Уроки литературы 2

      У меня пропало всякое желание разговаривать с людьми, словно они знали обо мне больше, чем надо. Я ненавидел себя за преданность к Алисе, за то, что моё тело немело, когда вспоминал её, за то, что я был согласен помочь ей. Я бы сделал всë, что она попросила, даже прыгнул бы с крыши, зная, что она не ошиблась, выбрав меня. Непонятно было одно, зачем она здесь на самом деле. Её появление такое же неопределённое, как и Алиса, такое же странное и мутное.              Я стоял над пропастью, в которой пропадают цели и мечты, а напротив, на другой стороне, в неё смотрел Голышев и ждал, когда я соберу волю в кулак и отпущу в эту бездну первую несчастную любовь.              Понимание. Осознание. Этого слишком мало, чтобы перестать думать и хотеть вернуться в объятья первой невзаимной любви, убедиться, что она была хоть чуть-чуть взаимной и желанной.              После уроков Коля ушёл, не дождавшись меня. Я ещё пару минут постоял на улице, оглядываясь по сторонам. Было холодно и безветренно. Не знаю сколько бы я простоял ещё, выглядывая Алису, если бы Вицин не ударила меня по плечу.              – Ты выглядишь так, словно кого-то потерял. Что случилось?              – Всё в порядке.              – Поговорим?              Мы решили остановиться в небольшом кафе в центре города. Оно было приятным и почти единственным местом, где можно было выпить чай с каким-нибудь тортиком. Я проявил джентльменские качества, оплатив нам мини-ужин. Выбрав по тортику, мы сели возле окна. Вицин съела небольшой кусочек, поблагодарила и начала разговор:              – Не знаю, что делать. Мне сложно об этом говорить, но Колю в последнее время подменили. Я раньше думала, что это на него влияет так 10 и 11 класс, но, немного раскинув мозгами, я поняла, что дело в тебе. Это каким надо быть безнравственным, чтобы поцеловать своего друга и поставить в неловкое положение подругу?              – Ты меня сейчас отчитываешь? – даже моя мама никогда не отчитывала меня и не указывала на мои ошибки.              – Да, отчитываю. Это неправильно вторгаться в личное пространство человека, влезать в его отношения.              – Какой вздор.              – Вздор? Ещё скажи, что последнее время нервный он ходил не из-за тебя. Ему учиться надо, а ты его отвлекаешь всякими шутками.              – Какими шутками?              – Голышев мне рассказал, что поцелуй на новый год – это такая твоя шутка была, за которую ты извинился. Но, по-моему, извинений мало. Он сказал мне на дне рождение Даши, что любит меня. Я всё думаю, в чëм проблема тогда. А проблема в тебе, Панков Александр.              – То есть он сказал тебе, что наши с ним отношения – это шутка? И от меня ты хочешь, чтобы я перестал с ним общаться, потому что, по твоему мнению, именно я причина ваших эмоциональных качелей и вашего разрыва, а не отсутствие настоящих чувств Голышева к тебе? Он взрослый парень и ему не нужна мамочка, которая решит, с кем ему можно общаться, а с кем нельзя.              – Хочешь сказать, что ему нужен ты?              – Нужен.              Вицин положила вилку в тарелку, убрала крошки с губ салфеткой и посмотрела в окно.              – Твоя самоуверенность пугает даже, – проговорила она.              – А меня пугает твоя самоуверенность. Ты знаешь, что я люблю его?              После сказанного я опустил глаза. И правда люблю. Сильнее, чем свободу и справедливость. Если того потребует время, я готов лишиться всего, только не любви к Голышеву. Возьмусь крепко за неё, обхватив двумя руками, и не отпущу. И пусть мир знает, что я люблю его. Пусть знает каждый, что моё сердце отдано Николаю Голышеву из 11 класса.              Анна Вицин неодобрительно посмотрела на меня.              – У тебя точно не все дома.              – Это очень грубо.              – Коля нормальный парень, ему не нужны эти твои творческие непонятные замашки. Как ты думаешь он отреагирует на то, что его лучший друг гей?              – Пансексуал, – с улыбкой проговорил я, а потом засмеялся от выражения лица Ани, выражающее Вселенское негодование.              – Ты идиот.              – У меня клеймо идиота теперь? Ладно, это лучше, чем жить в иллюзиях и верить, что твоё окружение отвечает твоим параметрам стандарта. Такая величественная, красивая, умная, но однобокая и…              – Это ты про меня? Панков, перестань давать вольность своему языку и думай прежде, чем говорить.              Вицин начала одеваться и закатывать глаза всякий раз, когда наши взгляды пересекались.              – Я вызываю у тебя раздражение, потому что Коля выбрал меня, а не тебя. Я на тебя не злюсь. Но ты как-нибудь уточни у него насчёт нашего поцелуя. А то кажется, Голышев может целоваться не только из-за жалости, но ещё и по любви.              – У тебя с головой не всё в порядке. Проспись, – усмехнулась Аня и потопала к выходу.              Иногда мне кажется, что я родился не в том месте, общаюсь не с теми людьми, что я лишний в этом обществе, что они никогда не поймут мои мысли, идеи и цели. Не даром мои ощущения подсказывают мне, что я Божество воплоти и нужен человечеству для переосмысления нового мира. Если в будущем, я не стану для предков вторым Гоголем, то надеюсь хотя бы на звание представителя золотой русской классики. Будь мои цели маленькими, то и стремился бы я к меньшему. МА всегда говорили, что я всего добьюсь, главное верить и идти к тому, что освещает дорогу. А её освещать могут только истинные цели. Смысла нет идти к тому, что пагубно влияет на мировоззрение и психику. Я бы никогда не пошёл в 11 класс, если бы мог поступить в Москву на филолога без старших классов. И если я приложу чуть меньше сил, чем кто-то другой, то не смогу добиться хорошей жизни. Я должен достичь идеала, высшей точки развития человека, высшей любви, высшего творчества, всего высшего, ведь иначе быть не может.              А эта валентинка с десятого класса не даёт мне покоя. Эти четыре строчки, сложенные неаккуратно в стих, их ритм, слоган. Вечером снова перечитал стих Голышева в открытке и вцепился в неё, пытаясь понять всю суть написания стихов. Это ведь не может быть сложно, не может быть нереально. Так почему слова никак не складываются в стихотворение, никак не играют между собой.              Очередная попытка и снова ничего дельного. В каком состоянии находился Коля, придумывая про воскресенье и рыжие волосы. Что необходимо прочитать, послушать, почувствовать, чтобы сесть и понять, что стих точно получится, хотя бы половина стиха, хотя бы одна строчка.              Есенин много пил, Мандельштам был арестован во время секса за свои антисоветские агитации, Джек Лондон хоть и не писал стихи, но определённо что-то покуривал в промежутках между абзацами. А я такой правильный, свежий и чистый. Так почему же творчество не хочет обнять меня и примкнуть на светлую сторону. Неужели нельзя без разврата и запрета окунуться в пучину фантазий и достать из неё шедевр.              Мысли.              Мысли.              Мысли.              Пустые мысли ни о чëм всю ночь одолевали мою голову. Я дремал, затем вздрагивал и снова думал.              Алиса. Коля. Алиса. Коля.              Снова и снова. Как он сейчас спит и что думает обо мне. Я бы определённо не смог простить ему поцелуй с Вицин, с Ивановой или ещё с кем-то, а он держался так, будто этот увиденный поцелуй был неправдой, а слухом, который легко отпустить и забыть. Но знал бы Голышев, как тогда билось моё сердце, знал бы, что была большая вероятность моего ответа на поцелуй Алисы, если бы он не вышел из класса. Если бы он знал, то никогда не простил бы.              Любить. Любить. Любить.              Если любить, то так, как никто никогда не полюбит. Если писать, то так, кто никто никогда не напишет. Если учиться, то быть лучшим среди лучших. А иначе какой смысл быть всегда посредником, вторым, ненужным? Если что-то делаешь, то делать лучше других, отдаваться полностью, стремиться к идеальному завершению. Если заранее знаешь, что не сможешь, то либо прыгаешь выше головы, либо сдаёшься. Ты не можешь быть между победителем и проигравшим, ты всегда должен быть лучше остальных. Смысл твоего существования, когда ты согласишься на любые условия, когда опустишь руки и перестанешь стремиться к недосягаемому? Мораль моей истории такова, что этим миром могут править люди, желающее сделать его таким же великим, как и свои победы. Шекспир с его бессмертным романом о несчастной любви двух подростков положил начало всем драмам. Пушкин с его незамысловатыми рифмами и темпами подарил человечеству стихи, вселяющие добро с первых слов. Пëтр I со своим окном в Европу, изменившее быт целой нации. Неужели люди согласны оставаться Калибанами, быть в тени и подчиняться Божествам, пытающиеся изменить мир? Я не преклоняюсь перед Наполеон, но то, как он решительно был настроен, не может не восхищать.              Ты можешь быть злым, можешь быть добрым. Не имеет значение, когда для мира ты выйдешь воплощением света, ведь зло, как нас учили сказки, никогда не побеждает. Никто, абсолютно никто не может читать мысли. И если ты занял место на троне, то в глазах других, какие бы грязные идеи не преследовали тебя, ты становишься человеком, которому можно доверять и который сам решает, что значит плохо, а что хорошо.