Квартал

Увидеть свое лицо на плакате «Разыскивается» — не самый приятный сюрприз, особенно в дороге. Во всяком случае, именно к такому выводу приходят Безымянный и Пьеро, почти не сговариваясь. Плакат нахально смотрит на них со стены тамбура. Черты лиц на нем нарочито резки и остры, словно кости вот-вот прорвут кожу, волосы у Безымянного короче почти на треть — но при этом в изображении есть и ещё что-то, что не даёт квартирантам в полной мере узнать себя, особенно по соседству со Кожаным и Франтом. Однако понять, что именно, им пока не удаётся. Так и стоят вдвоём, покачиваясь в такт дорожной тряске. Изначально они выбираются на поиски того, что в книгах и фильмах с редких кассет называют вагонов-рестораном. Оба толком не ели с самой остановки в Кочевье, а дел с тех пор было наворочено слишком уж много, чтобы голод остался незаметным. В сущности, ни Пьеро, ни Безымянный не знают толком, как и чем платить в загадочном вагоне, какую еду там подают, и сколько она стоит — но есть уж очень хочется. Поборов нерешительность и страх, вызванные встречей с плакатом, они таки обследуют два ближайших вагона — и даже возвращаются с добычей: кольцом копчёной колбасы, аккуратно позаимствованным из чьего-то грузного рюкзака и полупустым остывшим термосом. Трофеи делятся на троих с учётом потребностей спящей Вогель, и поспешно съедаются, дабы уменьшить число улик. По дороге им встречается ещё по плакату в каждом тамбуре: срывай, не срывай — всё без толку. Поезд неторопливо движется через ночную Степь, ритмично постукивая колёсами. Пассажиров в нем немного, большинство из них дремлет неверным дорожным сном. У одних из них вместо ступней — копыта и звериные лапы, у других — на руках длинные загнутые когти, удобные для лесной драки. Они прячут свои тела в человеческую одежду, а иные — и в человеческую личину. Некоторые сходят на глухих полустанках и растворяются в ночи, стоит только им выйти за черту света, отбрасываемого поездом или фонарями на перроне. Вместо них из сумерек поднимаются другие — с тяжёлыми сумками и посохами, навершия которых закручиваются в спираль, берегущую от сглаза и мелких бесов. Квартиранты следят за ними с пристальным вниманием, готовые драться и бежать, но нелюди относятся к ним с глубоким безразличием — их глаза, ясные и подернутые плёнкой, жёлтые и красные, скользят по рядам сидений, выискивая свободные места, и только. Если они и видели плакаты, то вряд ли обратили на них внимание. От них пахнет полынью и тяжёлым звериным духом, или не пахнет ничем вовсе. Это пугает и успокаивает одновременно — чудовищам ни к чему заниматься Ловчим промыслом, а творить лихое дело в поезде, как видно, не принято. Проводник время от времени проходит вдоль вагона, косится на Пьеро и Безымянного, наклоняя вбок крокодилью голову. Внимательные глаза-щёлки за крошечными стеклами смотрят пристально, остро, но беззлобно. Наблюдать за ним странно, но, пожалуй, не слишком страшно — хотя клыкастая пасть и навевает определённые мысли. Лишь однажды он, наклонившись к к квартирантам вполголоса сообщает, — Не знаю, куда вы держите путь, но лучше вам сойти до или сразу после Большого Тракта. Он будет через две станции. Морда его оказывается так близко, что становится виден каждый бугорок на ней. Кажется, что голова его неловко пришита к телу и слишком велика для него — но кто мог сделать такое, Пьеро представить не может. Да и швов, которые могли бы подтвердить подобную догадку, не видно за воротником фирменной рубашки и куртки. Проводник многозначительно покашливает, постукивает рукой в толстой перчатке по спинке сиденья и удаляется прочь. Квартиранты переглядываются. — Как думаешь — долго ли ещё за нами будут гоняться? — спрашивает Пьеро. Безымянный пожимает плечами, — Столько, сколько Йотун посчитает нужным. Или столько, сколько ему позволят время и силы. — Ты это к чему? — К тому, что он явно готовится. Может — к новому Переделу. Но скорее — к чему-то ещё. Есть силы, могущественнее него, и дела, более великие, чем те, что совершает он. Пьеро усмехается в рукав куртки, но не перебивает. — Мы окажемся в Квартале, рано или поздно, по воле Йотуна или против неё, — продолжает Безымянный, — Думаю, это понимает и Франт — потому и послал нас к Рогатому. Из его Дома двери ведут во многие места — значит оттуда мы сможем попасть, куда захотим. — И куда же хочешь ты, Безымянный? — спрашивает Пьеро. Имя, крутящееся в голове, попадая на язык, будто бы обжигает его, и квартирант вздрагивает от неожиданности. Собеседник пристально смотрит на него в ответ. Лицо его мертвеет, будто маска — кажется, что во всем его облике настоящие только глаза, и принадлежат они кому-то чужому, прячущемуся за обликом мальчишки. Пьеро невольно задумывается о том, как изменился его спутник со времен их первого знакомства в холодную осеннюю ночь. От прилизанного чистюли к книжному червю, а потом — к тому, что с трудом можно назвать человеком. Пьеро морщится, слегка прикусывая язык. Кем бы ни казался ему Безымянный, они — квартиранты. А жителям одного Дома негоже бояться друг друга попусту. За всеми этими мыслями от него едва не ускользает ответ, который он не столько слышит, сколько читает по губам: «Колизей» Острая дверная ручка, берущая плату кровью за вход. Тёмная лестница, уводящая во мрак. Безмолвие барельефов под толстой шкурой копоти. И невидимая дорога, сотканная из жутких грез, уводящая в неведомую даль, за горизонт всего, что можно помыслить… Туда, где нет ничего, кроме вечно холодной бездонной пустоты, не имеющей цвета — такой же, как та, что таится во взгляде Охотника и самого Безымянного. Такой же, как та, что порождает своим присутствием Зверь. — Нам пора будить Вогель. Если нам скоро сходить, лучше быть готовыми к этому заранее. Пьеро вскидывает голову, оглядываясь на спутника. Подумав, согласно кивает. Видение, вспыхнувшее в его голове, слишком живо, чтобы легко от него отделаться. Заметив его замешательство, Безымянный едва заметно улыбается, — Не стоит бояться раньше времени. Не все чудовища стремятся вредить людям. — Но некоторые — стремятся… — начинает было Пьеро. — Я не из их числа, — сухо обрывает его Безымянный и добавляет негромко, — Есть ещё кое-что. Он достаёт из-за спины револьвер и протягивает его Пьеро, — Возьми его лучше ты. Я, по правде говоря, не уверен, что смогу как следует выстрелить, если придётся. Квартирант осторожно принимает оружие, цепко схватившись за рукоять. Револьвер кажется непривычно тяжёлым — настоящее оружие, побывавшее, судя по царапинам, не в одной передряге. Он оттягивает тугой клапан возле рукояти — револьвер раскрывается, показывая нутро, блестящее шестью одинаковыми капсюлями. Его собственная «игрушка» не может похвастаться таким богатством, но выкинуть её не поднимается рука — всё-таки подарок. Франт учил полагаться лишь на собственное тело — но разве выстоишь с голыми руками в такую пору? Пьеро неуверенно вздыхает, — Если честно, я и сам не уверен, что смогу выстрелить. — Уже смог. И теперь сможешь ещё, — одергивает его Безымянный, — По тебе это видно, — и, давая понять, что разговор закончен, начинает трепать по плечу Вогель, — Пора подниматься, сударыня! *** Вогель успевает проснуться и даже прикончить свой скудный паек, когда в вагоне появляются нежданные гости, каких в нём не было прежде. Они заходят, когда до Большого Тракта, проходящего через лес и пересекающего железную дорогу, остаётся ещё одна станция: трое мужчин с голодным взглядом и запущенной щетиной, как у людей которые давно в пути и лишены всяческих удобств. Ловчая замечает их первой — и сразу же понимает, что и они заметили её и её спутников. Пьеро и Безымянный схватывают всё без слов — и замирают на мгновение, не зная, что предпринять. Вполне разумным кажется выскочить из поезда прямо сейчас — но пока они раздумывают, как именно это сделать, состав уже трогается, и время оказывается упущено. Один из троицы — с вытянутым скуластым лицом, носящий потрепанный кожаный дублет и перевязь с пухлой кобурой, делает решительный шаг в направлении квартирантов, что-то нашаривая в заднем кармане брюк — медлить больше нельзя. Вогель дёргает за собой мальчишек, проскальзывает по проходу между сиденьями, будто бы случайно роняя позади чей-то объемистый чемодан. Человек в дублете кричит им вслед, — Стоять, паскудье племя! Мы, черт вас дери, Ловчие и… Остаток его фразы отсекает захлопывающаяся дверь тамбура. Защелка в замке проворачивается с глухим скрежетом — преследователей она задержит, но надолго ли? Беглецы гуськом пробираются по шаткому, заполненному грохотом колёс, переходу между вагонами, оглядываясь вполглаза. Судя по ругани и возне, погоня ещё только начинается. — То же мне Ловчие, — цедит сквозь зубы Вогель, — Понабрали всякой шушеры, а те и рады — одна блескотня на уме. В следующем вагоне им встречается ещё один незнакомец — плешивый, сутулый, собравшись было перегородить проход между сиденьями, при виде ошалелых беглецов, он бледнет и хватается за ремень короткой винтовки на плече — но не успевает даже взять её в руки. Широкий клинок катласса рассекает ремень, куртку и рубашку на его плече, взрезая кожу и мышцы — плешивый отшатывается и падает на свободное сиденье по-соседству, зажимая кровоточащую рану. В глазах его читается глубокое удивление, крепко спаянное со страхом. — Не по людски это… — хрипит он, пытаясь встать на ноги, но замолкает, заметив собственную винтовку в руках Пьеро. Однако хрип его будто бы подхватывают понемногу всё новые и новые голоса — низкие и высокие, сиплые и звонкие, они звучат со всех сторон, обрастая значением и мощью. — Негоже творить здесь лихое дело, — звучит откуда-то из-под сидений, где вдруг начинают как-то особенно густо клубиться тени. — Негоже лить кровь на чистые полы! — неестественно высоким ржавым голосом сообщает кто-то невидимый, будто бы прячущийся на багажных полках. Пассажиры, скосив на беглецов звериные морды, недобро щерятся, бурча что-то невнятное. Вогель нервно озирается по сторонам, держа наготове клинок. Вентиляционная решетка над её головой вдруг распахивается со скрипом и лязгом, похожим на клацанье чьих-то железных зубов: — Кто творит бесчинство в поезде, тому смер-рть! Смер-рть! В вагоне становится трудно дышать. В нос бьёт затхлый могильный запах, на коже проклёвываются боязливые уколы озноба. Плешивый съеживается на своём сиденье, пачкая его красным. Квартиранты и Ловчая отступают к следующему тамбуру, уже толком не зная, к чему готовиться. Шествие замыкает Безымянный, бормочущий вполголоса: — С миром пришли — с миром уйдём! Снова переход из вагона в вагон. Снаружи пахнет лесом, густым хвойным и мшистым духом, темнотой под ветвями и топким холодом болотной воды. Никому не известно наверняка, что ждёт их там, в глубокой чаще среди деревьев, но выбора нет — нужно спасаться бегством, пока ещё есть хотя бы небольшой шанс. — Как только окажемся на станции — бежим глубже в лес, не задерживаясь, — негромко инструктирует мальчишек Вогель, — Сколько бы ещё этих… Ловчих там ни было, — она презрительно кривится, — они уж точно захотят присоединиться к своим товарищам. — В лесу мы потеряемся без света и огня, — негромко напоминает Безымянный. — Свет нам ни к чему. Мы ведь не хотим, чтобы нас нашли раньше срока? А спички для костра у меня найдутся, уж не переживай, — Вогель ободряюще похлопывает его по плечу и неумело улыбается, — Не дрейфьте. Прорвёмся! Пьеро, усмехается в ответ, сжимая в руках винтовку, — Прорвёмся! — Прорвёмся, — сухо соглашается Безымянный, пряча пальцы в карманы грязных брюк. Поезд пронзает мучительный визг тормозов, за ним следует толчок, заставляющий беглецов вжаться в пол и стены тамбура. Дверца вагона распахивается, открывая путь на станцию и дальше — в лесную темноту, дышащую, пульсирующую безликим невидимым телом. Уже должно наступить утро, но солнца не увидишь за чёрным маревом деревьев. Пьеро выскакивает на перрон, затравленно глядя, как открываются дверцы других вагонов, и наружу выскакивают и другие люди — с криками, руганью и зловещим хищным смехом. Он снова на охоте, снова — добыча. Да, теперь за ним гонятся не людоеды с кровавыми пастями — но так ли велика разница? Одни готовы убить за сочный кусок плоти, другие — за пригоршню монет. Как ни примеривайся, всё равно окажешься мертвее мёртвого. Ноги сами несут его по песку, перебрасывают тело через ограждение, окуная в сырые объятия кустарника. Он слышит, как следом приземляется кто-то ещё — кажется Безымянный. Ветви бьют по лицу, цепляются за одежду и оружие в руках, словно пытаются вырвать из пальцев злосчастную винтовку. Но Пьеро упрямо продирается вперёд — подальше в лес, в сторону от света и шума, где его легко заметить и схватить, сцапать, словно загнанную лисицу или кролика. Вогель рассекает завесу ветвей несколькими ударами крест накрест, расчищая себе путь. Где-то справа ищут себе дорогу мальчишки — надо бы идти впереди них, да только где же всё успеть в такой суматохе? Воздух вспарывают несколько выстрелов — как видно, предупреждение. Кто-то кричит в металлический рупор, уродующий голос и делающий слова не слишком разборчивыми: — Сдавайтесь, черт вас дери! Ловчую мы не тронем, так уж и быть — но добыча наша по праву! Вогель сплевывает под ноги, выбираясь из кустарника в сумрачный хоровод древесных стволов. Будь она глупее и лживее — может и поверила, и согласилась бы. Да только как смотреть в глаза самой себе, если отступится, если нарушит данное обещание? Чем она отплатит за новую жизнь, подаренную ей на руинах старой? Неужто предательством? Нет уж. Такому не бывать! В голову ударяет шальная мысль — остаться, отвлечь на себя и задержать погоню, но Вогель прогоняет её, как пустое безумство. Много ли она навоюет против десятка стрелков? Далеко Пьеро с Безымянным ли уйдут без неё по лесу, без пути и ориентиров? И она спешит, нагоняет их, хрипло дыша и приговаривая, — Свои, свои! Не сбавляйте ход! Позади режут темноту широкие клинки фонарного света. Погоня уже не столь многолюдна, но оттого не менее упорна. Над головой Вогель проносится пуля, едва не продырявив поля шляпы. Им бы разделиться, уйти в разные стороны — только вот как потом найтись? Идея эта мучает Ловчую, словно глубокая рана, но воплощение для неё подобрать на бегу никак не выходит. Она обменивается быстрым взглядом с Пьеро — тот отчего-то кивает и вдруг, вильнув плечами, срывается куда-то вправо, скрываясь в темноте среди деревьев. Времени останавливать его нет — голоса и хруст ветвей звучат уже совсем близко, фонари шарят по спинам, лишая спасительного укрытия. А Пьеро уже вовсю рвётся вперёд, подныривая под полуповаленные стволы, шурша прелой листвой и петляя, надеясь, что так по нему будет сложнее попасть. Всю жизнь он только и ждал шанса сделать хоть что-то действительно ценное — и теперь, внезапно учуяв такую возможность, будто бы обрёл второе дыхание. Без толку ждать, пока тебя попросят о помощи или доверят что-то — теперь, когда рядом нет ни Якова, ни Франта, готовых вечно поучать его, настало время действовать самому. И Пьеро действует. Чем больше он отвлечет на себя внимания — тем будет лучше для общего дела. Чего бы там ни хотел Йотун — а так просто он этого не получит! Прячась за стволами он звонко выкрикивает навстречу свету, — Эй вы, пёсьи потроха! Чего плетётесь как дохлые? Может вам для скорости прибавить свинца? — и, вскинув винтовку, почти не целясь, стреляет, тут же срываясь с места, не замечая ни отдачи, ни звука выстрела, бьющего по ушам. Он бежит вперёд и вперёд, слыша за спиной хриплые голоса и терпкие ругательства. Пересекает неглубокий овраг, снова останавливается ненадолго — и снова стреляет. Ответом ему служит резкий гортанный вскрик — несколько фонарей сбиваются в кучку вокруг раненого, пока другие продолжают погоню. — Пора кончать сукиного сына! — кричит кто-то из Ловчих. Пьеро узнает голос длиннолицего в дублете. — Почём знаешь, что он не нужен живьем? — отвечает ему кто-то ещё. — Прострелим ноги — один хрен не убежит! Возле Пьеро просвистывают несколько пуль, одна из них обжигает бедро огнём, но боль отступает до поры до времени. Нужно бежать… Дальше, ещё дальше — насколько хватит сил. Тьма вокруг сгущается, воздух делается всё сырее. Почва под ногами становится набрякшей от воды, и вместо листвы всё чаще попадаются кочки с травой, металлически шуршащей, словно она сплошь сделана из тонких бритвенных лезвий. Где-то совсем близко — болото! — догадывается Пьеро. Словно в подтверждение его догадке позади кто-то, заходясь отчаянным кашлем, выдыхает, — Дальше ходу нет. Гиблая топь, ей чёрту! Поворачиваем, Люгер… Уже знакомый голос отрывисто рычит, — Не сметь! Загоним поганца. Чтобы мы такую мелочь упустили? Да не в жизнь… Пьеро почти не вслушивается в их спор, но замечает, что света от фонарей становится куда меньше. Бежать всё труднее — сил почти нет, ноги вязнут в чавкающей топкой грязи. Оборачиваясь в очередной раз, он замечает лишь двоих преследователей — прежде чем остальные успеют присоединиться к новой погоне, Вогель и Безымянный, должно быть, успеют уйти далеко. Но что же делать ему? Разве что выдать себя за более ценную добычу — а удастся ли? Сейчас времени на притворство может не хватить — да и никогда он не был особенно силен в таких вещах. Скрыться в Переграни? А хватит ли сноровки, успеет ли он вовремя исчезнуть за гранью миров, ускользнув от преследователей? Глупо надеяться на то, в чем пока не преуспел толком. Несмотря на весь первоначальный запал, сдаваться на милость Люгера и его товарища или, тем более, умирать, ему чертовски не хочется. Заметив его замешательство, один из Ловчих замедляет шаг, заговаривает вкрадчиво, — Иди сюда, малец! Мы ведь тебя не тронем зазря… Ты не боись… — он тяжело дышит, и речь выходит скорее по-охотничьи резкой, чем добродушной. Пьеро сплевывает через левое плечо, вскидывает винтовку, — Подойдёте ближе — подстрелю, как мишени на ярмарке! Люгер, поглаживая бока, обтянутые дублетом, недобро склоняет голову, — Подумай, малец. Мы ведь Ловчие — убьёшь одного, и другие тебя на куски порвут, так и знай! Слова его звучат важно и пышно, так что квартиранта почти начинает разбирать смех. Этот подонок, гоняющийся за детьми, смеет звать себя Ловчим? По какому праву? Как может он равнять себя с Франтом, с Кожаным — да даже с Феей? — Вы бандиты, а не Ловчие, — снова сплевывает Пьеро, — Куда вам до них! Да к тому же одного из ваших я уже подстрелил, — он презрительно смотрит то на одного, то на другого. У Люгера в руке, спрятанной за спиной, наверняка пистолет. У его напарника — широкий и длинный нож. Продолжать бегство уже поздно — остаётся лишь драка. Только вот как драться с двумя взрослыми? Успеет ли он и вправду перестрелять их прежде, чем они смогут добраться до него? Пьеро делает шаг назад, отступая. Нога с чавканьем уходит в густую грязную жижу, и он неловко приседает, едва не падая в трясину. Успевает даже снова подняться в полный рост — но уже слишком поздно. Ловчий с ножом оказывается совсем близко, а Люгер нацеливает на него пистолет. — Сдавайся, малец. Не дури, — рычит он, прерывисто дыша, — Может мы тебя не больно порежем, как знать? Пьеро осторожно кивает. Поднимает винтовку над головой. Всё тело ноет и гудит, к бедру будто бы приложили кусок раскаленного железа, в висках без умолку стучат барабаны. Всё как прежде на улицах Высокого — только вокруг не безумный Медведь и свита Мальборо, а небритые хищные головорезы с оружием наготове. То-то потешились бы они над мелочью переулочной, который вздумал бы махать перед ними перочинным ножом! Сейчас на помощь ему никто не придёт — он сам выбрал такую дорогу, а значит и отвечать за этот выбор нужно самому. Пьеро делает глубокий вдох. Страшно, как и тогда — только теперь намного, намного сильнее. Но ведь в руках у него не перочинный нож, да и сам он уже другой. Так чего же дрожать, как старый флюгер на ветру? Разве так себя повели бы те, кто всю жизнь воспитывал его и опекал? Уж едва ли… — Чего кочевряжишься… — вопросительно начинает было Ловчий, стоящий ближе к нему, но не успевает договорить: Пьеро резко прыгает на него — так, как учил его Франт — и бьёт прикладом винтовки в челюсть. У виска свистит пуля, ошпаривая жаром левое ухо. Пьеро вскрикивает, стреляет в ответ, не целясь, и промахивается. Снова бьёт ближнего Ловчего, пытаясь прикрыться им от стрельбы Люгера. Удар, уход в сторону, ещё удар — главное не дать опомниться. Винтовка не слишком тяжела — и это на руку квартиранту. Он блокирует удар ножа, снова уходит и снова бьёт, вкладывая в удар всю силу. Приклад врезается в колено противника, чуть выше грязного сапога. В потемках плохо видно, зато отчетливо слышно, как что-то в ноге Ловчего хрустит, и он с воем заваливается на бок. Люгер показывается из-за его спины — он что-то рычит, но Пьеро не разбирает ни слова. Он механически пригибается, виляет влево, вправо и, резким тычком упирая ствол куда-то в бок врага, спускает курок. Стекло фонаря, лежащего на земле, окрашивается алым, придавая лесу оттенок неонового безумия. Люгер вскрикивает — Пьеро стреляет уже ниже, метя в ногу, опять жмёт на спусковой крючок, но без толку — магазин пуст. Квартирант отбрасывает бесполезную теперь винтовку — и кидается прочь, не дожидаясь, пока Ловчие придут в себя. Продолжать погоню они едва ли смогут — а это сейчас самое главное. Ноги из последних сил несут его по краю топкого болотного марева — до тех пор, пока жуткий красный свет совсем не скрывается среди деревьев. Вокруг царит тишина — после агонии погони и драки она кажется оглушительной. Только слышно, как колотится в груди сердце, и по прежнему стучат барабаны в висках. Пьеро судорожно оглядывается по сторонам, пытаясь разглядеть хоть что-то, пока не уверивается в том что он теперь совершенно один. Он глубоко вдыхает и выдыхает — да так и падает на сырую листву без сил, зарываясь саднящей скулой и ухом в мшистый холод у подножия невидимого в потёмках дерева. Но ещё долго, даже в глубоком бессонном забытьи, перед глазами его стоит красный свет чужого фонаря, неподвижно озаряющий деревья.