Квартал

Торопятся по улицам, посеребрённым луной. Хлопья света падают на мостовую. Душно в глухих подворотнях, хитрые сумерки глядят из канав и подвальных оконцев. Ветер дует в лицо, захватывая дух. Крепкая рука Франта сдавливает запястье, подошвы звонко стучат по камням. Пьеро спотыкается, пытаясь попасть в ритм чужих длинных ног и Франт все косит на него внимательным глазом. Проскальзывают в желтоватый густой переулок с облупленными кирпичными стенами. Темно, только тщедушный свет редких фонарей корчится под почти сходящимися крышами домов. Пахнет сальным зловещим духом, тянутся из щелей мостовой цепкие бесовы пальцы, но квартиранты бегут все дальше. Мимо проносится темень двора-колодца, в котором водят хоровод ветвистые тени, гремя консервной банкой, перегоняемой призрачными ногами. В центре хоровода — сонный ангел с поломанными крыльями, запачканными смолой. Серо и сонно его усталое тело. Видение скоротечно, но оттого не менее жутко. Никогда ещё Пьеро не видел, чтобы Падальск проступал в Квартале так сильно. Смутная каша тревоги только сильнее заполняет всё его бегущее тело. Огнем жгут слова недослушанной речи Йотуна. Против кого не хочет свидетельствовать озверевший Граф? Для чего весь спектакль старого людоеда? Что ему, окаянному, нужно? Вопросы кусают и жалят неспокойную голову. Вдруг, точно подслеповатый жук, между глаз бьёт озарение — Безымянный. Разве не за ним с самого начала охотились кухонщики? Разве не его предлагал Мальборо отдать ему на растерзание тогда в Высоком Квартале? Только для чего же обвинять его в убийстве… Разве что затем, что Хозяину Дома сподручнее вершить расправу над убийцей своего домочадца. А значит сподручнее творить… Перед глазами снова встаёт желтовато-темная кухня, еле видная через мутные окна. Удобнее творить ритуал. Пьеро даже останавливается на бегу. — Йотун… хочет принести Безымянного в жертву, верно? — выпаливает он, запыхавшись. Франт смотрит на него задумчиво, склоняет голову на бок, как большая хищная птица, — Так оно и есть, — после недолгого молчания отвечает он, — Поэтому нам и стоит оказаться в Квартире раньше него, — и снова срывается с места, утягивая Пьеро за собой. Тот покорно скользит следом. Снег ленивым постепенным ковром укрывает мостовую и крыши, ступеньки и перила. Застревает в волосах и тает от разгоряченного тела, заставляя пряди виться сильнее обычного. Тревога кипит все сильнее. Для чего же все-таки Йотуну колдовать, да так, что без жертвы не обойтись? Неужто без этого никак не укрепить ему свою власть? Да и кто же на деле зарезал Мальборо, у кого хватило безумия нарушать Порядок? Ничего не понятно, только все страшнее становится, и все видится желтовато-темная кухня, теперь уже спрятанная за шторами, и из неё людоедов холодный глаз. Взбегают по ступенькам незнакомого каменного крыльца, залетают незваными гостями в сумрачный подъезд высокого дома. Стучат по лестнице до окна, с него — на внешний железный балкон, и все дальше, быстрее… Высокий Квартал несётся мимо, вымазанный лихими делами. Из окон, из щелей домовых следят внимательные глаза Высокого Люда. Никто не ставит преграды, никто не выходит в лунный свет. Страшно попасться под горячую руку Ловчего. С балкона перебираются на другую улицу, оскальзываются на трамвайных путях… И вдруг замирают. Пьеро выглядывает из-за спины Франта. Впереди, полинявшие снежными пятнами, сереют Те-что-в-форме. Сгрудившись вокруг фургона, стоят, положив пальцы на рукояти спящих ножей. За плечами у двоих блестят колкие стволы карабинов. — Вы задержаны до выяснения обстоятельств, — сообщает один из Тех-что-в-форме, подняв к губам жестяной рупор, — Сохраняйте спокойствие и не сопротивляйтесь, к вам не будет применена сила. Франт сжимает запястье Пьеро крепче, на губах его расцветает улыбка. Светлый плащ его, тревожимый ветром, похож на пытающиеся распахнуться крылья. Золотистый шейный платок торжественно блестит в лунном свете. — Вам ли говорить мне про силу? — нараспев произносит Ловчий, — Не стойте на дороге! — Вы задержаны до выяснения обстоятельств, — повторяет Тот-что-в-форме, сжимая мерзлую жесть рупора, — Сохраняйте спокойствие… — Я спокоен, — невозмутимо уточняет Франт, и добавляет вдруг резко и тихо, — Беги! Пьеро дёргается, как ошпаренный. Бежать? Да как же можно бежать, когда Франта сейчас, может быть, убьют? Но ноги, послушные чужому слову, сами вдруг срываются в бег, унося его в противоположную от фургона сторону по снежному кружеву улицы. Позади слышатся несколько хлопков, и что-то горячее проносится совсем рядом с его головой. Пьеро бежит все вперёд, в ногах его странная пружинящая сила, которой, кажется, не было раньше никогда. Хочется обернуться, но нет времени. Улица снова сменяется переулком, другим, третьим, а в ушах все раздаются резкие хлопки, и звучит нечеловеческий хриплый крик. Пьеро зажимает уши, но звуки становятся только громче, словно забираются глубже в измученную чашу хрупкого черепа. Не думать. Не представлять. Не видеть и не знать. Того что не знаешь — нет и никогда не будет. Обглоданные листопадом ветви дубов, невесть откуда взявшиеся, молчаливо чернеют над его головой, разрезая небо на неровные многоугольники. Сизый совсем рядом, а значит и до Квартиры недалеко. Пьеро замирает ненадолго напротив пустынных спящих окон, вглядывается в расплывающийся от подступающих слез фасад с закрытыми изнутри стеклянными глазами. Сизый Дом как-то особенно тих, словно весь вымер. А впрочем… в нем ведь и нет никого нынче. Пьеро сглатывает кислый привкус железа и бежит дальше, вверх по улице, уже сам, без помощи колдовского слова. В Квартире его встречает Великий Зрячий. Прежде чем отворить до конца, просовывает прежде тонкокостную кисть в щель между дверью и косяком. Впускает в домашнюю желтизну первого этажа, проводит на кухню. Пальцы его все время шевелятся, словно под ними распростерт невидимый клавесин. Он накидывает на плечи Пьеро свой серебристый плед с мягкими кистями, наливает в граненый стакан что-то янтарно-маслянистое и горячее, участливо наклоняясь в сторону пришельца невидящим лицом. — Там… — начинает было Пьеро и замолкает, словно захлебнувшись подступающими словами. — Я знаю, — останавливает его Зрячий, зачем-то протирает рукавом рубашки чёрные стекла очков и добавляет, предупреждая расспросы, — Тени нашептали. Ты пей, пей, не бойся. Пьеро послушно делает глоток и вдруг замирает, судорожно втягивая горлом сладкую пахучую жидкость. Каким-то не своим голосом он роняет тихо, — Там, кажется, Франта… убили. Великий Зрячий не меняется в лице и вообще, кажется, не двигается ни на йоту. Только растрепанные тёмные волосы слегка колышутся. Его неподвижное молчание давит, словно гидравлический пресс. Пьеро до боли сжимает злосчастный стакан побелевшими пальцами. Чего же он молчит? Почему не скажет ничего, не подтвердит и не опровергнет? Всегда ведь знает и все и про всех… Губы Зрячего дёргаются было, чтобы что-то сказать, но громкий стук в дверь обрывает не начавшуюся фразу. Угольник плавно скользит в коридор, держась ближе к теням вдоль стен. Пьеро следует за ним. Повторяется ритуал отпирания двери и обшаривания снежной пустоты за ней. Как только он не боится, что тонкие кости руки сломаются от удара незваного гостя? Хотя чего бояться человеку с зашитыми веками… Дверь отворяется с церемониальным лязгом, впуская Кожаного. Снежинки на его лице не тают, а собираются на морщинах тонкими полосками, и весь он кажется каким-то очень холодным, хотя добирался сюда едва ли медленнее, чем Франт и Пьеро. Он шумно отряхивается, стуча высокими ботинками и хлопая полами плаща, как огромными крыльями. Огромный, могучий… Отчего же его не было рядом там, возле фургона, возле колких стволов и громкой жести рупора? Почему его не было там, когда Франта убивали? Пьеро впивается взглядом в его скуластое обветренное лицо, в изгиб рта, подтянутого в улыбку шрамом. Он снова сжимает пальцы в кулак, так что ногти глубоко впиваются в ладонь… И вдруг утыкается лицом в широкую холодную грудь Ловчего, разражаясь беззвучными рыданиями. Кожаный неловко гладит его по взъерошенным волосам, рука его тяжела, как кувалда, и у неё получается быть заботливой гораздо хуже, чем у рук Франта. Но сейчас довольно и этого. — Почему меня самого там не было, — шёпотом бормочет Пьеро, задевая губами шершавую ткань чёрной водолазки. Ловчий ничего ему не отвечает, грудь его вздымается мерно и с каким-то потрескиванием, и Пьеро догадывается, что они со Зрячим уже ведут свой диалог, без лишних слов. Такие… Спокойные. Впрочем, едва ли паника и слезы — это то, чего хотел бы от него Франт в таком деле. «Мы на светлый взойдём эшафот» — проносится в его голове. Так, должно, быть и было. Разве Франт мог умереть иначе? И разве то время теперь, чтобы распускать сопли? Пьеро поднимает вверх опухшие от слез глаза и встречается взглядом с рукой Великого Зрячего. — Он хотел, чтобы Безымянный не достался Йотуну для его дел, — глухо сообщает он в пространство, — Этого же не будет? Рука над его головой неопределённо дёргает пальцами, — Я соберу ваши вещи, — лаконично сообщает ее обладатель, — Здесь вас не спрятать, а в бойне нам не выстоять. Мы не можем потерять ещё кого-то. Пьеро молча кивает. В голове его уже не остаётся места для новой бури. Прятаться не здесь? А где же, вне Квартала? Да и зачем прятаться ему, если Йотуну нужен только Безымянный? Вопросы продолжают рождаться, но уже не жалят, как прежде. Он тихо обмякает, прислонившись к Кожаному, как к большому дереву или спящей машине, и сам, кажется, почти проваливается в сон. Снова шум. Безымянный появляется на лестнице в своей извечной рубашке, растрепанный и наивный со сна. На лице его печать утомленности от недавних грёз, и даже как-то странно, что с ним ничего не случалось из того, что случилось нынче с Пьеро. Великий Зрячий проскальзывает мимо него наверх, и Безымянный становится как-то серьёзнее. — Я видел сон, — деловито сообщает он, — Странный такой… — Не до него сейчас, к сожалению, — мягко прерывает его Зрячий, — Вам пора в дорогу. — В какую дорогу? — подозрительно спрашивает Безымянный. — Объясню, — туманно сообщает Угольник и утаскивает его за собой наверх. Кожаный и Пьеро остаются одни. Ловчий вздыхает как-то особенно глубоко и многозначительно. — Куда мы поедем? — устало спрашивает Пьеро, заглядывая снизу вверх в его лицо. — Вверх по течению. — А чуть подробнее? — Увидишь — поймёшь, я думаю, — невозмутимо отвечает Кожаный и неловко переступает на промокшем от снега ковре. — Йотун туда не доберётся, верно? — Хозяин должен оставаться в Доме. Но будет охота. — Большая? Кожаный неопределённо склоняет голову. Пьеро снова затихает. Становится как-то холодно и пусто, но снова прислоняться к Ловчему он не в настроении, а потому остаётся стоять сам, снова медленно погружаясь в прежнее полусонное состояние. Перед глазами его мелькают какие-то серые тени, и среди них — одна лучисто-желтая, похожая на луч фонаря. Они гоняются друг за другом, растягивая длинные тонкие руки, и серым теням все никак не удаётся поймать жёлтую. Потом на место этих теней приходят другие — из переулка. Они водят свой зловещий хоровод вокруг поломанного ангела, а тот устало колышет мертвыми крыльями. Потом все это становится совсем мутным и непонятным, и превращается в совсем уж странную кашу из образов и мыслей. Неясно, сколько времени проходит так, но когда он вполне приходит в себя, вещи уже собраны, Безымянный одет и как-то по-деловому сосредоточен. Все вокруг пахнет как-то незнакомо и чудно — наверное, дорогой. Прощаются наскоро с Великим Зрячим. — Я за вами ещё пригляжу, — обещает он, перебирая пальцами серебристые кисти пледа, и очки его зеркально поблескивают в свете ламп. Безымянный задерживается возле него как-то особенно надолго, словно хочет что-то спросить, но так и не решается. За порог первым делом выходит Кожаный, взяв в одну руку сразу два объемистых чемодана. Обитатели четвёртого этажа, теперь уже бывшие, послушно следуют за ним. Идут в тишине, даже не переговариваясь между собой. Безымянный переваривает, вероятно, рассказы Зрячего о сегодняшнем дне, Пьеро слишком устал, чтобы дополнять их, а Кожаный и в остальное время редко бывает разговорчив. Прежде чем завернуть за угол, Пьеро оборачивается назад, всматривается несколько мгновений в ещё посеребренное умирающей луной тело Квартиры, в ее стены и крышу с лишними трубами и маяком, теряющемся среди них. Он скользит взглядом по окнам, отмечая и свое собственное. Внезапно что-то заставляет его снова посмотреть вверх. Среди зарослей печного кирпича на крыше Квартиры, почти незаметный, загорается маяк. Свет его плохо виден, но в нем чувствуется тепло родного Дома. — Я обязательно вернусь, — говорит себе Пьеро. И маяк мигает, словно соглашаясь с ним. Вопреки инстинктивному ожиданию долгой дороги, проходят они совсем немного — всего пару переулков до того двора, где стоит грузовик Ловчих. Рыжие его бока апельсиновой кожурой светятся в сумраке глухих стен, запертые люки окон дремотно щурятся на гостей. Кожаный по-хозяйски открывает дверь, забирается в салон с чемоданами. Пьеро и Безымянный карабкаются следом. Внутри холодно и нет света, но глаза квартирантов привычны и к полумраку, и к темноте. Чинно рассаживаются на койках, постепенно сдвигаясь ближе к кабине, пока Кожаный хозяйствует, что-то подготавливая к поездке в свете приоткрытой двери. С фырчанием и лязгом заводится генератор, кажущийся в сумерках обычным ящиком, на стенах распускаются зарешеченные бутоны ламп, становятся в полной мере видны и достопамятная клетка, и плита, и прочие детали обстановки. Кожаный захлопывает дверь, указывает в конец салона, — Удобства — там. Сейчас держитесь покрепче и лишний раз не бродите, — и скрывается в кабине. Широкое и длинное тело его виднеется из-за кресла, словно стремясь заполнить все доступное ему пространство. Грузовик заводится с утробным урчанием старого хищного зверя и медленно выползает в переулок. Салон слегка покачивается, тихонько скрипят койки и лесенка, зачем-то прикрученная к потолку. Что-то задумчиво шуршит в ящиках у стен. Какое-то время едут все так же молча и сидя неподвижно, только посматривают сквозь приоткрытое окно на проплывающие мимо дома. Грузовик медленно набирает скорость, дома плывут все быстрее и как будто вырастают ввысь. Куда им теперь ехать? Вверх по какому течению? Пьеро щурится, пытаясь предугадать маршрут поездки хотя бы по относительно знакомой части Квартала, но Кожаный будто бы нарочно выбирает самую странную дорогу. Обходит засады? Наверняка… Грузовик въезжает в Высокий Квартал, разгоняя мелкие морочные тени по щелям и закоулкам. Проплывает вальяжно мимо Кухни, словно издеваясь, и выезжает на какую-то тёмную и совсем незнакомую улицу. Дома становятся все темнее и заброшеннее, а постепенно и вовсе сменяются пустырем с проложенными по нему железнодорожными путями. Пьеро никогда не бывал здесь прежде, но ничем хорошим от этого места не веет. Пошатываясь и хватаясь за заботливые поручни, он осторожно подбирается к кабине, украдкой глядит сквозь лобовое стекло поверх рук Кожаного, ворочающих руль. Впереди становится виден мост над незаметной за берегами рекой, а за ним — какие-то странные дома с жёлтыми внимательными окнами. В голове проносится смутная мысль — уж не здесь ли стоит страшный Дом Сырого Мяса, которого, говорят, нет страшнее в Квартале? Куда же завёз их Кожаный и зачем ему в такие места? Разве же прячутся от опасности под боком у другой, да пострашнее? Он порывается было спросить, но в этот момент грузовик взъезжает на горбатый мост и незадачливый квартирант едва не оказывается на полу. Вжавшись в стену, он видит лишь, как Кожаный вдруг выворачивает руль вправо, разворачивая машину почти боком к берегу с внимательными окнами… И вдруг, вдавив газ, пробивает ветхие перила моста, взлетая, над мутной водой реки. Всё замирает и повисает в воздухе, словно желая отдалить миг встречи с холодной теменью. Это и есть — «вверх по течению»? Тело Пьеро пронизывает ощущение невесомого падения. Где-то сзади испуганно вскрикивает Безымянный и, кажется, что-то вываливается из каких-то ящиков. Все это происходит очень медленно, так, что движение руки Кожаного к черному рычагу под потолком кабины кажется почти молниеносным. Осмыслить происходящее Пьеро уже не успевает. Рычаг опускается. Речная вода закрывает стекла кабины со всех сторон. Свет ламп загадочно меркнет. Наступает темнота и пустота, в которой кажется, исчезает все вокруг. Прежде чем исчезнуть с остальным окончательно, Пьеро успевает только шёпотом пробормотать, — Неужели — всё?