвать не получалось и из-за плохого питания, вечных травм никак не могла освободиться. Они нашли меня через дня три-четыре, совсем ослабевшую. Не чувствовала рук, была уверена, что это конец. Помнишь, у кошек есть маленький пальчик на передних лапах? У меня тоже такие были. Показываю маленькие шрамики чуть ниже запястья, которые полностью скрывает шерсть. Он отрезал их. Тогда мне казалось, это самое худшее что со мной происходило. А сейчас понимаю, что по сути, спасли жизнь. Кровь не поступала, они отмерли, могла возникнуть гангрена. Не знаю, было ли это рассудительное решение или нежелание обращаться в больницу. Поднимаюсь, отряхиваю шорты, выхожу. Ясу точит когти о столб, на котором когда-то были провода. В высокой траве валяется заржавевшая коса, на стенке висит топор, в таком же состояние. Идём дальше, не оглядываюсь, всё ниже, на шум воды. Река. Та самая, в которую меня выкинули. Сейчас она спокойная, чистая, видно дно и рыб. Вверх по течению к причудливому, почти квадратному валуну, покрывшемуся толстым слоем мха. Копаю под ним, пачкая руки в земле, вытаскиваю железный контейнер. А в нём лежит кукла Всемогущего, какая была у всех детей. Кто-то потерял, а я нашла. Иногда играла с ней и воображала, что он придёт. Тогда бы всё наладилось, меня бы перестали бить, а она не плакала по ночам. Мы были бы счастливой семьёй. Ведь он же герой? Спасает людей. И нас бы спас. Только от чего? Будучи ребёнком я не понимала, кто является злодеем. Шота берёт игрушку из моих рук, держит аккуратно, боясь, что она развалится от малейшего прикосновения. Обхожу камень, иду дальше, чувствуя лапами собственные детские шаги. Они меньше, легче и наполнены надеждой в лучшее. Вот здесь, у дерева с корнями наружу меня бросили в воду умирать. Он был так нежен. Мне дали красивое платье, завязали на волосах ленту. Она много плакала, целовала в лицо. А потом он взял на руки и понёс. Сюда. Я не понимала, что происходит, но даже не кричала, потому что им не нравилось, если издавала звуки. Просто бултыхалась, пыталась плыть, захлёбываясь и уходя в грязные потоки с головой. Скидываю портфель, майку, расстёгиваю пряжку ремня, когда учитель ловит за руку, оттаскивает меня дальше от берега, перекрывает собой обзор.        — Что ты собираешься сделать? — его эмоции сложные. Их много и такие громкие. Отчаяние, страх, горечь. Смотрю ему в лицо, едва ли чувствуя что-то. Будто не настоящий. Будто всё, вся моя жизнь, все люди просто приснилось. Сейчас проснусь в том углу, с новыми следами побоев и кровью.        — Искупаться. Ты со мной? — собственный голос звучит странно. Как если бы кто-то другой говорил моим ртом. Продолжаю снимать шорты, скидываю их на землю. Обхожу друга и слышу, как он спешно сбрасывает одежду за моей спиной. Не жду его, захожу. Ледяная вода горной реки обжигает кожу, впитывается в шерсть. Продолжаю погружение, всё дальше, глубже. Потоки сильные, бьют под колени, сносят. Упорно иду, уже по пояс, будто там, в глубине что-то есть. Что-то очень важное, потерянное мной тогда. И я обязана это найти.        — Джи, пожалуйста, хватит, — вылавливает уже когда стою по грудь, обнимает за плечи, прижимая к своей горячей груди. Дрожит. Ему холодно. — Не уходи.        — Почему? — Ясу истерично кричит позади, пытается плыть к нам. Её сносит. Мою Ясу. Как меня когда-то. Вырываюсь, бросаюсь за ней, погружаюсь с головой. Хватаю её, прижимаю трясущееся тельце к себе. Она жалобно жмётся, царапает когтями, цепляется. Айзава сжимает поперёк тела, почти выкидывает на берег, спешит за нами. Не даёт встать, прижимает к земле. Лицо у него встревоженное, напуганное. — Всё хорошо. Я больше не полезу туда.        — Никогда, — почти рычит, говорит сквозь зубы, вероятно, плотно сжав челюсть просто чтобы не стучали.        — Никогда, — соглашаюсь. Отпускает, садится рядом. Трёт глаза пяточками ладоней, спрятавшись от меня за волосами. — Нужно развести костёр, пока не заболел.        — Джи, — хрипит, надрывно. Он плачет? Не могу понять. Может его дрожь и правда вызвана не холодом. Шумно втягивает воздух, встаёт. Накидывает на меня свою ветровку, не поворачивается лицом. — Никуда не уходи, принесу палок.       Кутаюсь в ткань, прижимая к себе кошку. Зачем я полезла туда? Что меня так потянуло? Чуть свою девочку не погубила. Да уж, лучшее предложение отношений. Прям десять из десяти, всех превзошла. Шота возвращается быстро, скидывает груду сухих веток. Помогаю ему, выкапываю ямку, раскидывая землю вокруг, как барьер. Вытаскиваю из кармана зажигалку, сама разводя огонь. Меня учили, как это делать. Дедушка Омар часто брал с собой в походы. Ополаскиваю руки под цепким взглядом, прошу достать из портфеля хлеб и термос с чаем. Перекусим заодно. Сажусь рядом с другом, глажу мокрую шерсть подруги, завернув её в свою майку. Бедняга моя, замёрзла. Постепенно мне тоже становится холодно, жмусь к мужчине плотнее. Наверно, мой макияж испортился и я выгляжу ужасно. Ну и наплевать. Стёрка поджаривает ломтики на сучке, иногда отводя в сторону, чтобы дать им чуть остыть и ткнуть пальцем, проверить на готовность.        — Они не только били друг друга, — вздрагивает от моего голоса, не ожидав такого резкого начала диалога. Вижу, как сжалась его рука, держащая еду над огнём. Я думала, мне будет страшно об этом говорить, но прямо сейчас наплевать. Будто не про меня, будто вымысел. — Их выражения любви от и до были ненормальными. Не важно, хотел ли второй, первый брал против воли. Через угрозы и насилие, подставляя нож к горлу.        — Ты, — делает паузу, подбирает слова. Снова хрипит, весь сжался. — Видела это?        — Как мог заметить, там одна кровать и нет дополнительных комнат, — говорю спокойно, хотя осознаю, какой это ужас. Поворачивается ко мне, тянет руку, но так и замер, не прикоснувшись. Боится, что напугает.        — С тобой… Тебя…        — Нет, меня не насиловали. Однажды к ним пришёл друг. Вроде как друг. Они пили, много. Я не вовремя попалась ему на глаза, — встаю, достаю из шорт пачку сигарет. Сейчас можно. Наплевать, если будет ругаться. Подходит, уже ожидаю, что отберёт, но просто берёт и себе. Ясно. Это не тот случай, где уместны лекции о здоровье. Не отходит, смотрит мне в лицо, ожидая чего-то. Возможно, хоть какие-то эмоций. — Помню, как кричала и дралась, когда он навалился на меня всем телом. Тот человек отбросил его и бил, долго, жестоко. Даже меня так никогда не били. А она обнимала, закрывала собой, гладила по голове, обещая, что такого больше не произойдёт. Я больше никогда не видела этого их друга. Видимо, насиловать друг друга для них было нормой, а ребёнка нет. Хоть что-то хорошее.       Затягиваюсь, выпускаю дым через нос. Айзава не отводит кулака с сигаретой ото рта, взгляд у него пустой. Будто просто не может выразить испытываемые эмоции. За его спиной щёлкает костёр, шумит река. Беру свободную руку, вижу, как вернулась ясность взгляду. Тяну к багровому следу под ключицей, вижу, как лицо становится горьким, печальным. Ему кажется, что он совершил непоправимую ошибку, сделав это. Но на самом деле всё наоборот. Может эгоистично, но Шота мой шанс на нормальную жизнь без этих страхов. Потому что я доверяю ему, потому что знаю, что он не как они. Ни за что не сделает мне больно. Он обещал. И говорил, что не сделает того, что мне не понравится. Мужчина уже долго не моргает, глаза краснеют, слезятся. Сигарета в его пальцах тлеет, пепел падает прямо на ногу, пачкает. Как нелепо. Такой внимательный и осторожный, умный, но допускает такие глупости. Насмешливо фыркаю, улыбаюсь и от этого действия наконец отмирает, делает тягу.        — Сходишь со мной на свидание? — резко втянул воздух, согнулся от кашля, чуть не ударив меня по макушке лбом. Ясу вытягивает шею, внимательно смотрит. Ей любопытно, что происходит. — С тобой безопасно.        — Не лучше ли пригласить кого-то более подходящего? Ровесника? — наконец может нормально дышать, разогнуться. Хочется фыркнуть, но сдерживаюсь.        — Не лучше. Одно свидание уже не удалось. Ты знаешь, что я боюсь повторить судьбу тех людей. И ты знаешь, что сможешь остановить меня. А я знаю, что не сделаешь такого со мной, — отпускаю, стараюсь показать, что не давлю, просто объясняю своё мышление. — Шота, я доверяю тебе. Ты решаешь мои страхи из раза в раз. Спасаешь, прощаешь, терпишь. Я не найду другого человека, который научит, как надо, как правильно.        — Научит, — вздыхает, трёт шею. Забавно, что никого из нас не смущает, что мы в одном нижнем белье. Кладёт руку на затылок, наклоняется, целует в лоб. — Просто научу, не более.        — Конечно, — мне стоит больших усилий сдержаться. Хочется смеяться, кричать, бегать подняв руки. Он согласился! Интересно, сам-то верит, что это не зайдёт дальше? Судя по тому, как нахмурился — нет. Трёт глаза, выкидывает бычок в огонь и я вижу улыбку прежде чем успел отвернуться. Чую, как рад. И расширенные зрачки заметила. Мы оба понимаем, что это нифига не «просто научу».        — Нам пора возвращаться, — поднимает с земли свою ветровку, встряхивает. Резко поворачивается к костру, цыкает.        — О, активированный уголь, — смеюсь, замечая в языках пламени сгоревший хлеб. — Ты уверен, что умеешь готовить?        — Повыпендривайся мне тут.