Квартал

Огромный сундук, окованный железом, пахнет ветхостью, жестокими мыслями и чужими вещами. Пьеро ныряет в него, как в омут, в надежде найти там хоть что-то полезное, но сундук, кажется, весь заполнен жухлой разноцветной бумагой, когда-то бывшей деньгами, и прочим мусором, ужасно бесполезным в ситуациях, вроде нынешней. С понурым видом квартирант возвращается к камерам, шмыгая носом — в темнице, как и положено, чертовски сыро и холодно. Безымянный сидит возле Кожаного, положив руки ему на перебинтованный лоб, и приговаривая что-то смутное и бегучее, похожее на воду лесного ручья. Пьеро садится рядом, заглядывая им в лица — сосредоточенно спокойные, похожие на искусные маски из воска. Потом переводит взгляд на Франта, которого они совместными усилиями перенесли ближе к напарнику. Ловчий тоже спит, опоенный дурманом, но во всей его фигуре чувствуется какая-то хищная непривычная жёсткость, которой прежде отчего-то нельзя было заметить. Все черты его будто бы заострены, а мышцы — напружинены и ждут только короткого сигнала к действию. Пьеро тянет руку, чтобы поправить почти размотавшийся платок на его шее, но Безымянный останавливает его, ненадолго прерывая свое бормотание, — Не спеши. С ним… что-то не то. Только вот никак не могу понять, что именно… Пьеро пожимает плечами. Из-под платка выступает огромный — поперёк всей шеи — шрам. Он уже бывал виден прежде, но теперь, словно стал… свежее? Квартирант придирчиво щурится, пытаясь понять, не врут ли ему глаза, но тусклого фонарного света недостаточно для полной уверенности. Он возвращается к Кожаному. Кладёт ему руки на грудь — и начинает по памяти читать заговоры от отравы, дурного сна и прочих невзгод, все, какие знает. Выпадающие по забывчивости слова заменяются, другими — порой получается даже лучше, чем было. Неужто снова проснулось старое стихоплетство? Пьеро улыбается себе под нос. Когда они вернутся в Квартал, нужно будет отыскать старую тетрадь… Только вот когда это будет? Да и вернутся ли они теперь в Квартиру? Он прикусывает губу, сбиваясь с ритма чтения, и Безымянный неодобрительно косится на него. Воздух подземелья, затхлый и тяжёлый, постепенно пропитывается ажурными чарами. Пьеро закрывает глаза, почти отчётливо ощущая себя где-то среди расшитых бисером занавесок третьего этажа. Ещё секунда — и из-за плиты поднимется бледный Канюк, испачканный пряностями и краской, или вынырнет из темного угла Зрячий с премудрыми руками и колдовскими мыслями. Но ничего такого не происходит — только где-то на кончике языка вдруг рождается новый заговор, какого Пьеро прежде никогда не слышал и не сочинял. Он нашептывает слова о чудном хозяине степей и ветров, о колючей траве и камнях, о грозах, распарывающих ночное небо и молниях, бьющих в цель. Под пальцами его что-то вздрагивает, словно запускается какой-то огромный отлаженный механизм — и квартирант испуганно отдергивает руку, открывая глаза, встречаясь взглядом с Кожаным. Ловчий кряхтит, рывком поднимаясь на локтях. — Где это мы? — хрипло спрашивает он, озираясь по сторонам. — В гостях у Малюты, — негромко отвечает Пьеро, — В подземелье. Наверху сейчас пир — и мы можем удрать. Говоря это, он сам удивляется, с какой лёгкостью упоминает о том, что ещё недавно вызывало в нём животный ужас. Кожаный чешет коротко остриженный затылок рукой в перчатке и торопливо шарит по карманам, как видно, выискивая сигареты. Не найдя их, разочарованно морщит лицо, и без того искореженное шрамом. — Ни стыда, ни совести, — резюмирует он, и добавляет вдруг, — Пора уходить. В этом вы правы. Он поднимается на ноги с тихим лязгом, похожим отдалённо на шум старого лифта или другого механизма, порядком потрепанного жизнью. Его огромная фигура смотрится в темнице очень гармонично, превращая её в пещеру горного тролля из в меру страшной сказки. — Что нам делать с Франтом? — осторожно интересуется Безымянный. Кожаный вздрагивает, бросая беглый взгляд на распростертого на полу товарища, и Пьеро замечает, как по лицу его растекается мрачная пелена тревоги. Несколько мгновений Ловчий медлит, что-то сосредоточенно обдумывая, потом, нагнувшись, берет Франта на руки и перекидывает через плечо — так, как в дешёвых боевиках принято перекидывать потерявших сознание красавиц. С его габаритами провернуть это не слишком трудно. — Мы ничего не будем делать, пока не доберёмся до Дома Рогатого, — сухо сообщает он, — Дурман на всех действует по разному, особенно если поить им без меры. — Что такого может случиться? — не унимается Безымянный. — Ничего хорошего, — коротко отрезает Кожаный, — Чем больше ты об этом думаешь, тем больше шанс, что это произойдёт. Безымянный явно хочет что-то ответить, но предпочитает благоразумно промолчать. Вместе с Пьеро они тоже поднимаются на ноги, следуя за Ловчим. Тот гулко шагает вдоль рядов камер, периодически с трудом протискиваясь через поперечные решётки, разделяющие темницу на части. Каков конкретно его план квартиранты представляют слабо — едва ли в компании великана им удастся незаметно пробраться через стражу Бояр. Остаётся надеяться лишь, что все часовые уже захмелели и едва ли исполнят свои обязанности, как полагается. — Может нам стоит быть… Чуть тише? — осторожно спрашивает Пьеро, нагоняя Кожаного возле очередной решётки. — Скорость важнее, — отвечает тот, не оборачиваясь, — Раз нас догнали Бояре, догонит и кое-кто похуже. Значит лучше уйти до того, как он окажется здесь. — Разве может быть кто-то хуже Бояр? — Ещё как может. Пьеро недоверчиво хмыкает. Уже второй раз Кожаный пугает его чем-то ужасно абстрактным, не объясняя толком причин. Экономит время или и вправду боится привлечь неосторожным словом беду? Всё же Ловчие — и правда народ суеверный. Он принимает мужественное решение больше не донимать провожатого вопросами, но тот, как видно, сам не вполне удовлетворенный своими словами, вдруг сообщает, — Охотник. Очень опасный Ловчий. Он следует за нами почти всю дорогу — его нанял Йотун. Пьеро озадаченно цокает языком. Об Охотнике он слышал лишь изредка, и искренне считал его чем-то вроде полузабытой легенды, пока не увидел в Театре. Если, конечно, силуэт в тёмной ложе и голос действительно принадлежали ему. От воспоминаний о Переделе по спине пробегает холодок. Он почти слышит скрип натянутой тетивы и хищное дыхание невидимого стрелка, взявшего их на мушку. Пьеро оглядывается на Безымянного. Тот кивает так, словно услышал и почувствовал то же самое. От этого становится как-то не по себе. Они гуськом поднимаются по лестнице, наконец покидая сырые каменные стены. Кругом тихо клубится пахнущая ладаном и золой темнота. — Уйдём от Малюты — уйдём и от Охотника, ей чёрту, — собирая растерянного себя в кулак, тихонько сообщает в эту темноту квартирант. Ему хочется сказать ещё что-то — такое же нарочито уверенное и, если верить логике Кожаного, приманивающее удачу, но слова застревают у него в горле. В темноте творится что-то странное. Впереди вдруг вспыхивает тонкий огонёк. Он дрожит и колеблется, едва удерживаясь на тонкой лучине, но постепенно приближаясь. Его движение гипнотизирует, будто примораживая к месту, но с каждым мгновением всё отчётливее становится ощущение опасности, исходящей от него. Пьеро чувствует, как рядом с ним тяжело дышит Кожаный, будто готовясь к удару или прыжку, и понимает, что ему тоже стоит подготовиться к чему-то подобному. Огонек оказывается совсем близко, его отражение поблескивает в пуговицах на куртке Пьеро и в глазах Безымянного. Но того, кто стоит по другую сторону лучины всё ещё не видно. Из темноты раздаётся голос — на мгновение Пьеро даже кажется, что он снова очутился в Переграни, возле жуткой норы, но ощущение это быстро проходит. — Куда же вы собрались, гости дорогие? — хрипло спрашивает неизвестный, — Мы всем честным подворьем хотели вас проведать, а вы уже уходите? Голос делает паузу — становится понятно, что принадлежит он Малюте, при том не слишком трезвому. — Куда собрались, псы поганые? — вдруг взрыкивает он уже совсем иначе, обнажая свою прежнюю звериную натуру. Лучина вспыхивает в его руках, как бенгальский огонь — и тут же темнота исчезает, заменяясь тревожными огненными сумерками. Десятки огней заполняют широкий коридор, уставленный сундуками и ларями. Становится виден сам воевода и вся его боярская свита. Дорогие кафтаны, измазанные свежей кровью. Крепкие лапы, оглаживающие рукояти сабель и древки бердышей. Голодные глаза и острые зубы, разомкнутые в волчьем оскале. Малюта стоит совсем близко — только руку протяни. И именно это вдруг делает Кожаный — быстро и молча, выбрасывая вперёд раскрытую ладонь. Раздаётся громкий хлопок, и воевода отшатывается куда-то вбок, схватившись за лицо. Беглецы срываются с места, прорываясь сквозь толпу людоедов. Ловчий, придерживая Франта одной рукой, раздаёт налево и направо тяжёлые удары, отбрасывающие пьяных Бояр к стенам. Пьеро и Безымянный следуют за ним. Коридор заканчивается, но для погони это только начало. Где-то позади отчаянно рычит Малюта, выкрикивая что-то булькающее и хриплое. Над головой у Кожаного проносится несколько коротких чёрных стрел. Поворот, ещё поворот — не разбирая дороги, троица пересекает узкую тёмную галерею, потом — взлетает на деревянную лестницу с резными перилами и, наконец, упирается в огромные двери. Двери пиршественного зала. Раздумывать некогда. Кожаный распахивает одну из створок и, пропустив квартирантов вперёд, захлопывает ее, тут же опуская в пазы тяжёлый железный брус засова. Несколько раз кто-то ударяется о створки с другой стороны, но эти попытки кажутся скорее смешными. Пьеро выдыхает с облегчением, выискивая взглядом уже другие двери — выводящие из зала в просторные сени, и дальше, дальше, дальше — пока не запахнет свободным степным раздольем. Он старается не смотреть на следы недавнего пира, но чувствует, что пол под ногами — липкий от крови и вина. Кожаный замечает выход раньше него — и решительно направляется туда. Пьеро идёт следом. Почему-то приоткрытые створки кажутся ему какими-то неправильными. И, спустя мгновение, он понимает, почему: в полоске света, вырывающейся из дверей зала, видна груда тел в дорогих кафтанах. Некоторым из них явно недостаёт голов. Ловчий, как видно, тоже замечает это, но слишком поздно. Поздно, потому, что где-то позади Пьеро вдруг слышит уже знакомый звук — скрип натягиваемой тетивы. Они делают запоздалый рывок вперёд, и замирают, остановленные новым звуком — щелчком двух взведенных курков. Из дверей, ещё недавно казавшихся спасительным выходом, появляется человек среднего роста в военном комбинезоне. Сквозняк ерошит его светлые с серебром короткие волосы. В руках его — обрез ружья со странной рукоятью и длинный револьвер. За спиной маячит ствол винтовки. — Не двигайтесь, — буднично предлагает он, — Мой коллега убьёт троих из вас очень быстро. Ты это знаешь, верно? — он смотрит на Кожаного. Тот кивает. — Отлично, — сухо улыбается светловолосый, — Тогда медленно отойдите к столу. Только без глупостей. Они повинуются. Пьеро чувствует, как ноги его немеют от напряжения. Он не может отвести глаз от двух дул, целящихся в него. Интересно — это больно, когда в тебя попадает пуля? Есть ли разница между раной от ружья и револьвера? А если есть, то в чем именно она заключается? Отчего-то голова его целиком заполняется этими глупыми мыслями, так что он даже не замечает, как добирается до стола. — Теперь сядьте, — подытоживает светловолосый, медленно подходя к ним. Оружие он держит так крепко, словно оно приклеено к его рукам. Пьеро и Безымянный садятся по левую сторону стола. Кожаный — по правую, уложив Франта на столешницу. В зале ненадолго повисает молчание, которое нарушается лишь хриплым дыханием беглецов и их сторожа. — Наконец-то мы встретились, — произносит кто-то на другом конце стола. Его голос звучит холодно и остро, он похож на топор палача и лязг лопаты, роющей могилу на старом горном кладбище. Этот кто-то, определённо, Охотник. *** Вогель неловко ерзает. Заботливо прикрученные к массивному стулу руки и ноги начинают затекать, во рту от кляпа остаётся едкий вкус, но всё это мелочи по сравнению с общим ощущением беспомощности, опутывающим её крепче верёвок и душащим, как удавка на шее. У неё не осталось даже страха, чтобы как следует заполнить им пустоту, порожденную этим бессильным ожиданием развязки, которая определённо не будет благополучной. Её оружие совсем рядом — всего то на соседнем стуле, но дотянуться до него нет никакой возможности. Она наблюдает, как её бывшие компаньоны занимают свои места. Им явно известно что-то о дальнейшем развитии событий во владениях Малюты, и Ловчая понимает, что это связано с беглецами из Квартала. Связано с Франтом. Её обещание в этот момент становится как никогда хрупким и ни на что не годным, как перекаленный клинок. Она делает попытки ослабить узлы, но стянуты они не совесть, как и положено в таких случаях. Охотник сидит рядом, явно заняв место самого Малюты. Кажется, на рану, оставленную катлассом, ему совершенно плевать. На столе перед ним лежит заряженный арбалет. Меч прячется за складками плаща, готовый снова обагриться кровью. Время от времени он посматривает на Вогель и, кажется, улыбается. Она не знает этого наверняка, поскольку старается не встречаться с ним глазами. Его взгляд всё ещё слишком трудно выдержать, и сейчас определённо не тот момент, чтобы упражняться в укреплении силы воли. Она предпочитает смотреть прямо — на массивные двери, ведущие из зала куда-то вглубь терема. За ними звучат хмельные голоса и смех — отчего-то Охотник не довёл до конца резню и позволил части Бояр веселиться, не подозревая о судьбе их сородичей. Ловчие выжидают некоторое время — кажется около получаса — пока за дверями не раздаются новые звуки, имеющие мало общего с весельем и куда больше — с погоней. Тогда МакКлейн отходит в заполненные телами сени и прячется за створками дверей, а Охотник вдруг произносит что-то шелестящее и летучее, будто бы покрывающее его и Вогель тонким чехлом, вроде тех, какими накрывают мебель в нежилых домах. Оборачиваясь к ней, он подносит палец к губам и снова улыбается. Беглецы врываются в зал через несколько мгновений — и запирают за собой двери, помогая укрепить расставленную для них ловушку. Вогель пытается кричать сквозь кляп, заведомо зная, что это бесполезно. Голоса нет, словно кто-то вырвал его с корнем, оставив лишь жалкий сип. Охотник косится на неё неодобрительно, но ничего не говорит — только берет со стола арбалет и натягивает тетиву. В это же мгновение колдовской полог спадает. Вогель снова пробует заявить о себе — кажется, даже успешно, но уже слишком поздно. Ловушка захлопывается вместе с щелчками взведенных курков МакКлейна. То, что происходит дальше, кажется ей мутным кошмарным сном. Она видит Кожаного и двух подростков, видит Франта, почему-то неподвижного, которого кладут на стол. Охотник крылатым зловещим движением перемещается из кресла на стол и идёт, стуча каблуками, задевая пустые кубки и кроша глиняные горшки. Плащ его развевается, в руках дремлет арбалет, украшенный головой хищной птицы. Вогель закрывает глаза, снова дёргается, пытаясь высвободиться — всё тщетно. Путы слишком туго затянуты, а стул слишком тяжёл. Квартиранты молча наблюдают за приближающимся к ним Ловчим. В этот момент он отчего-то не слишком похож на человека — высокий, бледнолицый, с длинными волосами, стекающими по плечам, словно потоки кипящей смолы. Кажется, что он жил ещё в незапамятные времена и уже тогда шёл к своей добыче, загнанной в западню, точно так же: уверенно и торжествующе, как чудовище из старой страшной сказки. Разве что вместо посуды под его ногами, вероятно, хрустели черепа. Пьеро всматривается в его острые черты — лицо Охотника кажется мёртвым, словно он запрещает ему быть подвижным до какого-то особенного момента. Только глаза выдают в нем живое существо, но даже они насквозь пронизаны колючим всепожирающим холодом. Их взгляд давит и душит, похожий на взгляд Зверя и совсем немного — на взгляд Безымянного. Пьеро вжимается в спинку стула, пытаясь отодвинуться подальше от этого странного не-человека и его страшных глаз. Ещё немного — и он снова станет всего лишь напуганным дураком, ни на что не способным, кроме пустой болтовни и беготни, с головой утопленным в ледяном безмолвии, царящем где-то далеко-далеко за неизвестной чертой… Но Охотник отводит глаза в сторону и наваждение проходит. Остаётся только липкий страх и мурашки, неистово спешащие вдоль спины. МакКлейн негромко предлагает, — Забираем мальчишку и уходим? Охотник молча качает головой и опускается на корточки совсем рядом с квартирантами, наклоняясь над Франтом. Несколько мгновений он сидит так — молча, неподвижно. Плащ складками укрывает его, похожий на крылья. От него пахнет кровью и железом — почти так же, как пахло от Франта давным давно, на озере. Его лицо странным образом искажается: губы раздвигаются в странной улыбке, похожей на лезвие бритвы или свет месяца в Лихую ночь, в глазах будто бы проступает отблеск огня. — Вот мы и встретились, коллега, — негромко произносит он, — Мы ведь ужасно долго не виделись с тех пор, верно? Пьеро нервно сглатывает кислую слюну, переглядываясь с Безымянным и Кожаным. Обстоятельства знакомства Ловчих его волнуют в последнюю очередь, однако он надеется, что из него можно извлечь хоть какую-то пользу. Только вот какую? Охотник продолжает, — Я всегда любил преследовать достойную дичь, но в этот раз мне пришлось сделать исключение — сам понимаешь, — он тяжело вздыхает, — Я бы никогда не стал гнаться за милосердными слизняками вроде вас, если бы не принципы. Всё таки я их ещё придерживаюсь. В этот момент что-то гулко ударяет в двери, запертые Кожаным, и эхо удара проносится под сводами зала, словно набат. Встревоженный МакКлейн осторожно спрашивает, нельзя ли перенести эту беседу на другой раз. — Другого раза не будет, — глухо чеканит Охотник, — Всему свое время. МакКлейн бормочет что-то себе под нос, но спорить больше не решается. Пьеро закусывает губу. На другом конце стола он вдруг замечает ещё одного участника событий — девушку. Кажется, привязанную к стулу. Смутно знакомую, а может и не знакомую вовсе — сейчас не разобрать толком. Наверное, она попала сюда не просто так — к тому же, безобидные барышни едва ли носят потрепанные плащи и оказываются связаны. Вот только кто она? Враг или друг? Быть может, тоже ведёт охоту за их головами, но менее успешную? Тогда отчего же Охотник не прикончил её? Уж не потому ли, что надеялся использовать в качестве заложника? Подобный ход рассуждений кажется безумным, но кроме него идей остаётся не так то много. Если освободить её, их будет уже четверо. Четверо против двоих — не самый плохой расклад. Пьеро тихо втягивает воздух, стараясь не выдать свое напряжение. Как бы ему добраться до пленницы? Разве что… В дверь снова гулко ударяет невидимый таран. МакКлейн поудобнее перехватывает револьвер, словно надеясь тем самым отсрочить встречу с опасностью. Пьеро снова вслушивается в обвинительную речь Охотника, значительный кусок которой он, кажется, пропустил. — Пощадить упыря, людоеда — разве это достойно настоящего Ловчего? — хрипло спрашивает тот, — Ты позоришь само это звание, нося его. Мы были созданы, чтобы очищать землю от чудовищ, а не потворствовать тлену и пороку, которые они плодят в сумерках своей злобы. Ты и сам опустился — подсылать девчонку в надежде сорвать мои планы? Как это мерзко, право слово… Пьеро чувствует, как на спине проступает холодный пот. Его догадка оказалась верна — только вот много ли от этого толку? Кожаный в этот момент явственно скрипит зубами. Дверь снова гудит, грозясь слететь с петель. МакКлейн готовится что-то сказать, но не успевает, потому, что происходит нечто в высшей степени странное и неправильное. Франт открывает глаза, ужасно блестящие, с узкими хищными зрачками, и вдруг плюёт в лицо склонившемуся над ним Охотнику. Тот отшатывается, утираясь, и рывком вскакивает на ноги. — Ты разочаровываешь меня все больше, — хрипло восклицает он. В ответ ему звучит глухой жуткий смех, от которого становится не по себе. — Ты, вероятно, обращаешься к Франту? — прищурившись, интересуется Ловчий, вставая со стола, и добавляет заговорщицким громким шёпотом, — Он сейчас отсутствует, уж извини. Здесь только Господин Порез. Злосчастный платок окончательно слетает с его шеи, обнажая жуткий шрам — ярко алый, почти сочащийся кровью, словно оставлен он был совсем недавно. Кожаный пытается что-то сказать, но замолкает на полуслове. На глазах Пьеро он становится бледнее мела, словно увидел по меньшей мере собственную смерть. Господин Порез отвешивает шутовской поклон, улыбаясь так, как улыбаются фанатики и безумцы — и с размаху бьёт Охотника куда-то вбок, так, что из рук у него вылетает арбалет и со стуком падает на пол, выпуская стрелу в дальний конец зала. На мгновение время, кажется, останавливается — и Пьеро отчётливо понимает, что это шанс. Тот, которого он так ждал, и которого больше не будет. Как в замедленной съёмке он смотрит на Кожаного — тот кивает, рывком поднимаясь с места… Квартирант роняет стул, отпрыгивая в сторону, и, пригибаясь, несётся вдоль стола. За спиной у него гремят сразу два выстрела, потом что-то с громоподобно обрушивается на пол — видимо двери, наконец выбитые натиском Бояр. Он слышит топот ног Безымянного. От этого немного спокойнее — всё-таки куда сподручнее действовать не в одиночку… Вогель устало открывает глаза. Она успела провалиться в подобие дрянного бреда, порожденного не то тяжёлым воздухом терема, не то табачным кляпом. В сознание её приводит жуткий грохот, заполняющий все доступное пространство вокруг. Она видит, как Охотник дерётся с кем-то на столе, окутанный плащом, как облаком дыма. Как совсем рядом Кожаный отчаянно прижимает к полу МакКлейна, и как в зал через выбитые двери забегают Бояре. Она вдруг чувствует, что кто-то принимается мучать узлы на её руках, и с трудом поворачивая голову, понимает, что это мальчишки из Квартала. Кажется, Пьеро и Безымянный. Её освобождают от кляпа, и она, ворочая тяжёлым языком, пытается объяснить, что совсем рядом на одном из стульев лежит её оружие. С грехом пополам её понимают, и процесс освобождения проходит куда быстрее. Нож она оставляет квартирантам, хватаясь за катласс, словно утопающий, которому бросили верёвку… И кидается вперёд. Зал переполнен лязгом, криком, хрипом и стонами. МакКлейн распростерт на полу, то ли мертвый, то ли без сознания, а у дверей царит кровавый хаос. Она замечает, как в гуще тел гуляет огромный меч Охотника, калеча и убивая направо и налево, как рядом с ним, уворачиваясь от смертельной встречи с клинком, мелькает кто-то похожий на Франта, весь перепачканный кровью, сжимающий в руках обрубок бердыша. Кожаного она найти не может, но по напряжённому рычанию из-под груды живых и мёртвых Бояр догадывается, что он ещё жив и, вероятно, не намерен сдаваться. Вогель влетает в эту груду — её сил слишком мало, чтобы всерьёз изменить баланс сил, но и бездействие кажется преступным. Она слышит, как совсем рядом с каким-то испуганным криком в драку врывается кто-то из мальчишек — кажется, Пьеро. Опасная и глупая затея, которой надо бы помешать, но уже поздно: её саму теснит кто-то зубастый и бородатый, размахивающий кривой саблей. Она уворачивается с трудом, отступая к стене, и с облегчением выдыхает, когда врага сносит в сторону чьим-то могучим ударом. Это Кожаный орудует огромным погнутым засовом как дубиной. Где-то в гуще Бояр снова мелькает силуэт Франта — быстрый и отчего-то жуткий. Вогель моргает, не доверяя глазам — ей отчётливо кажется, что её наставника подменил кто-то другой, похожий на него, но куда более опасный и хищный, похожий в этом скорее на Охотника. Она успевает лишь слегка приблизиться, когда он, вдруг вынырнув из переплетения тел и клинков, отбрасывает её вбок, прижимает к полу — не то придушивая, не то закрывая от чьего-то удара. Вогель с ужасом заглядывает в его лицо — такое знакомое и такое чужое, искаженное острыми чертами, словно вырезанными из мрамора. Мгновение он смотрит на неё — глаза его едва уловимо меняются, теплеют, и он хрипит, обдавая её кровавым кислым запахом, — Бегите, пока есть время! Встретимся в Доме Рогатого. Вдруг что-то подбрасывает его, как тряпичную куклу — снова Охотник. Вогель отползает к стене, затравленно глядя на их драку. Франт, изгибаясь под каким-то невероятным углом, вспарывает грудь крючконосого Ловчего бердышом, и кричит, уже другим, злым и зазубренным голосом, — Бегите же, черт побери! И Вогель бежит. С трудом она находит в кровавых сумерках помятого, но живого Пьеро и чуть поодаль — удивительно невредимого Безымянного. Игнорируя протесты и крики, она упорно тащит их через зал, напоенная невесть откуда взявшейся силой, стараясь не смотреть по сторонам. Ей хочется остаться, чтобы помочь, чтобы просто, черт побери, быть в этом зале, рядом с теми, к кому она так долго стремилась. Но рассудком она понимает, что приказавший ей бежать, прав и разногласий в этом вопросе быть не может. Уже в сенях, Пьеро останавливается как вкопанный, — Мы не можем оставить их там, это же подло, в конце концов! Вогель шипит устало и зло — Разве ты не слышал, что он сказал? Пьеро обречённо чертыхается, они спешат дальше через тёмные коридоры и комнаты, пока не выбираются на двор. На горизонте тлеет пробуждающийся пьяный рассвет — багряный и тонкий, как свежая рана. В нос бьёт горький запах полыни, подхваченный ветром. Вогель оборачивается на черную громаду терема Малюты позади, уже слегка тронутую первыми лучами солнца, и, пряча в потемневших от усталости веках подступающие слезы, решительно направляется к воротам. Снова пора в дорогу.