Годунова на царство?

По дороге к монастырю, в котором затаилась коварная мумия, Ярик то и дело участливо интересовался: — Саша, ну ты как? — Как обезьянка перед удавом. Саша выдал такое красивое метафорическое описание своего состояния, что Ярик даже опешил: — Это в смысле? — Подойдите ближе, бандерлоги. Ещщще ближе,— зловеще, по-змеиному прошипел Саша. А потом добавил тоненько: — Мы идем к тебе, о великий Каа. — Тьфу на тебя, — огорчился Ярик. — Я же серьезно спрашиваю. — Я предельно серьезен, — утешил его Саша. Вообще ему было не до смеха, и даже мелкие подколки в сторону Ярика не помогали поднять боевой настрой. План у него был хлипкий. Честно говоря, так себе план. Но у других и того не было, а Кирилл вообще предлагал полагаться на импровизацию. Все это не способствовало бодрости духа, и Саша отчаянно трусил. Но признаваться в трусости перед младшим товарищем было бы как минимум непедагогично. Пусть Ярик в него верит, вдруг это как-то, хотя бы капельку поможет? А на самом деле в его голове был неприятный сумбур, стойкое фоновое ощущение чужого присутствия и какие-то навязанные извне посторонние мысли. Ну и как прикажете мир спасать в такой ситуации: невыспавшимся, голодным и в плохом настроении? *** Над Свято-Знаменским монастырем занимался мрачный холодный рассвет. Как и в прошлый раз, вокруг не было ни одной человеческой души. Зато около часовни хороводилась изрядная стая беспородных собак. — А где все? — шепотом спросил Ярик. — Попрятались, — предположил Саша. — Или вообще эвакуировались от сейсмической активности подальше. — Что-то я этих псин немного опасаюсь, — признался Ярослав. — Они не выглядят дружелюбными. Но, вопреки его опасениям, собаки почти не обратили внимания на людей. Стая словно ждала чего-то. Псы вскакивали, бегали, снова садились, порыкивая друг на друга, и все время держали в поле зрения часовню. Трое борцунов с потусторонним отважно прошагали сквозь стаю. Все собачьи носы, как флюгеры, повернулись за ними. Одна собачонка, поменьше других и, видимо, трусоватая, приподняла верхнюю губу, угрожающе показывая мелкие зубки. Но ее тут же призвал к порядку сидящий рядом пес, тяпнув за основание хвоста, — гости хозяина неприкосновенны. У двери в часовню все остановились. Кирилл и Ярик выжидательно уставились на Сашу. — Что? — возмущенно спросил Саша. — Я первым должен туда идти? — Ну, у тебя же есть план. А мы будем на подхвате, — подбодрил его Кирилл. — В любом случае, тебя он не тронет, чтобы… хм… оболочку не испортить. — Я до глубины души потрясен, как ты последовательно и неотступно придерживаешься гуманных принципов, — съязвил Саша. — Гуманизм такой гуманизм, — согласился Кирилл. Но, как ни крути, идти было нужно, и только вперед. Собаки подтянулись с тыла, отступать стало совсем некуда. Кирилл очень запросто открыл дверь — а Саша вспомнил, как они вдвоем с Яриком в прошлый раз едва смогли с ней справиться — и сделал приглашающий жест для Саши. — Между прочим, Тони Старку никто двери не открывал, а он сколько раз мир спасал, — заметил спонсор. — Цени, Минцлов. И пойдем уже выручать человечество из очередной беды. Саша окрысился на него нехорошей улыбкой, хотел сказать: «Вот и пригласил бы тогда Тони Старка», но передумал. Грызться с Кириллом совсем не хотелось. Хотелось проснуться дома, в Москве, в родной кроватке, попить водички и навсегда забыть весь этот бред как мимолетный кошмар. Но проснуться никак не получалось, поэтому Саша шагнул в часовню. Обернулся и успел заметить, как невидимая сила толкнула Кирилла назад, спонсор выпустил дверь, а та захлопнулась со страшным грохотом, отрезав Сашу от соратников. Саша был не дурак и основные последовательности, которые действовали в этом хоррор-сне, кажется, уловил. Уж явно открыть дверь снова в настоящий момент не сможет ни он, ни те, кто остались по ту сторону. Поэтому напрасных трепыханий Саша производить не стал. — Вперед, вперед, труба зовет, — подбодрил он себя дрожащим голосом. И пошел в указанном направлении. Впрочем, что тут идти? Часовня вся была как на ладони и просматривалась сразу от дверей. Только загорелся реагирующий на движение свет, Саша увидал мумию, до этого скрывавшуюся в полумраке. А также весь интерьер помещения. К некоторому Сашиному облегчению, сон его не сбылся до конца: не было трупа послушника с разбитой головой, и никаких разрушений не было тоже. И электрический свет исправно горел, не только лампадки. Но хрустальный гроб из-под царевны рассыпался по полу мелким крошевом, а порванные металлические полосы, скреплявшие его, топорщились во все стороны опасными острыми спиральками. Мертвец же стоял у иконостаса, заведя руки за спину, и задумчиво разглядывал иконы, не проявляя к ним никакой агрессии, словно пришел картины в Третьяковке поглядеть. Только что не перекатывался с носка на пятку и обратно, как праздный любитель изобразительного искусства, в сто пятьдесят пятый раз любующийся на давно изученное полотно. Черный подрясник из Сашиного сна, контрастно подчеркивающий желтовато-восковую бледность кожи, присутствовал на мумии. Церковная парча, прежде укрывавшая покойника, куда-то подевалась. — А, Саша, наконец-то, — произнес мертвец и обернулся. Попытался, видимо, в добрую, гостеприимную улыбку, но вышел довольно-таки зловещий оскал. При жизни человек, который нынче стал оболочкой для хтонического чудовища, явно был симпатичным. Тонкие, приятные черты лица привлекали взгляд интересной неправильностью, какая бывает при удачном смешении кровей разных национальностей. А высокий рост и тонкокостное сложение придавали флер этакой благородной породистости. Однако сейчас это был тощий костлявый мертвец с поблекшими, когда-то золотисто-рыжими волнистыми волосами и пергаментной кожей, плотно обтянувшей череп. Смерть никого не красит. Живыми на его лице были только глаза. Они светились неукротимой яростью, как искры пылающего костра. Смотреть на мертвеца было жутковато. Молча стоять — тупо. Самое остроумное, что сейчас Саше пришло в голову, это спросить, стараясь казаться небрежным: — Женек, ты что творишь вообще?