Как в глупом кино

Помимо репетиций и съёмок Гермионе и Драко приходилось время от времени появляться на публике. И если Малфой, уже успевший пару раз мелькнуть на экране, к публичности привык и заметно наслаждался вниманием папарацци и молоденьких поклонниц, то для Гермионы тусовки были в тягость. Она и во времени активной работы в Министерстве нехотя посещала светские мероприятия: стоило оступиться, сказать не то, повернуться не так — и привет, едкие публикации в “Пророке”, “Ведьмополитене” и прочих магических газетёнках. Мелькать в политической сводке Грейнджер даже льстило, но быть героиней статейки про “Худший наряд на рождественском вечере в Министерстве” казалось оскорбительным. Словом, поначалу Гермиона всеми силами пыталась отлынивать от тусовок. Но назвалась актрисой — изволь соответствовать. Маркетологи и агенты так просто тратить время на приглашения не будут, а от твоей активности напрямую зависит успех киноленты… Уже позже девушка поняла, что в публичности есть свои плюсы и стала понемногу проталкивать идеи равноправия и внимания к экологии. Тот вечер был похож на десятки других таких же. Закрытый показ небольшого независимого кино, красная ковровая дорожка, взятое напрокат в салоне платье… Гермиона со вздохом посмотрела в зеркало. Будь у неё возможность пользоваться магией — она бы просто буркнула заклинание очарования — и на ближайшие шесть часов казалась бы писаной красавицей для всех окружающих. Заклинание было хитрое и неоднозначное, и пользоваться им Гермиона брезговала, но в отчаянные времена… сойдёт и батарея маггловских кремов и пудр. Звонок в дверь застал её врасплох. Она никого не ждала. Сначала решила просто сделать вид, что никого нет дома, но кто бы то ни был за дверью, он был настойчив. Гермиона ещё раз вздохнула, воткнула последнюю шпильку в лаконичный пучок на затылке и пошла открывать. На пороге стояла девица с ядовито-салатовыми волосами. В руках у неё было… что-то. Флакон? Это, в общем, всё, что успела заметить Гермиона перед тем, как лицо обожгло болью. — Не смей приближаться к Драко! Он мой! — Нервный выкрик над головой и звук стремительно удаляющихся шагов Гермиона слышала как сквозь вату. Она седленно оседала на пол и чувствовала только, что ей больно, больно, больно… Кажется, кожа тихонько шипела, расползаясь под каплями жидкости. Кислота? Но какая? Что делать, когда тебя облили кислотой? Была бы у неё палочка… Из чистого отчаяния Гермиона прошептала ацидиум эксаланте, но, разумеется, ничего не произошло… — Ацидиум эксаланте! — грохнуло над головой и боль ослабла. Гермиона открыла глаза. Увидела пару начищенных мужских туфель. Тёмно-синие брюки с идеальными стрелками. Белоснежную рубашку под пиджаком. Бледное лицо Малфоя, из которого как будто выкачали краски. Даже глаза казались какими-то слишком прозрачными. Так они и смотрели друг на друга под нудное тиканье настенных часов. Молча. — Что здесь произошло, Грейнджер? — Драко решительно перешагнул порог и оглядел небольшую студию, в которой жила Гермиона. — Какая-то… — Гермиона выдохнула, чтобы не начать ругаться на чем Хогвартс стоит. — Особа решила, что я не должна к тебе приближаться и облила меня кислотой. — Она встала, придерживаясь за дверной косяк. Сердце ещё панически колотилось, и движения выходили нервными. — Спасибо, кстати. Но что ты здесь забыл? Искал истеричную подружку? — Не понимаю, о ком ты говоришь, — пожал плечами Драко. — У актёров бывают чокнутые фанатки. Видимо, у меня теперь тоже есть. — И тебя это радует. — Не скрою. Повернись. — Он снова поднял палочку и прищурился, рассматривая что-то у Гермионы на щеке. — Будет щипать. Он аккуратно водил кончиком палочки там, где на лицо попала кислота. Гермиона чувствовала, как затягиваются ожоги, как рубцуются ткани, как на месте рубца появляется чистая нежная кожа. А ещё чувствовала — магию. Магию, которая проникала в её истосковавшееся по волшебству тело. Магию, которая залечивала, восстанавливала, спасала. Чужую магию, которая так болезненно сладко обнимала её собственную где-то в середине груди. Магию, которая так долго была — повсюду, а потом исчезла. — Эй! Будешь разводить влагу — останутся шрамы. Но голос разума, да и голос Драко уже ничего не могли изменить. Гермиона стояла посреди своей крохотной квартирки в маггловском Лондоне и беззвучно плакала по оставленной так далеко позади волшебной жизни. Ей было так безразлично то, что Малфой застал эту истерику. Так безразлично, что она выглядела слабой нюней. Она так долго не позволяла себе быть слабой нюней — с магией или без, — что просто устала. С каждым прерывистым всхлипом усталость толчками вырывалась из тела и заполняла комнату. Ещё немного — и в усталости можно будет плыть, как в очень, очень солёном море. Драко молча перекатывался с пятки на носок. Палочку он куда-то спрятал, а руки сунул в карманы брюк — так и балансировал в этих своих франтовских оксфордах, таких блестящих, что смотреть было больно. На секунду Гермионе показалось, что он выглядит… смущённо? Неловко? Неужто низверженный принц Слизерина боится женских слёз? Нет, показалось. Малфой оценивающе оглядел шмыгающую носом девушку и недовольно цокнул языком. Дошёл до крохотной кухонной зоны и налил в высокий стакан воды из-под крана. А мог бы просто воспользоваться магией — неужто не захотел? — На. Успокойся. Поправь макияж. Пора выходить.