Квартал

      Ярко горят колдовские огни на подворье Малюты. Высок его терем, полны богатой добычей и подарками закрома. Воют в своих закутах волки, смешливо заливаются лошади в конюшнях, ревёт скот. Звенят оконные стекла и грохочут полы — идёт пир горой, льется рекой пряный мед на радость Боярам. Богатые расшитые скатерти сплошь уставлены блюдами и горшками, кувшинами и сковородками. Запеченные целиком журавли и гуси, волчьи головы с мелкими степными яблоками в глазницах, чаши с винами из Закатного города, варенья, соленья и жаркие — яствам нет числа. Но среди всех их лакомее и желаннее сырая мясная плоть, густая кровь да кости с хрящами… Шумно гудят хмельные речи, багряными ямами распахиваются алогубые рты, хищно клацают челюсти. Стучат кубки по столу, лязгают ножи да двузубые вилки. Сутолочь и бестолочь, дым коромыслом — а над всем этим гуляет ярко и свободно, как рассветный туман, переменчивая крылатая песня. Занимался пожар по-над лесом хвойным, Распускался дикий пламень, словно маков цвет, Закипала тёмна смола, да стонали ветви, Гуляли бесы-угольки по стволам, по дуплам… Прогорала земля дочерна, Выгорали поляны и болота, рощи и дубравы, холмы и овраги. В одной только глухой бочажине схоронился щёголь-щегол — и тот почернел да покорчился… Голос вспархивает и проскальзывает среди косматых бород и острых клыков. Он то взмывает ввысь, то шипуче шепчет, прихотливо изворачиваясь, покорный воле своего хозяина. Бояре одобрительно поднимают кубки, отмечая эти перемены. Малюта, сидящий во главе стола, усмехается, — Славно поешь, Летник — ох, славно! Летник лукаво кривит губы. Свет играет в его волосах, зловеще поблескивая. Тонкие длинные пальцы, унизанные перстнями, поглаживают резные подлокотники кресла. Он улыбается — острой улыбкой, похожей немного на улыбку Графа. Должно быть, так это бывает у всех Пьющих Кровь… Пьеро сидит рядом, пришибленный и бледный, словно на собственных похоронах. В целом, это ощущение не слишком далеко от истины: к чему людоеду звать человека с собой за стол, кроме как за тем, чтобы вдоволь посмеяться над ним, да и сожрать на десерт? Он болезненно щурится — глаза ноют от усталости, от медленно отпускающих пут дурмана и колдовского неверного света. Сквозь слезящуюся тонкую пелену проступают контуры пирующих Бояр и блюд на столе. Вразнобой чавкают и рычат нелюди, густые голоса нестройно пытаются ухватиться за витающий в воздухе мутный силуэт отзвучавших свое слов и нот. Летник поглаживает длинную бледную шею, проглядывающую среди мехового воротника — снова готовится петь. Малюта останавливает его выразительным жестом. Пьеро старается не смотреть на боярского воеводу — похожий на очеловеченного медведя, косматый и бородатый, он пугает какой-то животной жутью, настолько древней и естественной, что отыскать её корни в своём сознании совершенно невозможно. Впрочем, остальные обитатели терема едва ли лучше… Малюта хрипит, — А введите-ка сюда нашего славного гостя? Да не тех, что новые — их черёд не пришёл ещё! Пьеро незаметно облегчённо вздыхает. Значит, и Ловчие, и Безымянный ещё живы. Он не видел их с того момента, как сани въехали на подворье. Значит их, верно, держат где-то… Только вот где? Как бы узнать? По пути на пир он успел заприметить тяжёлые кольца с ключами на поясах у Малюты и Летника. Наверняка среди них есть нужные — но от чего они и как найти верную дверь? Пальцы судорожно сжимают деревянную ложку — других приборов ему, видно, не положено. Пусть и поручился за него Летник ради забавы, все они видят в нём только мясо и кровь, да думают, как бы не сбежал ненароком. Спрятанный за ремнем и кофтой револьвер почти не чувствуется — Пьеро старается не думать о нем до поры до времени. Чего доброго — почуют неладное, отберут последнюю защиту, да и загрызут на месте для простоты. Скрипят входные толстые двери. Взбрякивают цепи. На другом конце зала показывается согбенная фигура в кандалах. Видно это и есть «славный гость». Пьеро с трудом различает складки замаранной одежды — некогда очень светлой, спутанные длинные волосы и тяжёлые железные браслеты на руках. Лица не видно в сумерках — оно спрятано за колтунами и пляшущими тенями. Малюта снова усмехается и кивает Летнику. Тот встаёт с кресла — легко и быстро, словно взлетает. Берёт со стола богато украшенную чашу, заполненную густым медвяным вином и, держа её обеими руками, танцующим неторопливым шагом движется в сторону гостя. Долго летал, долго пел щёголь-щегол по полям да лугам. Долго тревожил небо крылами, а голосом — травы дикие, Горд да свободен был — только слишком далеко летал да громко пел! Почто загулял в высокую чащу? Почто ухватился за чужое добро? Корчись теперь в горячей бочажине! Пей теперь воду болотную! Дай своё мясо зверю голодному! Голос Летника снова оживает и отправляется странствовать среди пирующих, будто бы совсем отдельно от него. Пьеро косится на пустое кресло рядом с собой — можно бы выскользнуть, сбежать… Но стоит мысли этой чётко оформиться в его голове, как на плечо ему ложится тяжёлая рука другого Боярина. — Куда это ты смотришь, мальчонка? — басовито интересуется людоед, — Нешто задумал удрать? Так я тебя быстро догоню. Догоню да освежую… Он облизывает пухлые губы, скалится желтовато и уже тянет руку за украшенным драгоценными камнями кинжалом… Но вдруг замирает, будто испуганный. — Не трожь чужое добро, Чекан, паскудник! — рычит на него Малюта, — Не видишь разве — мой постельничий отложил себе сочный кус мяса? Али хочешь кровью попотчевать славных Бояр моих? Чекан отодвигается в сторону, скрипя зубами. Рука его нехотя отпускает плечо Пьеро. Квартирант тоже сползает по сиденью подальше от опасного соседа. Летник, тем временем, доходит до гостя и останавливается подле него, слегка склонившись. — Наш воевода жалует тебя чашей со своего стола! Уважь его, Данияр, не противься! Гость безмолвствует, всё так же сгорбленный. Руки его безвольно висят вдоль тела. — Пей же, пей! — вкрадчиво предлагает Летник, — Чего упрямиться почём зря? Он наклоняется к Данияру, приговаривая, — Что ты там шепчешь, никак не разберу… — и тут же отшатывается как ошпаренный. Данияр вскидывает голову, нечесанные волосы его вздрагивают. Он сипло стонет, — Не буду пить вашего поганого яда! Не пристали Ловчему харчи со стола трупоедов, племени Иуды! Летник зловеще шипит и, схватив Ловчего за волосы, запрокидывает ему голову. — Не будешь пить? Не будешь?! — страшно взвывая спрашивает он, — Так подавись же, подавись вдоволь! Будешь знать, как чужую добычу выслеживать… Он перехватывает голову Данияра, разжимает ему рот с неприятным мягким хрустом и насильно вливает в него чашу. Злосчастный гость кашляет и булькает, пытается избавиться от заполняющего рот и горло вина, но Летник крепко держит его. Лишь дождавшись, пока Ловчий проглотит всё до капли, он торжествующе сообщает, — Данияр принял твою чашу, воевода! Челом бьёт! В этот же миг гость резко ссыпается на пол, его тошнит, то ли вином, то ли кровью — сразу не разберёшь. Пьеро вжимается в кресло. По спине стекает холодный пот. Предметы вдруг обретают ужасающую чёткость: Клыки, обгладывающие по-соседству сырую кость. Крепкие пальцы в тяжёлых перстнях раздирающие на части тушу гуся. Выступающая на лбу Данияра испарина. Пьеро никогда не видел его прежде, но от этого происходящее не становится менее жутким. А что если на месте его оказался бы Франт.? В этот момент Ловчий поднимает глаза и впивается взглядом прямо в лицо квартиранта. Некоторые время щеки и губы его лишь дёргаются и только когда он начинает поддерживать нижнюю челюсть рукой, ему удаётся начать говорить. — Что же ты… сидишь за одним столом с упырями, бесово… отродье? Видать… не зря за вас объявили награду… — голос его то и дело прерывается сиплыми вздохами, — Уж придут по ваши души… Придут… Глаза его закатываются. Он едва не падает лицом в кровавую лужу на полу, но Летник вовремя подхватывает его. — То-то же, — приговаривает он, — Видно прежде твоя душенька по полю полетит, а мы уж как-нибудь сами по-себе. Верно ли, воевода? — Ве-ерно! — гогочет Малюта и грузно поднимается с кресла. Ему тут же услужливо подают рогатину, и он медленно идёт через весь зал к Данияру и Летнику. Как на буйном ветру, на степном раздолье Белеют на кочках косточки белые. Белы-белёхоньки, словно первый снег Словно первый снег да дурманов цвет! Видно хватит щёголю-щеглу летати, Хватит ему чужие перья воровати, Обглодали звери его косточки, Обглодали — далеко разбросали, Поди-ка — собери! Летник улыбчиво проводит в воздухе рукой, словно приглашая Малюту подойти ближе. Тот щерится зубастой пастью, — Славно поешь, Летник — ох, славно! Он наклоняется к Данияру и добавляет, — Хватит тебе летать — ловчая птица. Пора тебе за стол да на острый нож! — он наклоняется ещё сильнее, слышится громкое хриплое бульканье. Рогатина со стуком падает, отброшенная в сторону. Малюта ненадолго оборачивается на Бояр, сидящих за столом. Все лицо и борода его в крови, кровью же запачкан кафтан. — Славное мясо! — рычит он. И Бояре, как по команде, вскакивают со своих мест. Кто-то второпях бежит прямо по столу, кто-то падает на пол и оказывается растоптан чужими сапогами… Развеваются бороды, горят глаза, скрипят острые зубы и капает слюна. Малюта, Летник и Данияр почти мгновенно исчезают за толпой людоедов, старающихся дорваться до живой плоти. До Пьеро доносятся отчаянная ругань, чавканье и отвратительный хруст. Кровь брызжет откуда-то из гущи тел, растекается по полу. Из-под сапог выкатывается было оторванная голова с измочаленным куском шеи, но её тут же схватывают и утягивают обратно. Пьеро несколько мгновений продолжает сидеть, вцепившись в подлокотники кресла. Кругом чудятся всё те же рогатые образины, что и в Степи. Звонят в бубны, трубят в трубы — и всё приговаривают что-то неслышное… Ему не хочется думать о том, что происходит там — среди бесконечно рвущих и жующих ртов. Но фантазия всё равно услужливо дорисовывает детали. Он начинает понимать, почему Пьющих кровь так ненавидят. Неужели — все они такие? И как теперь ему смотреть в глаза Графу? Впрочем, едва ли сейчас до таких раздумий. Он вдруг осознает, что рядом — впервые за долгое время — нет никого. Никого, кто мог бы ему помешать. Он с трудом отрывает взгляд от хаотично дергающейся кучи в центре зала и неловко выбирается из кресла. Нельзя здесь оставаться. К черту ключи… Уж верно если он найдёт остальных, вместе они смогут придумать, как открыть замки… На плечо ему вдруг ложится тонкая, но до дрожи сильная рука. — Вот ты где? — напевно удивляется Летник, — Не далеко ли собрался, мальчик? Пьеро молча косится на него, стараясь не думать о револьвере. Не время. Может быть — вырваться и бежать? Только далеко ли убежишь от людоеда в его доме? — Не бойся, пойдём лучше со мной, — улыбается Боярин, — Чего тревожиться понапрасну? — он кивает в сторону людоедов, — С тобой так не будет. Я же не зверь. — Не зверь, — с трудом соглашается квартирант. Летник действительно не слишком похож на чудовище. Даже зубов не разглядишь за быстрыми улыбчивыми губами. Запах ладана и дыма. Бледная кожа окрашена румянами, в длинные тёмные волосы вплетены цветы. Не чудовище. Но уж точно — не человек. Мертвец. Летник ведёт его в тёмный угол, отворяет потайную дверь в узкий коридор. — Не всякий, кто пьёт кровь, так дик и уродлив, — тянет он, — Ты ведь наверняка знаешь? — Знаю, — натянуто улыбается Пьеро. Лицо людоеда будто бы озаряется в потемках. Шаг его становится быстрее. — Жизнь по ту сторону хороша, — доверительно шепчет он, — Мы не служим Хозяину, как те — старшие. Мы не пресмыкаемся, как бескуды и упырьё. — Сказка, одним словом, — Пьеро медленно входит в роль. Слова Летника успокаивают и убаюкивают. Коридор кончается — они входят в просторную тёмную комнату с мягкими коврами и высокими резными сундуками. В киотах по углам теплятся лампады, освещая медные фигурки степных божков. — Воеводовы хоромы, — широко взмахивает рукой Летник, — Все мои нынче. И кровь сладкая, и чаши венчальные — всё моё! Он толкает Пьеро куда-то вбок, на удивительно удачно оказывающуюся позади оттоманку. Комната полна пряными запахами. Тусклый колдовской свет лампад играет в цветных стёклах, танцует на монетах и драгоценных каменьях, просыпанных подле сундуков. Летник что-то певуче говорит, ускользнув в дальний угол комнаты, за огромную кровать с тяжёлыми занавесями. Ничего не хочется делать — только плыть в этом сумрачном мареве, раствориться в богато убранном беспорядке и уснуть — золотым сном без смерти и боли. Боли. Боль растекается по пояснице. Что-то упирается в кожу, давит на кости. Револьвер. Пьеро вздрагивает, глаза его широко распахиваются. Он вдруг видит комнату, как на ладони. Видит Летника, наполняющего чашу из кувшина. Видит ключи, блестящие на его поясе подле сабли. Что-то словно бы нашептывает ему — совсем иначе, не напевно, а хлестко и жёстко, — Пора! Он чует запах смерти и крови, ползущий по комнате. Видит смутные силуэты в углах под киотами. Белые, красные и чёрные глаза смотрят на него из-под рогов и полынных венков не мигая. Руки сами находят гладкую рукоять револьвера. Летник с чашей в руках приближается к Пьеро. Заметив перемену в нём, он ласково сообщает, — Это не то вино, что я принёс Ловчему. Тебя я не обижу, уж поверь. Он наклоняется. Холодный металл чаши касается губ Пьеро. Квартирант смотрит в глаза Боярина — пьяняще-глубокие и страшные. Потная ладонь сжимает револьвер, устремив его ствол вертикально вверх. — Пей же, — просит-приказывает Летник. Палец надавливает на спусковой крючок. Раздаётся тихий хлопок — Боярин вздрагивает, замирая. Из уголка его рта показывается капля крови, а между волос на макушке вдруг начинает идти дым — словно их подожгли. Пьеро рывком вскакивает с оттоманки, отшатывается к стене, сжимая в руках револьвер. Больше он уже не кажется игрушкой. Летник томно смотрит на него, неловко ставит чашу на подушки, проливая немного багряной темноты на золотое шитье. — Заговоренное золото, значит… — нараспев произносит он, — А я ведь… — голос его становится ниже и тише. Договорить он не успевает. Пьеро снова спускает курок. Звучит второй хлопок. Потом, вдогонку — третий и четвёртый. Летник отступает куда-то назад, запрокинув голову. Он шатается на ковре, как пьяный. Руки его тянутся то к сабле, то к лицу, начинающему дымиться, как и волосы. Квартирант замирает, вжавшись в стену. В барабане было всего четыре патрона. Больше Франт ему не дал, да и едва ли Бояре не заметили бы такой груз. Нужно забрать ключи — но подойти ближе к Боярину страшно. Он утробно рычит, голова его дымится, как смолистое полено в костре. Неровными шагами он приближается к Пьеро. Голова его понемногу возвращается в привычное положение, но вид ее уже не имеет ничего общего с прежним. Кровавый череп с неровными крошащимися пробоинами, обрамленный горелой плотью, несколько мгновений пялится выжженными глазницами на квартиранта. Пьеро медленно переползает поближе к двери, не отлипая от стены. Летник жадно хрипит — и падает на ковёр. Из пробоин высыпаются угли, заставляя ткань дымиться. Некогда грациозное, тело его обмякает, становясь похожим на мешок. Пьеро облегчённо выдыхает. Обводит взглядом комнату — образин в углах больше не видать. Уже без всякого шёпота он понимает: пора действовать дальше.