Квартал

— Да подай же мне молоток, черт побери! — надрывается Яков, сидя на краю крыши. Одной рукой он держится за громоотвод, другой — шарит в ящике с инструментами. Фея хрипит снизу, — Где я возьму тебе молоток, ес-сли ты с-сам не можешь его найти? Яков пожимает плечами, — У тебя всегда есть под рукой, я знаю. Не прикидывайся. — Это ос-собый молоток. Ты же из своей трубки не куришь вс-сякую дрянь? — Не курю. Но гвозди-то твоим инструментом забить всё же можно? — Ни в коем с-случае. Подобным образом они препираются ещё какое-то время, озаряя своими выпадами тихие сумерки вокруг Квартиры. Спор разрешает Канюк, выносящий на порог злосчастный молоток. — Зрячий просил передать, — неловко сообщает он, кутаясь в старательно отглаженную шинель, — Говорит, вы ему все шорохи распугали… Канюка старательно благодарят и даже приглашают остаться для дальнейшего наблюдения за предстоящим зрелищем, но он смущённо отказывается и скрывается за дверью. Фея подбрасывает молоток в воздух — Яков ловит его, не без грации, но не забывая при этом покряхтеть и прокашляться. Ловчий наблюдает с земли, как он подтаскивает поближе листы железа на замену прохудившимся — не слишком новые, но хотя бы относительно приличные. Листы приколачиваются к кровле со стуком и присущим торжественному моменту грохотом. На шум из Квартиры выбирается Граф в накинутом на плечи кафтане с мехом, а из переулков показываются безродные. — Чего это вы? Задумали новое колдовство? — подозрительно шушукаются они. — Уж я вам задумаю, — многообещающе грозит им Граф с крыльца, для убедительности потрясая невесть откуда взявшейся лопаткой, — Идите-ка в сторонку, пока не сглазили. Распространяя за собой шлейф из запахов аджики и вина, он спускается на снег, встаёт рядом с Феей и долго бормочет что-то, глядя на орудующего молотком и гвоздями Хозяина Квартиры. — Раньше хватало зимы на три, если не больше, — сокрушается он, косясь на Ловчего, — Видать, слабеем. Да и заговоры забывать стали… — Может, тогда уж проще крышу перекрыть? — недоумевает Фея. — Не выйдет, — вздыхает Граф, — Без полного спокойствия такими вещами заниматься никак нельзя. Да и маяк заново крепить — редкостная морока. Стоят на морозе вдвоём, как нелепые снеговики. Яков глубокомысленно насвистывает какой-то мотивчик в такт ударам молотка. Настроение у всех приподнятое, пусть и не без толики напряжения. Он чувствуют тревожную натянутость воздуха и хрустящий блеск снега — словно вот-вот где-то затрубит горн и загремит сталь клинков. В какой-то момент к этому ощущению начинает примешиваться что-то ещё, совсем другого сорта. Неприятное, едкое, аккуратно выжигающее где-то внутри маленькие прямоугольные кусочки пустоты. Страшное. Серое. Казённое. Казённость, разлитая в воздухе, достигает предельной концентрации, когда Яков вместе с ящиком начинает спускаться с лестницы. На уровне третьего этажа он зачем-то оборачивается и смотрит в сторону уходящей за угол улицы — да так и замирает. Лицо его из довольного и деловитого превращается в мертвенно пустое, словно у манекена. Фея и Граф смотрят в том же направлении. До их слуха долетает характерный звук клацающих шагов. Из-за поворота равномерно показывается небольшая процессия: четверо Тех-что-в-форме и ещё двое квартальных. Двое Ловчих. Фея знает обоих — это Никель, всё ещё действующий председатель Слёта, и Грааль. Речь последнего, сверху донизу исчерченная принципами «старых Ловчих», сидит в памяти слишком хорошо, чтобы без удивления воспринимать его появление в такой компании. Граф нервно крутит в руках лопатку — ладони его становятся красноватыми от аджики. Яков наконец спускается на землю, уже совершенно переменившийся и снова ставший похожим на Франта. Шестёрка в зловещем безмолвии приближается, чеканя шаг. На некотором расстоянии от квартирантов процессия останавливается, вперёд выходит один из Тех-что-в-форме. — Доброго… — он несколько мгновений безрезультатно изучает сумрачное небо, слегка приподняв голову, — времени суток. Вам известно о недавних событиях, имевших место в так называемом Высоком Квартале? — осведомляется он. Фея вдруг замечает, что с ним определённо что-то не так — и тут же понимает, что именно: вся голова визитера, от каски до воротника, замотана плотной тканью, словно он готовится к мумификации. Такое же нововведение наблюдается и на головах его собратьев — все так привыкли к их безликой серости, что заметить импровизированные маски оказалось не так то просто. — Не вполне понимаю, о чём вы говорите, сударь, — разводит руками Яков, — Может быть, вы о новых фальшивых заговорах от радикулита или разгуле фальшивомонетчиков в Лавочной щели? Тот-что-в-форме пропускает его слова мимо ушей. Голос из-за ткани звучит чётко и ясно, словно заранее записанный на плёнку, — Мы уполномочены провести обыск в некоторых зданиях так называемого Квартала. Вот соответствующие документы, — он быстрым движением протягивает под нос Якову какую-то ужасно шуршащую бумажку. Хозяин Квартиры читает ее несколько секунд, ужасно внимательно. На переносице его даже откуда-то берётся пенсне. Фея пытается заглянуть за его плечо и увидеть, что же там написано — но он слишком высок, а воротник его шубы слишком пушист. — Это же какая-то галиматья, — резюмирует наконец Яков, — У вас нет полномочий для подобных действий. Вам требуются разрешения от по меньшей двух других Хозяев. — Они получены. Взгляните на обратную сторону, — механически вежливо предлагает Тот-что-в-форме. Яков смотрит и задумчиво хмурится. — Допустим, — после недолгого раздумья сообщает он, — Но жилища и имущество Ловчих не могут подвергаться обыску без их присутствия. — Прошу прощения, достопочтенный господин… — раздаётся надтреснутый старческий голос, — Но их могут обыскивать другие Ловчие. Для этого присутствие владельцев не требуется, — глаза его загораются жадным блеском, какой бывает только у тех, в чьём роду явно есть обитатели шахт, — Для этого мы с коллегой и прибыли сюда. Извольте-с. Фея бросает выразительный взгляд на Грааля. Тот виновато пожимает плечами. — Я хочу, чтобы были соблюдены хотя бы минимальные приличия, — тихо произносит он. Граф улыбается и с плохо скрываемым сарказмом предлагает, — Тогда прошу к нашему шалашу, господа, — он низко кланяется, протягивая руку в направлении входной двери. Те-что-в-форме, пожав плечами направляются к крыльцу. Никель, спотыкаясь на своих высоченных подошвах, следует за ними. Грааль остаётся с квартирантами. Его высокая чуть сутуловатая фигура кажется здесь немного лишней — особенно выбиваются из обстановки латы, проглядывающие из-под кожаного плаща и сюрко с красным крестом. Он осторожно прокашливается, — Вы знаете, что они хотят найти? — Знаем, — переглядываются Яков и Граф, — Им это вряд ли удастся. — Хорошо, если так, — задумчиво тянет Грааль и неторопливо направляется к дому. Первый этаж встречает их грязными следами на полу и запахом потревоженных старых вещей. Дверь в комнату Якова открыта нараспашку, из кухни слышны голоса. Никель, прихрамывая, пытается взобраться вверх по лестнице — Фея ловит его рукоятью клюки за плечо и убедительно предлагает повременить с экспансией в направлении жилплощади Франта, Кожаного и его самого. — Для этого, если мне не изменяет память, нужны двое, — резонно предлагает он, — Вот и подожди коллегу. Никель со вздохом усаживается на ступеньки. Те-что-в-форме понуро сползаются в коридор с пустыми руками. Вид у них изрядно запыленный. — Гостям положено предлагать чай… — задумчиво раздаётся в воздухе, так, словно что-то вездесущее нашептывает на ухо всем и каждому. Свет ламп слегка увядает, а на ступеньках чуть выше старика, не то перемахнув через перила, не то — возникнув из теней лестничного пролёта, появляется Великий Зрячий. В руках его мрачного вида алюминиевый чайник, длинные многоокие пальцы удерживают ажурные чашки. — Не желаете ли? — учтиво наклоняется он к Никелю. Тот, вздрогнув, заходится тоненьким кашлем и испуганно взмахивает руками, — Нет-нет… Ни в коем случае. Не смею вас утруждать… — Да не ломайтесь вы, — присоединяется к спектаклю Яков, — Чай действительно очень хороший — вы такого нигде больше не найдёте! Никель кривится, — Не сомневаюсь, — но чай принимать отказывается, несмотря на соблазнительный пряный запах из чайника. Фея кисло вздыхает, наблюдая за тем, как Те-что-в-форме протискиваются мимо старика и Зрячего вверх по лестнице. — Не препятствуйте следственным мероприятиям, — равнодушно предупреждает один из них, не оборачиваясь. Угольник, вздохнув, прячет чайник и чашки куда-то под полу своего темного сюртука без пуговиц. Второй этаж оказывается обыскан Никелем с особым тщанием, словно за каждую поднятую в воздух соринку ему платят серебреник. Фея наблюдает за его суетой сквозь стекла очков, стоя между комнатами Франта и Кожаного Остановить карлика нет никакой возможности, да и необходимости, признаться, тоже. Комната Кожаного девственно чиста — в ней нет ничего, кроме пустого платяного шкафа, чрезвычайно крупного прикроватного столика и кровати, сваренной из деталей такой толщины, словно они должны выдерживать по меньшей мере медведя. Во владениях Франта Никелю достаётся чуть больше: несколько плотно забитых книжных полок, дотянуться до которых он оказывается не в состоянии; два полупустых фотоальбома, пропахших полынью, дымом и чем-то ещё до невероятной степени; завернутый в промасленную бумагу пистолет в ящике стола; мелкий бумажный сор и несколько ржавых гильз, собранных под кроватю и шкафом. Грааль, наблюдающий за стараниями начальства, глубокомысленно сутулится, переминаясь на пороге комнаты, который издаёт едва слышный подозрительный скрип, когда обыск оказывается уже завершён. Понурый Никель уползает в направлении лестничной клетки. Комната Спокойника остаётся без внимания, словно её вовсе не существует. Впрочем, её хозяин тоже не спешит являть свое лицо миру. Ловчие покидают этаж последними. Площадка третьего встречает их звоном и грохотом. Граф зловеще скрежещет зубами, постукивая каблуками сапог по плитке и приговаривая, — Эта пластинка, между прочим, стоила больше, чем весь ваш департамент вместе взятый! Скорбный Канюк в глубине коридора осторожно собирает осколки, складывая их в пожелтевший бутон газетных листов. Те-что-в-форме, будто бы слегка пристыженные, проходят выше. Никеля в свою комнату Фея пускает почти без опаски. Все ценное, что старик может ненароком украсть, он носит на себе — а от нежданных подарков его должен уберечь Грааль. На его порядочность в этом, должно быть, всё-таки можно положиться. Куда интереснее оказывается наблюдать за посланниками Муниципалитета. Наплевав на бывшие комнаты Пьеро и Безымянного, они чуть ли не тычутся забинтованными лицами в чердачную дверь, как голодные собаки. — Откройте, — требовательно возвещает один из них. Яков протискивается между суконными телами, со вздохом отпирает замок — и Те-что-в-форме вваливаются на узкую лесенку, стуча казенными ботинками. По этажу расползается запах пыльного полузаброшенного помещения. Фея осторожно подбирается ближе и заглядывает за дверной косяк — лестница уходит в тусклую темноту, изрядно, впрочем, растревоженную, ходьбой и шуршанием каких-то неприятных бумаг. — Что там? На с-самом деле, — вполголоса спрашивает он, удостоверившись, что Те-что-в-форме пока не собираются возвращаться, а Никель достаточно увлечён обнюхиванием ковров и наволочек. — Чердак как чердак, — пожимает плечами Яков, — Там, правда, есть выключатель маяка… Но больше ничего лишнего. Ответ его звучит не слишком правдиво, но Фея удовлетворяется им. В конце концов, в Домах не принято сходу раскрывать все тайны новым жильцам без излишней необходимости. Достаточно уже того, что жизнь по-соседству с чердаком как будто бы не грозит ничем слишком уж опасным. Патруль возвращается ни с чем и грохотом отправляется восвояси. Никель, разочарованный и пыльный, оказывается уведен Граалем чуть ли не за руку, словно расстроенный избалованный ребёнок. Лишь перед самым уходом один из Тех-что-в-форме всё же заворачивает под лестницу, где некоторое время упорно пытается отпереть прежде оставшуюся без внимания дверь подвальной каморки — и не без труда всё-таки достигает успеха. Наградой его становится груда разрисованных нелепыми цветочками громыхающих кастрюль, которые вываливаются ему под ноги с таким напором, словно их всё это время держали взаперти силой. *** Она прижимается к стене, сидя на холодном паркете. Пальцы бездумно ерошат короткие волосы, кажется, до сих пор пахнущие затхлой могильной тишиной. В Кухне тепло и сытно, здесь и в помине нет бескудов… И всё же они будто бы до сих пор где-то совсем рядом. Многозубые, бледные, тощие… «Не хуже, чем пьяная толпа с ножами наголо» — нашептывает ей зловредный тонкий голосок на окраине сознания. Коза передергивает плечами — они ходят свободно в не по размеру большой куртке. Спонтанный подарок Яги — «на вырост». В ней можно спрятаться целиком, словно в коконе, а это именно то, что сейчас необходимо. Ей ещё никогда не было так тревожно и холодно — без особой причины и конкретного представления о том, что именно должно произойти. После побоища она вернулась в Кухню не намного раньше Йотуна и, конечно же, не успела попросить помощи у старших. Когда хромой объявился в Доме собственной персоной, он никого не стал казнить — только молча забрал у Козы заветный свёрток и одарил напоследок выразительным взглядом, точное значение которого установить было невозможно. Он молчит почти всё время, с тех пор как переступил порог: Молчит, когда Штрих зашивает его раны. Молчит, когда его колено покрывается огромной опухолью компресса, пахнущего странными травами. Молчит на общих ужинах — только методично перемалывает зубами куски мяса и овощей. В воздухе зреет ощущение угрозы, ни к кому конкретно не адресованной, но при этом прокатывающейся по коридорам Кухни, словно гул землетрясения. От него становится зябко и колко, как на лютом морозе — и Коза жмется к батареям, забивается в тёмные углы за шкафами и ящиками, прячется под лестницы, пытаясь отдалить грозу, которая, кажется, вот-вот должна разразиться над её головой. Словно тревожный дикий зверь, она снимается с места от каждого излишне резкого шума или шороха — от гнезда к гнезду, от норы к норе, лишь бы не чувствовать на себе вездесущего взгляда выпуклых холодных глаз. «Что же ты за товарищ, если пользы от тебя никакой?» — бормочет она сама себе, зажмуриваясь до того сильно, что в темноте перед глазами начинают бежать разноцветные фигуры. Среди них проступают безликие силуэты — неприятно знакомые и близкие. Среди цветных мерцающих полос скользит златокудрая изменчивая тень — и смеётся скрежещуще-тоскливо. Вслед за ней появляется и исчезает другая — пахнущая табаком и куйтючьим жиром. Где-то на краю зрения прогуливается кто-то плешивобородый, похожий на Грема. Наконец, вдалеке, в глубоком переплетении неоновых ромбов и кругов восседает самая зловещая тень, наделенная выпуклыми холодными глазами, и ужасно зубастая. Все четверо молчат, но и без слов понятно, какого они мнения. Она предатель. Трус. Неудачница. Никого не может уберечь, никому не в силах помочь — только понапрасну коптит небо, да проедает чужой хлеб. «Так уж и напрас-сно?» — раздаётся вдруг где-то совсем рядом, так что Коза даже вздрагивает. Среди пульсирующих фигур вдруг возникает новая тень — с жабьим беззубым ртом и бездонными глазами. Рот растягивается в улыбке и говорит что-то смешливо-страшное — только слов совсем не слышно, а вместо них звучит причудливый перестук. Коза неуверенно открывает глаза — ей вдруг начинает казаться, что её жуткий спаситель сейчас где-то совсем рядом. Ещё секунда, и выйдет, прихрамывая из-за угла. Пожалуй, он пугает её не меньше остальных — странный, чужой, подозрительно милосердный и оттого непонятный. Что стоило ему забрать чёртов свёрток? Зачем было спасать чужого домочадца — да и как он узнал, что кому-то нужна помощь? Может быть — выслеживал Йотуна? Вопросы возникают и сплетаются в колдовской лабиринт, по которому можно блуждать не хуже, чем по сказочным подземельям Трущоб. Коза бредет по нему, спотыкаясь и натыкаясь на невидимую мебель, а над ухом всё постукивает что-то смешливо-страшное. Бесконечные буквы, слова и строчки, словно ковёр, сотканный из теней, ложатся на стены коридоров Кухни, выступающие из темноты то тут, то там. В какой-то момент Коза как будто бы оказывается во флигеле, где когда-то жил Мальборо, хотя попасть туда не так то просто. Ей даже чудится смех и блеск красных очков в потемках, но всё это тонет в сумерках и превращается в один сплошной неразделимый кисель, в котором нет и не может быть ничего чёткого и внятного. В себя Коза приходит лишь нечаянно ударившись лбом о зеркало, висящее в конце одного из коридоров. Несколько секунд ошалело пялится на свое желтоглазое отражение и собирается с мыслями. Справа уходит вверх узкая лестница… Значит, каким-то образом она оказалась на шестом этаже. Добираться сюда через весь Дом — дело нелёгкое, особенно когда свет в коридорах почти перестал гореть из-за какой-то неполадки, а голова забита живым бредом. Коза зачем-то поднимается по лестнице, проходит через тесную кладовую, едва не уронив с полки что-то громоздкое и, должно быть, ужасно громкое. В сущности, находиться здесь ей совершенно не следует — Йотун не любит, когда кто-то поднимается на верхний этаж без повода. Её толкает вперёд какое-то странное любопытство, крепко склеенное со страхом и, самую малость — безумием. Как живёт чердак Кухни в ту пору, когда никто не собирается за общим столом ради трапезы? Какие потайные дела здесь творятся? Коза тихонько просачивается в длинный коридор, ведущий к общей столовой и комнатам Йотуна. Здесь совсем ничего не видно, а пользоваться зажигалкой — слишком большой риск. Далеко впереди маячит тонкая изломанная линия света, пробивающаяся из-за приоткрытой двери. Стены в темноте кажутся живыми и подвижными, словно вместо крыс и труб в них завелись жилы и мышцы. Пол тихо поскрипывает — и Коза на всякий случай снимает сапоги, чтобы не выдать себя раньше времени. Как завороженная, она идёт на свет. Коридор пахнет приправами, дымом и вощеной кожей, он похож на нору старого сытого дракона, который притаился в самой глубине в ожидании незадачливых рыцарей. Когда до двери остаётся всего несколько шагов, кто-то вдруг хватает кухонщицу за ногу. Она едва не вскрикивает, но быстро спохватывается. Лишний шум в любом случае не закончится ничем хорошим. По едва слышному позвякиванию монет, она догадывается, что нежданный обитатель темноты — это Лепра. На плохо гнущихся ногах она садится рядом с ним, постепенно начиная различать контуры предметов. Лепра, почти невидимый, подносит палец к губам и сипло шепчет, — Тише! У Хромого какой-то важный тайный гость — дай послушать разговоры! Коза торопливо кивает. Заплутав в страхе и бесконечных раздумьях, она совсем перестала следить за жизнью Дома — вот и проворонила появление чужака. Всё таки, гости в Домах — не самое частое явление. Кухонщики замирают, вжавшись в стену. Голоса доходят до них перерывисто и смутно, словно из далёкого радиоэфира. Йотуна оба узнают сразу — а вот его собеседник, кажется, никогда прежде не встречался им в Квартале. Он то тараторит, то срывается на громкий шёпот. — Ему бы в театре играть, — бормочет Лепра. — Я думал, ты будешь просто избегать опасности… А не устраивать резню, — надрывается неизвестный. — Когда мне приставляют нож к горлу, я предпочитаю бороться за свою жизнь — это довольно благоразумно, не находишь? — парирует Йотун, — К тому же, почти все они уцелели. — Но Стерх в ярости… — А много ли проку от его клекота? — Он может вспомнить меня, сложить дважды два, — и тогда весь план пойдёт псу под хвост. — План я выполню в любом случае — это не то, о чем стоит паниковать. А если дрожишь за свою шкуру — так и скажи. — В том, чтобы бороться за свою жизнь ты не видишь ничего постыдного, — презрительно начинает неизвестный, но Йотун обрывает его, — Бороться — а не трястись и скулить. В этом разница. Голоса на некоторое время отдаляются, словно собеседники отходят в другой конец комнаты. Лепра возбужденно выдыхает, — О чём это они? Какой-такой план? Кухонщица только пожимает плечами. Всякому ясно, что разговор связан с недавним нападением на Йотуна. Только вот с кем же он готов говорить о таком? В узкой полоске света на мгновение будто бы промелькивает переблеск кровавых кудрей — и Коза машинально хватает Лепру шелушащееся запястье. Тот непонимающе косится на неё, но ничего не говорит. Голоса, тем временем, снова становятся ближе. —… который же настоящий? — долетает до них обрывок фразы, произнесённой Йотуном. Его театральный гость растерянно бормочет, — Источники разнятся, знаешь ли. Морока бы не стала врать — значит, действительно никто не знает точно. Нужно время… — Времени нет, — рычит Хозяин Кухни, — Нам объявили войну, всему Кварталу — и эта война пойдёт не на жизнь, а на смерть! — Может как-нибудь обойдёмся без ножа? Ведь есть, наверное, и другие способы… — Для других уже слишком поздно. Сам знаешь, что это значит — когда мертвецы говорят, — голос Йотуна на мгновение затухает, словно факел, опущенный в снег, но тут же снова набирает силу, — Так думай же, копай. Голова у тебя светлая — глядишь, что-то и накопаешь. Подумав, он добавляет, — И больше сюда не приходи. Сам же трясёшься, как крыса… Гость шумно вздыхает. Комнату прорезает пулеметная очередь колких быстрых шагов — кухонщики едва успевают отползти подальше от двери, чтобы не попасть в расширяющееся пятно света. Закутанный в плащ с капюшоном незнакомец выходит в коридор и, не оборачиваясь, уходит по направлению к лифту, оставляя после себя запах пергамента и колдовского табака. Несколько раз по дороге он спотыкается о ящики и коробки, незаметные в темноте. Лепра и Коза, пользуясь этим, тихонько скрываются в кладовке. Скоро должен начаться ужин — и до него Хозяину лучше не попадаться на глаза.