Квартал

Дверь кузова машины закрывается с жестяным вонючим лязгом. Ребристый стальной пол, от которого пахнет усталостью и плохо оттёртыми потом и кровью; гулкие стены, на которых распустились созвездия ржавчины… Всё это так не вяжется с красивыми и страшными Теми-что-в-форме, что их казённые грозные ботинки и спящие ножи кажутся теперь просто ботинками и просто ножами. От этого развенчания Пьеро становится неуютно и зябко. Он судорожно держит Безымянного за плечо, наблюдая через дырку в металле кузова, как в соседнюю машину старательно грузят Мальборо, Грема и Лепру. Мальборо невозмутимо смолит очередную сигарету, которую, кажется, ничто не способно выбить из его острых жёлтых зубов. Он знает наверняка, что за ним придут — не успеет и соскучиться. Пьеро не может похвастаться подобной уверенностью в своём будущем. В Квартире его хватятся ещё не скоро, если только Граф не почует беду. Впрочем, ему, вероятно, нынче не до этого. Со вздохом он покоряется Тому-что-в-форме, вяло оттаскивающему его от смотровой дырки. — Не нарушать Правила, — сухо советует тот из-под шлема. — Не стоит. И Пьеро не нарушает, хотя и очень хочется, потому, что ещё больше ему хочется не оказаться вжатым в потный железный пол чужим ботинком. Машина трогается с места рывком и надсадно хрипит. Квартирантов разбрасывает в разные углы кузова, впечатывая в стенки. Тот-что-в-форме невозмутимо наблюдает, только слегка покачиваясь, будто примороженный к полу. На него, кажется, не действует гравитация и вообще какие бы то ни было силы, но это происходит не так, как с обитателями Квартала. Кажется, будто он невыносимо скучен и противен всякой силе и оттого они старательно игнорируют его существование. — За что нас задержали? — спрашивает Пьеро, когда езда в углу надоедает ему. — Не нарушать Правила, — рекомендует Тот-что-в-форме. — А всё-таки? — Не нарушать Правила. — Ну хоть ради приличия, — улыбается квартирант. Тот-что-в-форме подходит к нему и почти без усилия пинает ботинком в живот. От этого сводит мышцы, а в лёгких кончается воздух, так что у Пьеро пропадает желание улыбаться и шутить. Безымянный оглядывается на него затравленно и плотнее вжимается в угол. Тот-что-в-форме удовлетворённо возвращается на своё место. Остаток дороги проходит в молчании, так что у Пьеро, когда дыхание возвращается на положенное место, даже начинают слипаться глаза от усталости и бездействия. Но машина тормозит — так же резко, как и стартует — и его вместе с Безымянным выплёвывает в другой конец кузова, прямо под ноги конвоира. Дверцы распахиваются в гниловатый тёмный двор, куда квартирантов выводят, заведя руки за спину и спеленав запястья толстыми резиновыми стяжками. Они проходят в коридор, выстланный кафелем, с обоями в пошлый цветочек. Над головой сухо мигают лампы в пластиковых прямоугольных плафонах. Мимо мелькают двери, возле которых плитка чуть грязнее, а цветочки на обоях — замаранней. В приоткрытые щели виднеются кипы бумаг, сваленные в архаичные кучи, тоже какие-то замаранные, пошлые и скучные. Бюрократический беспорядок Муниципалитета распускает свои немытые щупальца в тусклых кабинетах и высовывает их в коридор, как отростки вывернутого вечнососущего вымени. Он не имеет ничего общего с беспорядком Квартиры, да и всего Квартала. В нём нет ни единого цвета кроме серого, исключая особо пожелтевшую бумагу и полустертые штемпели на помятых листах. Пьеро и Безымянный движутся по этому коридору так долго, что он начинает казаться бесконечным. Тот-что-в-форме устало дышит позади. Наконец, коридор завершается очередной дверью, которая открывается вперёд, всасывая гостей в серую жестяную комнату. Пьеро ожидает увидеть дыбу и тиски для пальцев, клещи и иглы, которые загоняют под ногти, вроде тех, что хранятся в шкафах Графа. Но видит только стол с плешивым сукном и плешивого, сидящего за этим столом с карандашом и бумагой. — Имя, — спрашивает сидящий, и Пьеро догадывается, что перед ним тот, кого называют Особист, и о котором ночью рассказывают шепотливые истории. Там Особист предстаёт уродливым чудовищем с кривыми клыками и шишками на голове, похожими на рога, плюющимся едкой желчью и выцарапывающим глаза острыми загнутыми когтями. Особист и правда уродлив, зубы его кривы, ногти давно не стрижены, а голова — шишковата. Но в этом нет ничего страшного и чудовищного. Только удушливая посредственность. И даже Особистом его не назвать: вне историй Квартала он превращается лишь в Того-что-в-форме-и-за-столом. — Имя, — повторяет Тот-что-в-форме-и-за-столом. Пьеро молчит. Безымянный открывает было рот, но Пьеро так сжимает его пальцы, что рот закрывается сам собой. В Квартале нет обычных бумажных имён, что бы Муниципалитет ни изобрёл в своих серых кабинетах. Тот-что-в-форме-и-за-столом изучает квартирантов через полупрозрачные пластиковые очки, роется в вещах, которые вываливают на стол, и раскладывает их по группкам: отдельно — нож, ножницы и бритву; отдельно — мелочь и помятые чеки; отдельно — серьги; отдельно — кольца… И так далее, пока весь стол не оказывается забит рассортированным хламом. Он сопит что-то себе под нос и что-то записывает карандашом в больший гроссбух. — В Ка-Пэ-Зэ, — по буквам советует Тот-что-в-форме-и-за-столом, и Те-что-в-форме, подхватив квартирантов под локти выводят их через другую дверь в новый коридор. Здесь нет кабинетов — только разделённые решетками комнатки с одинаковыми жестяными санузлами и скамейками. Под потолком моргают одинаковые лампочки в пластиковых прямоугольных плафонах. Квартирантов заводят в соседние комнатки по отдельности. Те-что-в-форме уходят. — Не боись, всё путём будет, — полушутливо утверждает Пьеро, но Безымянный не слушает его, забившись в угол своей камеры и подрагивая. — Не было ещё такого, чтобы в Муниципалитете человека живьём сгноили, — продолжает Пьеро, но сам понимает, что это дистиллированная ложь. Ничто так не убивает квартального, как порядочность, скука и рутина. А этого в Муниципалитете всегда навалом — хоть залейся. Первое время Пьеро храбрится и бродит от стены к стене щёлкая монетами по бетонному полу. Но силам приходит конец, и он тоже садится в угол, разве что не дрожа. В голову начинают лезть противные неудобные мысли. Им, кажется, абсолютно незачем думаться здесь и сейчас, но они оказываются на редкость упорны и никуда не исчезают, сколько ни старайся. Что если вся вычурность и необычность Квартала однажды переполнит сама себя? Что если всё странное и безумное станет обычным? Что если Граф и Канюк, Мальборо и Франт, Йотун и Кожаный, что если все они будут так же скучны и обычны, как сейчас — Те-что-в-форме? Что если… Он сам, Пьеро, окажется в этом новом мире сер и пуст среди таких же, когда-то казавшихся верхом экстравагантности? Он ёжится и закрывает голову руками. Лучше бы об этом не думать, ей чёрту… Где-то в начале коридора гулко хлопает дверь. Те-что-в-форме вводят Мальборо, Грема и Лепру. Их тоже расфасовывают по отдельным камерам, почти идеально напротив Пьеро и Безымянного. Пьеро утыкается взглядом в нескладную фигуру Лепры. Зеленоватая изъязвленная кожа невольно привлекает внимание. От её вида тянет блевать, но оторвать глаз невозможно. Лепра замечает этот эффект и хорохорится, выгибая струпьистую шею. На воротнике и манжетах его заскорузлой рубашки побрякивают медные монеты, которым очень хочется быть золотыми. С трудом Пьеро отворачивается сначала на Грема с его клочковатой бородкой и острым ухом, в раковине которого не достаёт солидного куска, а потом — на Мальборо. Тот невозмутимо курит странного вида самокрутку, сосредоточенно фокусируя зрачки на её дымящемся кончике. Его ковбойская шляпа темнеет на спине, как горб странной формы. Сфокусированный взгляд Мальборо, кажется, способный наложить проклятие и прожечь дыру в листе железа, движется от самокрутки по полу, упирается сначала в Пьеро, потом медленно мигрирует вдоль решётки и наконец останавливается на Безымянном. Тот высовывает голову из-за коленей, с испуганным напряжением глядя в ответ. Взгляд таких как Мальборо невозможно не почувствовать. Ковбой улыбается жёлтой улыбкой и, не выпуская изо рта сигарету, удивительно чётко проговаривает, ни к кому особенно не обращаясь: — Знаешь… Они говорят, что я агрессивный. Агрессивный из-за того, что ношу эти очки. Он постукивает острым ногтем по красному стеклу. — Они утомляют мои глаза и перегружают мозг. Но мне кажется, что дело в другом, — Мальборо достаёт откуда-то из сапога коробок спичек и чиркает как-то особенно зловеще и мерзко. — Точно в чем-то другом. Это, наверное, не зависит от очков, — спичка летит в сторону Безымянного, оставляя за собой неоновый след в душном воздухе коридора. — Думаю, они даже немного… Исправляют ситуацию, — ещё одна спичка повторяет траекторию полёта. Безымянный вздрагивает и прижимается плотнее к стене, но спички продолжают падать совсем близко, кусая нитки, торчащие из брючных швов. Мальборо смеётся медленным низким смехом. — Хватит, — Пьеро рывком подтягивается к решётке. — Хватит, зараза кухонная, хватит! Чего тебе надо? Мальборо удивлённо смотрит в его сторону, поглаживая масляные волосы, и Лепра с Гремом копируют это движение. — Ничего, — с улыбкой бросает спичку ковбой. Безымянный поднимается в своей камере во весь небольшой рост, комично уверенный. Голос его срывается и дрожит, пальцы на правой руке сжимаются в кулак и белеют от напряжения. — Прекрати, — негромко просит он, протягивая вперёд руку. Между пальцев свисает на шнурке бурый клык в оправе, графский подарок, неведомо как ускользнувший от Тех-что-в-форме. — Прекрати! — голос Безымянного набирает силу, рука его пульсирует какой-то страшной колючей силой, от которой Пьеро невольно пытается отодвинуться подальше. — Ты. Меня. Не съешь, — отрывисто чеканит Безымянный каким-то не своим голосом. В нем слышатся лязг брони и клыков, гнущих арматурные копья. Даже у Графа Пьеро слышал такой голос лишь однажды. Мальборо откладывает коробок и натягивает шляпу на уши. Даже за очками видно, что теперь уже он напуган и озадачен. Безымянный как-то робко улыбается самому себе и садится обратно на пол. В коридоре повисает гнетущее молчание, и Пьеро, чтобы хоть как-то избавиться от него, выплёвывает презрительно и гордо. — Знай наших! Мальборо лениво смотрит в его сторону и молча отворачивается. Грем и Лепра затравленно жмутся к прутьям. Победа не вполне полноценна, но более чем приятна.

* * *

Нельзя точно сказать, сколько проходит времени. Пьеро почти успевает задремать, но шум за дверью выдергивает его из этого состояния. Сквозь металл и бетон в коридор доносятся обрывки фраз: «… злопыхатели, бельмоглазые олухи…» «… гореть вам с сизым дымком, если хоть один волос!..» «Форменное издевательское надувательство!» За стеной надрывается бурлящий голос, то поднимающийся на высоты близкие к крику, то сходящий на громкий пронзительный шёпот. От его пурпурной театральности, кажется, начинает трескаться муниципальная штукатурка, и Пьеро почти физически ощущает, как потеет Тот-что-в-форме-и-за-столом в своём сером сукне под натиском этого голоса. Внезапно повисает тишина. Пронзительная, звенящая, многозначительная. В центре коридора от потолка отваливается кусок штукатурки и падает на пол с хрустом песочного печенья. Дверь из комнаты со столом распахивается от пинка жёлтого шнурованного ботинка и коридор наполняется кофейным пьяным запахом, от которого тянет на пение. Франт улыбается в проходе двери ласково и громко и блестит своим пистолетом на поясе в тусклых лучах ламп. Он пропускает Того-что-в-форме, и тот понуро отпирает дверь. Пьеро всего распирает от гордости и ликования, теперь уже, как ему кажется, вполне заслуженно. Его пришли вызволять раньше, чем Мальборо… И, к тому же, пришёл лично Франт. Весёлый и грозный всесильный Ловчий — как ни крути, тут есть, чему радоваться. На Безымянного появление Франта производит несколько меньший эффект, но равнодушным не оставляет. Он наблюдает за этим новым, кажется, чересчур ярким человеком через решётку и ждёт от него сам не знает чего. Тот-что-в-форме выводит их из камер под кислые взгляды Мальборо и компании. Пьеро даже начинает подташнивать от удачности этого момента. Такое в Квартале случается до ужасного редко и, возможно теперь впереди будет ждать большая беда, но сейчас это не важно. Франт слегка обнимает их за плечи и цедит: — Слава премудрым кудесникам, успел. Широкой троицей они все вместе проходят по коридору, который теперь уже не кажется таким длинным, оставляя позади Тех-что-в-форме и Особиста, снова потерявшего свою безликость. Франт несёт объемистую клеенчатую сумку с неудавшимся муниципальным конфискатом. Во дворе он ненадолго останавливается, как-то приглушая своё театральное сияние, и только теперь Пьеро замечает возле двери человека с тростью, от взгляда которого становится не по себе. Йотун смотрит то на него, то на Безымянного одним только холодным глазом, другим сверля Франта. Йотун страшен и тих. Его боится весь Высокий Квартал. На столе его всегда свежее мясо и все знают, откуда оно берётся. В трости его всегда острый клинок, чтобы проколоть врагу почки. В глазах его никогда нет ничего, кроме льда, вроде того, что бывает в мясницкой морозилке. Несколько секунд он и Франт меряются силой, не двигая не единым мускулом, и расходятся, не удовлетворенные. Йотун отправляется в Муниципалитет. Франт, Пьеро и Безымянный — подальше от него. — На что он злится? — спрашивает Пьеро. — Есть одно дело, — качает головой Франт. — Не могу его осуждать. А вас похвалю. Но не попадайтесь больше. Это может всем нам обойтись слишком дорого, — добавляет он и как-то особенно пристально смотрит на Безымянного, — Ты, я вижу, новенький. Значит, будем знакомы. Безымянный отвечает вполголоса, - Будем. Пьеро кивает понимающе, хотя на самом деле не может точно сказать, что имеет ввиду Франт. Сейчас ему довольно и того, что он в безопасности и на воле — а дальше будь, что будет.