Как в глупом кино

*** Долгий остаток вечера напоминал то, что коллеги по кино называли бутылочным эпизодом. Гермиона окончательно расслабилась, Рон перестал жаться и краснеть, а Джинни и Гарри всё-таки вернулись с огромным заварный чайником и разномастными чашками. По негласному соглашению все пересели поближе к камину. Мирное потрескивание дров, ленивая беседа ни о чём, огневиски, залитый в чай как будто тайком от взрослых — всё это навевало сладкую ностальгию по старым временам, когда в гостиной Гриффиндора было сложно учиться, зато весело общаться. — Кто бы говорил, Поттер, — хрюкнула Джинни в ответ выпадку мужа о том, что она успела покорить половину Хогвартса, пока он страдал и боролся со злом. — Помню я ваши с Роном глупые физиономии, когда девчонки прислали вам конфеты с приворотным. И надо же было кое-кому сожрать целую коробку! — Попрошу! Целую коробку съел кое-кто другой. Меня, можно сказать, задело по касательной. — Очень жаль. Может, мозгов бы у тебя прибавилось. — Сомневаюсь, — хмыкнула Гермиона, потянувшись за отставленным было чаем. — Любовные зелья ещё никому ума не прибавляли. Взять хотя бы… — Гермиона, не хочется тебя прерывать, но это моя чашка. — кашлянул Рон. Пауза длилась не дольше пары секунд, но девушке они показались вечностью. То ли она чересчур расслабилась, то ли в голову ударил алкоголь: сердце пропустило удар, как у шестиклассницы. Она и забыла, что можно одновременно чувствовать неловкость, смущение и осознавать комичность ситуации. Было в этом что-то ещё неуловимое, но разбираться дальше Гермионе не хотелось. Достаточно было того, что она в принципе могла чувствовать столько — одновременно. Какое-то почти позабытое чувство. Она неизящно хрюкнула и рассмеялась. — Сразу видно, что ты, Рон Уизли, спал на уроках. Что тебе говорили Люпин и Флитвик? Маг должен беречь свои биологические материалы. Теперь я узнаю все-е-е твои мысли. — Знает он, какие биологические материалы надо беречь, — заржал Гарри, делая в воздухе неоднозначный жест. — Сейчас заколдую тебя — будешь остаток жизни эти свои материалы на завтрак жрать, — буркнул Рон, забрал у Гермионы чашку и сделал большой глоток. — Так о чём я там думаю? Удиви нас. — За удивлением тебе к Трелони, — пожала плечами Грейнджер. — А думаешь ты о том, что пора бы долить в чашку… чего-нибудь. — Вот тебе и невербальная легилименция, — хмыкнул рыжий. — У тебя на лице написано. — Да я понял. Просто ты стесняешься себе огневиски подлить. Конечно, засиделись за полночь. Джинни ушла спать первая, ссылаясь на усталость. Не забыла, правда, настоять, чтобы Гермиона осталась на ночь (“Нечего тебе по ночам таскаться”). Гарри, отчаянно зевая, пожелал друзьям доброй ночи — и наградил их ну очень хитрым взглядом. А Гермионе было так лень куда-то ходить. Её разморило: от эмоций, от пропитанного магией воздуха и уютного потрескивания камина. Голову немного вело от огневиски, а челюсть начала неметь — верный признак того, что с огневиски стоило заканчивать. — Как думаешь… — Она дождалась, чтобы Рон поднял глаза. — Почему нам нужны палочки, чтобы колдовать? Он дёрнул бровью (давно у него этот маленький треугольный шрамик у левого виска?), как будто удивился, что Гермиона спрашивает что-то такое у него. — Они аккумулируют и распределяют… — Энергию, знаю. Так же, как вербальное заклинание помогает сфокусироваться на результате. Но ведь колдовать невербально вполне возможно. — Я не понимаю, к чему ты клонишь. Она и сама уже не понимала. Возможно, алкоголь ударил в голову. Или её просто разморило. Или усталость, эта мерлинова усталость опять затуманила разум. Но ей было так хорошо, так магически спокойно в этом волшебном доме сейчас. Среди волшебников, среди заколдованных сотни назад вещиц. Рядом с волшебником. Гермиона коснулась кончиками пальцев тыльной стороны раскрытой ладони Рона. Знакомые искорки магии тёплыми иголочками пробежали по коже. Что-то похожее она чувствовала — в животе чуть повело при этой странной мысли — когда Малфой водил палочкой по её обожженному кислотой лицу. К Салазару Малфоя. Почему она вообще думает о нём сейчас? Да и не похожа магия Рона на эти его слизеринские энергии. С Роном было комфортно. Надёжно и тепло, как в старом толстом свитере. Как жаль, что у них, слишком молодых, слишком травмированных, ничего не вышло… Мягкие тёплые губы горько пахли огневиски. Она уже не думала, не анализировала. Позволила себе отпустить контроль и наконец-то дать себе чувствовать. Скользить кончиками пальцев по крепким плечам, обтянутым тонким хлопком. Рон же всегда был долговязым и худым — неужели работа в аврорате так его изменила? Или это возраст? Она же тоже меняется… Зарываться пальцами в отросшие рыжие волосы на затылке. В неровном свете камина они казались то почти чёрными, то совсем огненными. Скользить кончиком носа по отросшей за день щетине. Вдыхать запах — такой знакомый и такой другой. Припорошенный огневиски и мужским потом. Как долго у неё не было мужчины? Вся эта канитель с палочками, магией, съёмками… Вечно маячащий на горизонте Малфой (к соплохвостам его!). Постоянный стресс. От Рона шло такое напряжение, что, казалось, воздух в комнате должен был заискрить. А Гермионе наконец-то стало тепло. Нет. Жарко. И этот жар нарастал, пока они долго целовались, вцепившись друг в друга, как потерпевшие кораблекрушение цепляются за проплывающую мимо мачту. И было так хорошо сидеть на коленях у этого удивительного — знакомого и совсем не знакомого, такого изменившегося — мужчины. И чувствовать себя, наконец, защищённой. Горячие руки крепко сжали талию. — Гермиона, подожди. — Голос звучал хрипло, как будто Рон выдавливал из себя слова через силу. — Ты не этого хочешь. Она откинула голову, глядя на него из-под полуопущенных ресниц. Волосы растрёпаны. Глаза горят. Губы сжаты в тонкую упрямую ниточку. — Я знаю, чего я хочу. Он вздохнул и, ещё раз проведя ладонями ей по спине, аккуратно ссадил девушку с колен. — Нет. Просто мы много выпили, ты и я. И устали. Ты не можешь трансгрессировать сейчас, да? Пойдём, я поймаю тебе такси.