Часть 20
4 января 2023 г. в 14:44
Дошёл до Даши. Она вышла сонная. Моё появление её взбодрило.
–Саша, ты когда позвонил, даже не поверила.
– Привет, Дарья, – ответил я не очень эмоционально.
– Как ты себя чувствуешь?
– Позвони Коле.
Она засунула руки в карманы, прикусила губу и ответила:
– Не могу. Он не ответит. Мы не общаемся.
– Позвони Коле, – стоял на своём.
– Саша, я готова сделать, что угодно. Но я звонила, он не отвечает. Писала. Не отвечает.
– Окей, тогда сходи за ним. Он мне нужен. Сейчас.
– Чего? Что я ему скажу?
– Придумай что-нибудь, – развёл руками, – придумай, ты же умная. Как они все говорили? Я с тобой, потому что ты умная, потому что мне нравятся такие, как ты. А что по итогу? Ты даже не можешь придумать, как вызвать парня из дома, с которым ты сосалась на новый год?
– Что с тобой произошло? В больнице ты был другим, добрым, – она сморщилась.
– Извини, – без доли сожаления проговорил я, – помоги.
– Нервы успокой свои и извинись нормально.
– Ты серьёзно? Я уезжаю послезавтра, помоги мне. Я хочу увидеть этого парня. Между нами 500 метров, а я не могу ни сказать ему ни слова. Дорогая Дарья Иванова, я его люблю. Я его так люблю, что не могу уехать, не попрощавшись.
Она закатила глаза. Высунула руки, забежала в дом, затем выбежала.
– Пошли, друг. Только не груби больше. Я не заслуживаю такого отношения.
Шёл за ней следом и повторял: «Не заслуживаешь».
Она зашла в подъезд, попросив меня остаться на первом этаже, чтобы меня не было видно. Прижался к стене.
Дарья постучалась. Тишина. Дверь открыл Голышев. Моё сердце сжалось, мне хотелось забежать по лестнице, забыв про колено, отодвинуть Дашу, прижаться к нему, но остался на месте. Он попросту мог закрыть дверь передо мной.
– Привет, Коля. Аня Вицин на улице стоит. Сказала, что сюрприз для тебя устроила. Спустишься?
– Мда, – протянул он, – пусть засунет сюрприз себе куда-нибудь. Я не хочу.
– Она старалась. Выйди хотя бы на секунду.
– Мда, – снова протянул он, – не выйду я.
– Что сложного выйти на минуту?
– То, что мне нельзя. До встречи.
Дверь закрылась. Ничего не вышло.
Даша видела, как я кидал костыли в стороны, как стучал ими о лёд, как лежал в снегу и умолял судьбу вернуть меня в тот ужасный день, чтобы телефон не работал, чтобы я умер в том сугробе.
– Это слишком символично лежать на том же месте и чего-то ждать, – проговорила она.
– Не чего-то, а чуда.
– В моём мире, чудом был всегда ты, – неожиданно проговорила она, – а в твоём мире, ты сам для себя чудо. Так глупо слышать от тебя про смерть. Ведь ты знаешь, что это всего лишь нелепая шутка, за которой скрывается нежелание решать проблему.
– Ты сейчас серьёзно? Ты решила устроить мне сеанс психологии, пока я лежу в сугробе?
– Мне тебя из него потом поднимать. Будь добрым, выслушай до конца.
– Нет, не надо мне цитат. Я недавно переспал с Алисой.
Она замолчала. Хороший метод. Затем послышались странные звуки. Она упала рядом в сугроб.
– Ты идиот, Александр Панков. Она сломала твою жизнь, а ты снова и снова пускаешь её. В следующий раз ты можешь умереть, – после она посмеялась.
– И что смешного?
– Я такая дура. Всё это время любила тебя. Это сейчас так абсурдно звучит в моей голове. Представляешь, никого не замечала вокруг. Ты был неким идолом, я тебе чуть ли не поклонялась.
– И тебе с этого смешно, – без улыбки проговорил я.
– Ну, да, – Иванова снова засмеялась, – это невероятно лёгкое чувство, когда понимаешь, что не любишь человека.
– Это потому, что теперь я урод?
– О, нет, – она посмотрела на меня, – ты красивый, по-прежнему умный и хороший. Просто теперь я тебя не люблю. Не знаю с чем это связано. Возможно, с появлением другого человека.
– Только не говори мне ничего про него. Я не хочу быть той самой подружкой, которая обсуждает кавалеров. Мне нравится быть другом, которого не любят. Оставим всё так.
– Не прибедняйся, будто я тебя не люблю. Ты по-прежнему мой друг. У нас теперь взаимные чувства. Ты же всегда любил меня, как подругу.
– Слишком самоуверенно, – ответил я, – боюсь, что правда будет хуже, чем ты думаешь.
– Чего?
– Шучу, – соврал я, – конечно, я тебя люблю, как подругу.
Я бы сделал ей больно, сказав о своих истинных чувствах, а она не заслуживает боли.
В отличие от Алисы, которая заслуживала все муки ада, и одновременно с этим прощение самой Вселенной. Именно об этом я подумал, когда увидел её вечером из своего окна, приближающуюся к дверям дома. Оделся, не задумываясь.
Она улыбнулась, увидев меня, сидящего на крыльце на пуховой подушке, а рядом такую же свободную пуховую подушку. Мы обменялись приветствиями, затем она села рядом и замолчала, оглядываю территорию.
– Его признали невиновным, – наконец-то проговорила она спустя долго молчание, – я рада. Не знаю, почему, но мне было важно знать, что мне всё сойдёт с рук.
– Как обычно, – улыбнулся я.
– Мне не стоило приходить?
– Да нет, тебя не хватало, – ответил я.
Алиса улыбнулась и прижалась к своим коленям.
– Всему ведь своё время, и я своё пропустила.
Она подняла голову на небо.
– Я не жалею, что позвонила тебе в новый год, – Алиса вздохнула, – луна красивая сегодня, правда? Она всегда была такой красивой, даже, когда я не замечала её.
– Дело не в луне, а в человеке рядом. С одними всё не так, с другими даже красоту в повседневном начинаешь замечать.
Она пожала плечами. Я отпустил её. И она меня. Связь между нами стёрлась, и передо мной сидела не А-ЛИ-СА, а обычная знакомая. Этот миг запечатлела моя память, как долгожданный момент, как отпускание прошлого и начала нового.
– Я прощаю тебя, – проговорила она, – прощаю за всю боль, что была у нас. За счастье, которое приносило твоё имя и твой голос. Прощаю.
Она посмотрела на меня. Я увидел две капли слезы, стекающие с щёк. Мои руки обняли её и прижали ближе. Она дрожала. Всё в ней было одновременно родное и чужое. Она была такой, какой была. И ничего не менялось в ней, ничего, кроме чувств ко мне.
– Я хотел любить всего однажды, хотел попасть на соревнования по лёгкой атлетике, хотел наслаждаться одиннадцатым классом и хотел завести верных друзей.
Остановился, чтобы понять, какие чувства вызывают во мне эти слова, и, вдохнув больше холодного воздуха, продолжил.
– Сколько сил, сколько нервов. Я не виню тебя, никого не виню. Я ничего не чувствую к тому, что хотел раньше. Будто это был не я, не мои желания.
Алиса приподняла голову и спросила:
– А что сейчас?
– Не знаю. Будущее и взрослая жизнь.
– Это слишком по-взрослому, – на её лице появилась улыбка. Она приложила перчатки к щекам, затем потрясла головой, – какой меланхоличный вечер.
– Моя ошибка в том, что я тоже звоню ему, что тоже помню его номер телефона наизусть, что не могу оторваться от фотографий и цепляюсь за воспоминания, будто они что-то теперь да значат. Словно ты ничему не научила меня, словно я наступаю на те же грабли.
Алиса покачала отрицательно головой.
– Что нет?
– Я ушла, потому что не знала, что люблю тебя, а он, потому что не знает, что делать с тем, что любит тебя. И он не ответит, потому что считает тебя во всём виноватым. Ему так удобно. А я не отвечала, потому что считала себя виноватой, потому что считала, что тебе без меня удобней. Мы разные. И ты не должен обвинять себя в ошибках. Может, когда-то ты будешь смеяться над этим, а пока грусти, если того желает сердце.
– Ты всегда была такой нудной и проницательной? – по-дружески погладил её плечо, – не думай много. Тебе не идёт говорить какие-то длинные речи.
– Спасибо, – со смехом проговорила она.
– Кто-то ещё приходил? – вдруг поинтересовалась Власова после смеха и сделалась снова серьёзной.
– Кирилл просил прощение, Ефремова что-то писала.
– И что ты им ответил?
– Ничего дельного. Думаешь, стоить прощать людей, которые не поменяли бы своего мнения, если бы я не лежал полумёртвый в больнице больше месяца? Не избей меня два одноклассника тем вечером, все продолжали бы винить во всём меня и ненавидеть.
– Ты злишься, – это был не вопрос.
– Я ничего не чувствую к этому.
– Ты уже говорил это сегодня.
– Не могу иначе. Воспоминания вернулись ко мне, но я просто помнил их, как рассказ другого человека, не значащее для меня ничего. У меня к его историям не было чувств, я просто их знал. Спустя время начал чувствовать их, но не все.
– Не понимаю.
– Не могу это объяснить. Чувствую, что люблю родителей, жизнь, себя. Ощущаю дружескую привязанность к воспоминаниям, связанные с Дашей. Ощущаю приятную дрожь по телу, вспоминая свои достижения.
– А когда вспоминаешь меня?
– Ничего. Вся моя боль на одной болячке сконцентрировалась. И зовут её Коля. У меня нет обид ни на кого, ни злости, ни жалости, ни печали. Возможно, через какое-то время пойму, каково это обижаться, но сейчас это слово для меня просто слово.
Веки стали опускаться вниз. Голова немного закружилась. Я поднялся со ступенек и проговорил на прощание:
– Быстро устаю от разговоров. Не приходи больше, прощай.
В спешке закрыл дверь на ключ и опёрся об неё. Она была холодной, а веранда горячей. Я хотел увидеть Голышева, но утратил веру в то, что он придёт ко мне, что он положит свою руку мне на щеку и попросит начать всё сначала.
Любовь ли была между нами? Вопрос, который я задаю себе по утрам. Он снится мне: его голос, улыбка, глаза, кудри. Звонил ему, но это бесполезные попытки дождаться его ответа. Пять раз на дню, шесть, семь, восемь. Хотел, чтобы он услышал меня, понял, осознал хоть что-то, но Коля исчез.
Зарывался в одеяло, надеясь, что это закончиться. Нужен ли мне хоть кто-то, когда всё вокруг непостижимая иллюзия, когда правда не горькая, не сладкая, не кислая. Смог ли я сказать хоть слово, если бы всё-таки Коля ответил?
Сон сменялся снами. Они сумбурные, чаще воспоминания, а затем чернота, поглощающая время. Закрыл глаза и сразу открыл. Секунда до, секунда после, а прошло на самом деле более двенадцати часов. Усталость от ходьбы, от разговоров, от чтения. Таблетки если и помогали, то клонили ко сну. И я снова спал, спал, спал.