Уроки литературы 2

      После уроков я столкнулся с Ивановой в коридоре, которая спешила домой. Она замешкалась, сначала хотела поздороваться, потом опустила голову и ушла, оглянувшись назад перед выходом. Я сказал Коле, что не смогу сегодня пойти домой с ним, потому что пора наверстать упущенное и навести визит репетитору и тренеру.              Ничто меня так не вытаскивала наружу из оков страха и соблазна, как бег по круговой на время. Кажется, что нет уже никаких сил, что воздух в лёгкие не попадает, что ноги не слушаются и вот-вот рухнут, но ты не останавливаешься, бежишь и знаешь, что проснётся новое дыхание, что ноги побегут быстрее. Только в этот раз что-то пошло не так. Я упал на колени, обессилев, не пробежав даже 10 километров. Тренер сел рядом со мной, показал время, которое было хуже предыдущего на семь секунд.              – ЕГЭ. Мой сын не находит времени даже для прогулок вечером с девушкой, а ты всё ходишь на эти тренировки и ходишь, – начал говорить тренер, – ну, что поедем на соревнования по бегу?              Я поднял глаза на него. Сколько лет я ждал этих слов, сколько я промотал километров, чтобы услышать эти слова в свой адрес.              – Все мы знаем, к чему ты бежишь. И ты добежишь. После твоего возвращения в сентябре ты восстановил среднюю скорость до 23 километров в час уже к ноябрю, а теперь она 25. Если поднажмёшь, то осуществишь задуманное.              Тренер похлопал меня по плечу. Я зажмурился и спросил:              – Откуда вы знаете, что я задумал?              – Тут все знают и верят, что ещё немного и Ной Нгени перестанет быть звездой, а его две минуты и одиннадцать секунд покажутся всем слишком медленными. Таких целеустремлённых, как ты, надо ещё поискать. Хорошо, что ты нашёлся сам.              Не знаю, была ли это мотивационная речь или просто похвала, но после у меня определённо открылось даже не второе дыхание, а невероятная вера в то, что у меня всё получится. Я столько лет шёл к этому, что по-другому и не могло быть. Если бы не сегодня, то через год я бы был замечен. Старание, терпение и труд ценятся людьми.              – Ты только больше не забрасывай, – тренер усмехнулся и направился на сиденья, стоящие вдоль стадиона.              Я задержался на тренировке на два часа, потому, выйдя из раздевалки, время было уже было почти десять вечера.              По дороге домой телефон разрывался от звонков. Я забежал в ближайший магазин, чтобы не морозить руки и ответил Алисе.              – Привет, привет, красавчик-гей и его бесподобное умение убивать в людях надежду. Ближе к делу, чтобы не тратить твоё время. Ты договорился с Вицин о встрече завтра на Троекурово?              – Нет.              – Ага, значит сегодня договоришься?              – Нет.              – Ты обещал помочь.              – Я помню. Но я не буду тебе помогать.              – Ты обещал, если ты обещал, то ты это точно сделаешь. Ты не бросаешь слова на ветер.              – Алиса, – проговорил я и дождался, когда она закончит возмущаться, – ты ничего не исправишь местью.              – Нет, – она перебила меня криком, – не начинай. С тобой или без тебя, я это сделаю. Мой брат не заслужил такого отношения. Она говорила ему, что любит, что уедет с ним учиться в один город, что они поженятся.              – Ты убьёшь её? – с каким-то безразличием в голосе спросил я.              – Я убью любого, кто сделает ему больно. И кто сделает больно тебе. Ты не знаешь, на что я способна. Я одержимая психопатка.              – Ладно, делай, что хочешь.              Отключил телефон, положил его в карман и осмотрелся вокруг. Пустота. Не ветра, не снега, не людей.              Осознание.              Нечто, живущие во мне, замолкло. Оно будто исчезло и вместо него пришло безразличие. Мне не было больно, грустно, одиноко. Было так, как надо. Шёл домой, считая шаги, останавливаясь на светофорах. Странное это чувство безразличие. Мне не было дело ни до Ани, ни до Алисы. И спалось мне на удивление сладко и спокойно. Перед сном я написал Коле, что жду его завтра, он ответил, что скучает.              Я задумался. Бег не был смыслом моей жизни, но я так давно бегал, что получил желаемое. Коля не был моим фаворитом, но он так долго добивался меня, что получил желаемого. Книги изначально не были моими друзьями, но мы слишком долго контактировали, что сплелись в одну судьбу. Я так часто хотел, чтобы вокруг получалось по щелчку и радовался, когда удача была на моей стороне, когда мне казалось, что это спонтанно, быстро и правильно, но это спонтанное по щелчку никогда не оставалось на долго. По одному щелчку пришло и по тому же ушло. Но, кажется, время любит долговечность. Любит, когда результат появляется не из-за угла, а по пути, когда он делается твоими руками, ногами, головой. И никогда не будет так спокойно, как уверенность в том, что всё не напрасно.              Утро пятницы оказалось обычным. Утром я застал МА за столом. Они пили кофе и обсуждали какой-то фильм.              – Меня могут взять на соревнования по лёгкой атлетике, – проговорил я, когда они пожелали мне доброго утра и хорошего дня.              – Ты ещё ходишь на неё? – Матвей оторвался от Алёны и посмотрел на меня, – мне казалось, что ты забросил её после больницы.              – После больницы всё вернулось на свои места, как и лёгкая атлетика. Может, я даже стану олимпийским чемпионом.              – Если станешь им, то мы будем болеть за тебя по телевизору и говорить всем, что это наш сын, – Матвей снова посмотрел на маму.              – Поздравляю, – проговорила та.              Сел к ним за стол и спросил:              – Помните об ужине?              Мама кивнула головой, как и отец.              МА – Матвей и Алиса. Коротко это звучит, как МА. Они всё делали вместе, как единый механизм. Вместе готовили, ели, убирали, смотрели сериалы, писали, читали. Они уставали вместе и вместе отдыхали. И им никто не нужен был, никто не мог нарушить их сработанную систему. Их совместимость была 100%. Я наблюдал за ними и понимал, что если эти люди решат разойтись, то рано или поздно судьба снова сведёт их. По-другому быть и не может.              На улице уже стоял Голышев и вычерчивал на снегу сердце следами от зимних ботинок. Я помог ему доследить, и мы отправились на уроки. На улице было холодно, как никогда.              – Надо было дома оставаться, – проговорил Голышев, когда мы зашли в полупустой класс. Градусник за окном показывал минус 37 градусов.              Учитель по литературе недоверчиво осмотрел нас.              – И чего вам дома не сиделось?              – Мы мороза не боимся, – выкрикнул Навроцкий.              – Отлично, Павел. Тогда, что насчёт «Гранатового браслета»? Что это было: любовь или сумасшествие?              Навроцкий посмотрел на меня молящим взглядом и прошептал, что понятие не имеет о чём идёт речь и кто это такой гранатовый браслет.              – Извините, – Коля потянул руку и спас своего друга, – у меня есть столько мыслей по этому поводу, – Сергей Иванович кивнул головой, – любить восемь лет, не общаясь с человеком, следить за ним, уважать его, ценить и жить только, потому что он где-то рядом, – это любовь. «Я знаю, что не в силах разлюбить её никогда», – говорит Желтков, и мы понимаем, что это настоящие чувства, что для них не имеет значение пространство, время, жизненный уклад. Они существуют в нём независимо от обстоятельств. Когда любишь, идёшь наперекор даже совести. Если бы это было сумасшествие, то, очевидно, он бы убил её, а не себя.              – То есть ты считаешь, что жить кем-то – это нормально? – что-то внутри меня заставило перебить Голышева, – нет ничего ужаснее, чем забывать о себе и следовать лишь предрассудками о том, что рано или поздно этот кто-то заметит тебя. Не заметит.              – Ты не узнаешь, пока не попробуешь.              – Я был бы не я, если бы не привёл пример из «Мастера и Маргариты».              – Какое хорошее начало, – воскликнул учитель, – достаём листочки и пишем мини-сочинение на тему: «Маргарита и Желтков больны или влюблены?».              Навроцкий ударил меня по плечу с необъяснимой ненавистью и процедил сквозь зубы:              – Кто вообще тянул тебя за язык. Ты вечно всё портишь!              В конце урока Сергей Иванович раздал нам сочинения обратно уже проверенными. Паша ударил по столу, смял лист и прежде, чем встать из-за парты после звонка, проговорил:              – У меня могла выйти четвёрка по литре, если бы не ты. Зачем ты вообще пришёл в такой холод. Достало уже, опять выслушивать, какой ты охеренный, а я дно.              Паша всегда злился на меня, и я не обращал на это внимание. Удобно обвинять в своих поражениях кого-то другого, а не себя. Может, со временем он поймёт, что моей вины нет в его безалаберности, неответственности и неподготовленности.              Я вышел из класса, глядя на Голышева, ожидая, что он пойдёт за мной. Он что-то сказал Вицин и внутри меня проснулась ревность. Мне показалось, что он начал оправдываться перед ней, что-то доказывать, но я счёл это на додуманность. Он же меня любит, о чём может идти ещё речь.              – Буду ждать тебя в часов 6, – проговорил я, когда мы шли по коридору, где бегали пятиклассники.              – Я приду. Обычно же позже собирались. Или ты хочешь побольше провести со мной времени?              – Будет небольшой сюрприз.              – Ты вчера мне устроил небольшой сюрприз уже, даже не увиделись вечером.              – Я был на тренировке. Вечером расскажу о своих успехах, тебе должно понравиться.              – Мне и так всё нравится.              – То есть тебя устраивает, что твоя соседка по парте не знает о наших отношениях и смотрит на тебя, как на потенциального парня?              Голышев резко остановился и ответил:              – Ты опять увёл диалог в эту сторону. Я не хочу, чтобы меня убили мои друзья. Давай, мы отложим всеобщее признание до конца одиннадцатого класса. Мне страшно, что Кирилл зарежет меня в переулке и закопает тело, а меня объявят без вести пропавшим. У него же даже глаз не моргнёт, когда к нему придут спрашивать.              – Согласен, – проговорил я, – на выпускном мы сообщаем о нас. Договорились?              Он помолчал, подумал, но потом согласился и дал обещание. Я запомнил это обещание, но не поверил, как-то сказано это было так, словно для утешения. А меня успокаивать не надо. Я всего лишь хочу, чтобы меня принимали и любили, не смотря на мнение других. Я хочу, чтобы все знали о нас, чтобы они поняли, что нормально быть такими, что в мире миллиарды людей и каждый индивидуален. Не будет больше такого, кто будет смотреть на меня и любить меня, как Коля. И не будет такой больше пары, как мы, потому-то я и хочу, чтобы они знали. Знали и поняли.              – Клянись, что ли, – проговорил я.              – Клянусь, – вздохнул он, – я скажу всем обо всём на выпускном. А далее мы поступим в один вуз и всегда будем вместе. Мы всё сможем, главное, что вместе. Я люблю тебя.              Потянулся уже по привычке, чтобы поцеловать его, но он отстранился и поднял брови.              – Давай, всеобщие поцелуи оставим до выпускного.              Улыбнулся, зная, что вечером вцеплюсь в него и не отпущу. Он посмотрел на меня с таким же взглядом.              После уроков мы разошлись, пообещав встретиться у меня около шести.