Уроки литературы 2

      Когда воспоминания вернулись ко мне, когда я стал ощущать их, а не просто помнить, то врачи стали впускать ко мне гостей. Одни из первых были полицейские. Я без доли сомнений рассказал им правду. Они записали слово в слово о том, как двое моих одноклассников избили меня до полусмерти.              – Да, один был с битой, а другой с металлической палкой, – проговорил я в конце.              – То есть вы учитесь в одном классе? Попов Кирилл и Навроцкий Павел, верно?              – Верно.              – Хорошо. Девушка, которая была с вами, когда вы прибыли сюда. Кто она вам? Её имя?              – Имя? – я помнил только тепло и желание раздеться, – я, кажется, был в отключке. Наверное, это была полиция или кто-то ещё. Я звонил по экстренному вызову.              Полицейские переглянулись.              – Не думаю.              Они что-то написали ещё и ушли. Я остался лежать, пытаясь понять, о какой девушке шла речь. Только от таблеток быстро устал и уснул раньше времени.              На второй день ко мне пришла Даша, и она ходила, пока меня не выписали. В первый день она сначала стояла долго у двери, затем подошла ближе и проговорила:              – Я всё знаю. Все всё знают. Аня жива. Ходит в школу. На ней не было и царапинки, будто просто поспала.              – Я…              Я хотел начать оправдывать себя, впервые хотел, чтобы меня поняли и поняли через оправдания.              – Неважно, что ты. Я на твоей стороне. Не оправдывайся, Саш. Я приму тебя любимым. И плохим, и хорошим, потому что так поступают настоящие друзья.              Смотрел на неё улыбающуюся и видел странную красоту в её разрезе глаз и лохматом пучке. В ней было что-то еле уловимое, родное, к которому хотелось прижаться и остаться рядом. Даша провела рукой по моему гипсу на ноге, носу, руке.              – Тебя прям всего забетонировали. Я приду завтра ещё. Хотела узнать, чего тебе не хватает и чем я могу скрасить твои бетонные обездвиженные дни?              – Почитаешь мне?              Она снова засмеялась и ответила:              – Когда тебе повязку с носа снимут? Ты очень смешно гундосишь.              – Через полмесяца, или уже меньше. Эта штука мешает мне дышать и это не смешно.              – Я почитаю тебе Толстого и Булгакова.              – Хоть кого, только не Гоголя.              Она кивнула головой. Я смотрел на неё, ожидая, что она продолжит диалог. Но она молчала и странно оглядывала комнату, будто что-то скрывала.              – Я спрошу напрямую. Как дела у Коли?              Она тяжело вздохнула, пододвинула стул, стоящий рядом с дверью ближе к кровати и села.              – Всё с ним хорошо, – Иванова пододвинулась ещё ближе, – он не отходит от Вицин. Он постоянно звонит ей, спрашивает, как её дела, как она себя чувствует.              – Коля ненавидит телефонные звонки, – откопал где-то на краю воспоминаний этот факт.              – Да, но видимо он очень переживает за Аню после случившегося.              – А за меня?              – не знаю. Это странно. Нахожусь среди людей, которые не упоминают твоего имени. Тебя просто нет. Твоё имя пропало в воспоминаниях, они избегают все события, связанные с тобой. И я перестала общаться с ними, потому что каким бы ты не был, ты всё-таки есть.              – Прости меня за то, что нагрубил тебе тогда и выгнал из комнаты.              – Я переживу все твои выходки, кроме двух: если ты снова попадёшь в психушку и если вернёшься к Алисе. Хотя что-то подсказывает мне, что одно будет вытекать из другого.              Я хотел засмеяться, но сломанные рёбра дали о себе знать, и вместо смеха вывалился кашель со слезами.              – Без шуток в ближайшее время, иначе юмор убьёт меня.              – Хорошо. Будем говорить о серьёзном. Ты сможешь ходить?              – Врачи говорят, что не всё сразу. Перелом коленной чашечки. Через месяц снимут гипс, потом костыли и физиотерапия, а затем долгие мучения и боли до конца моих дней, напоминающие мне о том, что я хренов гей, решивший, что всё сойдёт мне с рук.              Она кивнула головой, затем набралась смелости и спросила:              – Вся эта ситуация очень запутанная. И все на стороне Голышева. Но мне интересно.              Она не успела задать вопрос, так как я ответил на него раньше:              – И Коля гей. Чтобы он ни говорил, каждый раз вспоминаю, как в его рту был мой член.              – Боже, – она скривила лицо, – можно было без подробностей, мне хватило бы просто уточнения. Боже, – она высунула язык, – зачем ты это вообще сказал.              – Тебе противно? Я дико извиняюсь, но мой член был и в твоём рту. Ты уже не помнишь этот вечер? У меня кстати не встал тогда, потому что я думал про одного кретина, живущего в соседнем доме.              – Лучше бы тебе язык сломали. Ты можешь не вспоминать такие похабные вещи? В конце концов, преимущества на моей стороне.              – Лежачих не бьют, – снова засмеялся и боль отдалась в шее.              Не было и дня, чтобы Даша не была в моей палате, чтобы не читала. Она стала приносить мне учебники, когда я мог сидеть и шевелить головой и левой рукой уже сам. Помогала мне в учёбе и рассказывала о новом.              По ночам, чтобы не сойти с ума от бессонницы я слушал аудиокниги и смотрел фильмы. Я оказался один на один с тем, что сделало меня непоколебимым и это в очередной раз спасло меня. Книги заполняли пустоту внутри меня, забирались в глубь сердца и трогали душу.              Спустя месяц я смог встать на правую ногу, держась за костыли. И первым делом я подошёл к окну. Оно было большим и освещало палату. Приоткрыл его и вдохнул холодный февральский воздух. Всё было белым, тёплым и воздушным. И меня манила окружающая красота. Я достал телефон и вытянул его как можно дальше, дабы запечатлеть момент, и осознал, что связь ловит. На часах было три дня. Не знаю, как я удержался от того, чтобы не зайти в социальную сеть и не посмотреть на Голышева, не написать ему.              – Врач сказал, что полмесяца физиотерапии, затем можно отпускать тебя в дальнее плавание, если будешь появляться в больнице на массаж колена.              Обернулся, так как совсем не мог понять, чей это голос. А это была мама. Она обняла меня и заплакала. И мы вместе плакали.              – Мы думали, что лучшее воспитание – это оставить тебя на ответственность самого себя. И главная ошибка была упрекнуть тебя в том, что ты такой, какой есть.              Руки затекли и устали. Я допрыгал до кровати, отложил костыли и сел. Мама села рядом. Мы посмотрели друг на друга, затем я отвёл взгляд. Вспомнил, как отец смотрел на меня взглядом, полным ненависти, как кричал и выгонял из дома. Вспомнил, но ничего не чувствовал. Не обиды, не злости, не страха. Было и было.              – Надо будет в школу сходить в ближайшее время, Сергей Иванович должен помочь мне в подготовке к ЕГЭ, – проговорил я.              – Я схожу. Сегодня? Или когда это лучше сделать?              – Нет, мам, я схожу. Спасибо, что ты пришла. И надеюсь, что мне можно будет вернуться домой после больницы, а то вроде меня нигде особо не ждут.              – Конечно, можно. Ты не сердись на Матвея, он тебя любит, просто не может смириться с тем, что ты…              Она замолчала, и я продолжил за неё, давая понять, что нет в этом ничего постыдного.              – Гей. Вы же это называете так. А я называю это любить человека не за пол, а за душу. Будь он девушкой, я бы тоже привёл его в дом. Но ведь никто не виноват, что родился он мужчиной и что я мужчина. Хотя это уже неважно. Я ошибся, мам. Снова ошибся.              Она ещё немного посидела со мной, рассказывая о своих делах по работе, по дому. Я внимательно слушал, но уснул. Сил совсем не было. Дни сменялись днями и ничего не происходило. Я остановился в развитии, в стремлении и в целях. Мне впервые в жизни ничего не хотелось. И снова обманул. Это было второй раз. Вспоминаю, как лежал в психбольнице и мечтал лишь о тишине и безвольном шептании молитв на ночь. Всё не так сложно, как могло быть на самом деле. Но и не так просто, как кажется на первый взгляд. Я держался на одном волоске, обхватывая его двумя руками, и надеялся, что не упаду в эту бездну ещё раз.              – Доброе утро, сонная пташка, – надо мной стояла Даша. Я посмотрел на часы. Они показывали десять часов. Был понедельник. Учебный день.              – Ты не должна быть на уроках?              – Там идёт полным ходом подготовка к дискотеке на 14 февраля. И да. И да, с праздником тебя.              – Зачем ты поздравляешь меня с освобождением Ростова-на-Дону от немецкой оккупации сорок третьего года?              – Ты решил блеснуть эрудицией? Я тебя поздравляю с днём всех влюблённых.              Закутался в одеяло ещё больше и перевернулся на другой бок, чтобы не видеть её счастливое лицо.              – Ещё лучше, – выдавил я, – святой Валентин венчал двух мужчин. А теперь в этот праздник мой мужчина будет с женщиной. Лучше поздравь с тем, что это 45 день года.              – Хорошо. Тогда поздравляю тебя с тем, что ты сегодня выходишь из больницы.              Я недоверчиво повернул голову в её сторону.              – Они сказали, что это будет только в конце месяца.              – Да, но твоя мама приедет через час и заберёт тебя. Доктор сказал, что ты можешь уже быть дома, что ты большой молодец.              Закатил глаза.              – Не надо тут делать вид, что ты расстроен. Разве не хочется домой?              – Мне ничего не хочется.              Она села рядом со мной, положила ладони мне на щёки, надавила на них и проговорила, сжимая сильнее и делая мне больно:              – Да что же ты такое. Давай, возвращайся уже, всё будет хорошо. Будет хорошо. Слышишь меня? Хватит хандрить.              – Отпусти, мне больно, – еле проговорил я, отталкивая руками, – перестань.              Даша отпустила меня, закатала рукава, упала коленями на пол, сложив руки на кровати. Мы смотрели друг на друга. Мой спектр эмоций от таблеток и травмы головы был скуден, больше напоминал палитру гуаши, если красный, то красный, если зелёный, то зелёный. И они никак не смешивались. И вот это чувство к Даше – такое чистое, дружеское, светлое. Оно заставляло меня улыбаться и доверять этой девушке. Пытался отыскать в себе ещё хоть кого-то, к кому чувствовал настолько яркий спектр эмоции, но никого не нашёл.              Я повернулся в её сторону, обхватив рукой её локоть. Затем провёл пальцами по её щеке, пытаясь вспомнить все наши прикосновения, ощутить мягкость её кожи и влажность губ. Она наблюдала за всем с большими глазами и даже не моргала.              – Мои руки, словно впервые дотронулись до человека, – сказал я, трогая её локоны, убирая их за уши, затем снова возвращая.              – Получается, ты, как Адам, а я Ева.              – Ага, у меня как раз одно ребро сломано.              Мы засмеялись. Смех её был таким же чистым, как и ощущения после него.              – Тебе не хочется меня поцеловать? – неожиданно спросила она и опустила взгляд вниз.              – Нет, – честно ответил я, – мне хочется тебя оберегать.              Даша поднялась на ноги, посмотрела на время, затем на меня, снова на время. И взгляд её метался, пока я не прервал, взяв её за руку. Аккуратно сел на кровать и приблизил к себе.              – Я всё помню, что было между нами и мне жаль, что так вышло. Хочу любить тебя, но не могу. Так бывает и с этим ничего нельзя поделать. Когда я увидел тебя первый раз в этой палате, то ощутил невероятный прилив радости. Даша, ты самый дорогой мне человек. То, что ты делаешь ради меня и для меня, заслуживает внимания. И я хочу дать тебе это внимание, но не отношениями. Могу дать тебе крепкую дружбу, потому что люблю тебя, как друга.              Иванова натянула улыбку, сжала мою руку сильнее, затем резко отпустила и вышла из палаты, хлопнув дверью. Жаль, что она не поняла меня.              Не успел я отойти от своего монолога и восстановить силы, как приехала мама. Она забрала меня домой. В первую очередь она хотела накормить меня сырниками, которые я готовил обычно по воскресеньям, но я отказался. Сил совсем не было.              – А где папа? – спросил я перед тем, как мы разошлись по комнатам.              – Он, – Алëна прикусила губу, – он уехал в командировку, скоро вернётся.              – Вы же обычно вместе ездите.              – Спокойной ночи, сын.              Я зашёл в комнату. Душно. Голова сразу разболелась. Разложил таблетки на верхней полке и наткнулся там же на валентинку с 10 класса, как иронично. Пусть лежит рядом с таблетками. Будет лечить мою душу, пока они лечат голову. Не удержался. Позвонил Коле. Не знаю, что двигало мной в тот момент. Мне хотелось услышать его голос, слова прощения и фразу: «Мы справимся, главное, что вместе». Его последние слова в мой адрес не воспринимались всерьёз, продолжало казаться, что это некая иллюзия, что завтра проснусь и будет всё, как раньше.