Часть 8
3 января 2023 г. в 21:11
Не передать словами, как внутри меня бурлила ненависть, смешанная с чувствами, которые никак не испарялись и не выветривались. Она улыбнулась, и я даже забыл, что на улице меня кто-то ждёт. Я забыл его значимость для себя. Мир исчез.
Мы остались вдвоём. Её неведомая сила поглощала меня и заставляла поклоняться.
– Ты что тут делаешь в такое время?
– К тебе пришла.
– У меня уроки сегодня до 4 часов. Ты что планировала стоять тут целый день и ждать меня?
– Да.
– У меня есть отношения.
Я положил руки ей на плечи и добавил:
– И я счастлив.
– Ты разлюбил меня? Только не ври и говори, глядя в глаза. Разлюбил?
Перевёл дыхание. Сжал её плечи сильнее. Рано или поздно, она должна знать о боли, которую причиняет людям.
– Я жить не мог без твоего голоса. Мне оставалось рукой подать до суицида. Ты посмотри, чёрт возьми, посмотри на это.
Я быстро развязал шарф, скинул куртку и рюкзак к стене, в спешке расстегнул пуговицы на рукавах и закатал их до локтя, оголяя глубокие шрамы.
– Ты ушла, исчезла, испарилась, оставив меня со всем дерьмом, что убивало меня. Если бы не Иванова и её вечное желание вывести меня на разговор, если бы не она в тот день, то я бы не стоял здесь. Ты знаешь, что такое депрессия? Что такое лежать под капельницей в палате, смотреть на отца и мать, которые считают тебя психом и каждый день отстраняются? Я всё лето пролежал в психушке, пытаясь отыскать себе место. И знаешь, кто встречал меня с улыбкой на лице? Иванова. Не ты, Алиса Власова, а Даша, которая тогда даже не понимала, кто в этом виноват. И она ненавидит тебя, потому что ты меня чуть не убила.
Я опустил руки и посмотрел по сторонам. Они все смотрели на меня. И она тоже смотрела. Молчание наступило по всему коридору, пока парень в красном свитере на другом конце коридора не уронил телефон. Все снова оживились и забыли о моих порезах. Но не Власова. Она продолжала молчать и смотреть мне в глаза, а передо мной была картина, где я просыпаюсь летним утром в поту, шёпотом проговаривая её имя. Я помню, как убеждал себя, что все несчастны, что со всеми бывает такое, но чем глубже я погружался в свои сонные мысли, чем больше думал о себе и Алисе, тем сильнее мне хотелось закрыть глаза и больше не открывать. Убеждал себя, что это неправильно, что это детские прихоти, что я взрослый и должен бороться со своей проблемой иначе, что Алиса, в конце концов, обычная девушка и не заслуживает того, что было в моей голове в тот момент. Я никогда до этого не задумывался о боли, о том, чтобы покалечить себя специально, но сонные идеи вознесли меня к чему-то прекрасному, такому, что убедило в бессмертии и в том, что, порезав себя, я отчищусь. И когда лезвие входило в руку, это был не я. Я был наблюдатель и ликовал, веря в бессмысленную чепуху. Красное смешивалось с чёрным, чем-то ядовитым, и мне хотелось избавиться от этого. Оно просило делать надрезы глубже, шире, сильнее. Этот голос был позади. Я вертел головой, кричал и продолжал его слушать. Это был не я. Оно говорило со мной, и оно до сих пор во мне. И эта борьба за власть над телом, в котором я нахожусь, ломает меня. Каким бы сильным я не казался, какие бы силы не возвышали меня над остальными, где-то внутри, в самом тёмном углу выжидает оно и знает, что, выйдя, я сдамся. И это делает меня непобедимым, каждый день я просыпаюсь и чувствую власть над собой, над другими, ощущая вместе с этим страх. Ведь завтра может быть иначе.
Тишина. Покой. Безмятежность. А-ЛИ-СА нарушает во мне все физические и химические процессы. Она останавливает время, сердце, мысли. Всё гаснет и воспламеняется одновременно. И я горю в этом покое, зная, что пепел развеется, и на смену придёт то, что аплодировало в тёмном углу, пока я наслаждался тишиной.
– И не ты меня вытащила, не Даша, не МА, – проговорил я, понимая, что слов для ответа Власова не нашла, – я сам себя вытащил.
И потому я считаю себя Богом, таким материальным, властным, но непонятым. И пока я могу сопротивляться, могу владеть собой, я буду делать это масштабно, творчески и без границ. Они стёрлись, когда я открыл глаза и понял, что мог умереть от потери крови.
– И мне было нелегко, – вздохнула Алиса, – пока ты резал вены, я молилась о будущем, о брате. У тебя есть любящая семья, отношения, друзья, а у меня только Макс, и я тогда попросту не могла верить, что между нами любовь. Это прозвучит глупо и смешно, но, возвращаясь после каждой встречи с тобой обратно в дом, я думала, что не заслуживаю тебя и что ты бросишь меня, как мать и отец бросили нас с Максимом. Я повзрослела и поняла, что уйти от тебя – это была самая большая ошибка. Ты сказал мне год назад, что не сможешь полюбить кого-то ещё, а я свела это на шутку, боясь ответить взаимностью. Но сейчас, смотря тебе в глаза, я говорю это. Пан, я не смогу полюбить кого-то кроме тебя.
Она говорила не быстро, медленно, делая паузы после каждого слова, наблюдая за тем, как мои зрачки расширяются, как мышцы на лице расслабляются, как я теряюсь и начинаю нервничать ещё больше.
– Дай мне грёбаный шанс всё исправить, – проговорила Алиса, а потом вздрогнула от голоса позади.
– Дай ей этот шанс.
Коля смотрел на меня пустым безразличным взглядом.
– Я не подслушивал, на улице просто замёрз.
– Как давно ты здесь стоишь? – спросил я, пытаясь уловить на его лице хоть какую-то эмоцию.
– Кажется, с момента, что она не сможет полюбить кого-то кроме тебя.
Власова посмотрела на Колю, потом на меня, затем улыбнулась и, показывая на него пальцем, произнесла:
– Вот, даже твой друг дело говорит. Каждый заслуживает второй шанс. Верно?
Голышев кивнул.
– Друг? – я озадаченно оглядел двоих, затем подумал, ещё раз подумал и проговорил то, что посчитал самым нужным, – это мой парень, а не друг. И знаешь, мне не хочется вскрывать вены, когда он рядом.
И я нашёл, что искал. Безразличие сменилось страхом, затем радостью, потом непонимаем. Эти эмоции радовали меня. Я был счастлив, ставя Голышева в такое неловкое и приятное положение.