Инопланетный партизан

      На Валон Латоре учили, что жить счастливо, да и жить вообще, можно только вопреки Вселенной, день за днём выцарапывая победу у материи. Всё природное подвержено распаду и несёт в себе изъян; научившись же создавать лучше, чем природа, можно вновь и вновь восстанавливать затронутое распадом, и тем самым восторжествовать над всяким тленом и смертью. Плоть естественная есть дар природы, а значит дар несовершенный, несущий в себе предпосылки неизбежного разложения. Поэтому плоть даровая неизбежно вытесняется плотью трудовой, возобновляемой — металлической, наномеханической.       Малва зашла по этому пути дальше большинства сородичей, пусть и не по своей воле. Дальше неё ушли лишь совершившие полную конверсию. От прежнего, естественного тела — если таковым можно считать рождённое искусственной маткой — осталось меньше половины. И даже оставшиеся живые клетки уже не могли ни питаться, ни делиться, ни функционировать без помощи триллионов молекулярных и квантовых машин. Биохимический оркестр, прежде страдавший от губительного разлада, сменил инструменты и исполнял новую музыку под строгим контролем нанотехнологического дирижёра. Глубочайшая власть над материей, которую обрела наука за двести веков прогресса, позволяла создавать жизнь искусственную, а значит и замещать естественную, поддавшуюся распаду. Разум добрался до манипуляции фундаментальными полями, сумел вдохнуть порядок и смысл даже в вероятностный танец мельчайших квантов. Так обретало жизнь мёртвое и воскресало умершее; неизлечимое исцелялось, неспособное жить обретало бессмертие.       Спасение от увядания возможно через созидание и познание. Это считалось общеизвестным. Но Малва добавляла к этой общепринятой мудрости свою мысль: разрушительные силы необходимо поставить на службу и преобразить, превратив в силы созидательные. В Тайатон Арване Малва действовала, исходя из этого принципа. Так поразившие биоценоз болезни стали движущей силой его возрождения в новом облике; то, что убивало старые виды, подпитывало новые, более совершенные. Сделать яд нектаром куда элегантнее и мудрее, чем просто избавиться от отравы. Однако возможно это не всегда.       Малва презирала кибер-диссидентов и спиритуалистов любого толка, хотя признавала полезность первых в случае реализации некоторых исключительно маловероятных сценариев. Спиритуалисты же являлись для неё объектами постоянной критики и неприязни.       В этом Малве помогал Юрва, вставляя свои аргументы. Как можно заниматься духовной самонаркотизацией, когда Великий Труд ещё так далёк от завершения? Когда во Вселенной бушует ещё так много разрушительных сил, что следует превратить в созидательные и восстанавливающие? Когда наука ещё только-только подошла к овладению временем? Время — главная загадка, главное препятствие к последнему, окончательному торжеству.       После того, как в теле Малвы программируемого металла по массе стало больше, чем крови, она в полной мере осознала важность власти над временем. Живое белое золото вместе с более примитивными молекулярными машинами вернули ей здоровье и красоту. Материал являлся подлинным чудом, превосходящим самые продвинутые нанотехнологии прежних времён. В основе его прочности и пластичности, помимо способности оптимально распределять энергию, лежала технология манипуляции ходом времени на субатомных масштабах. Живое белое золото являлось ступенью к ещё более совершенным кристаллам аата-тинты, сулившим завершение — пусть даже предварительное — одной из трёх частей Великого Труда.       Великий Труд есть преобразование самих себя и прочей материи из тленного и несовершенного в нетленное и совершенное; преобразование невозможно без познания; познание невозможно без подлинной науки, и потому отказ от неё в пользу иллюзорных откровений спиритуализма есть отказ от Великого Труда. Отказ от Великого Труда — вечная смерть, объяснял Юрва.       Много лет Малва жила с ощущением, что чем больше вкладывается в свои творения, тем больше истощается и распадается сама; чем совершеннее и прекраснее созданные ей виды, тем меньше сил в ней самой; но достигнув точки максимального разрушения, она возродилась к новой жизни, в которой разрушительная некротическая сила потеряла над ней всякую власть и уступила место жизнеподдерживающей. Иногда ей казалось, что именно созиданием мира и творчеством она заслужила это спасение; то было даже верно, если подразумевать не только личный вклад, но и общий созидательный труд всего её народа. Благодаря этому она до конца поняла убеждения возлюбленного.       Тем более важным она считала поддержать Юрву в его собственном творении — пусть и осуществляемом с помощью дюжин незримых помощников в телепатической сети.       — Сочувствую, что на твою долю выпала такая беда, — пожалел её Юрва.       Шёл очередной сеанс связи. Малва сидела перед голограммой в квартире, в окружении горшков с цветами и прочими растениями. Из-за нехватки оборудования, Юрве временно пришлось перебраться на дрейфующий в море корабль. На расстоянии они предпочитали общаться с помощью голограмм — чтобы видеть друг друга собственными глазами.       — Благодарю. Но я давно оправилась. Зато испытала на себе последние достижения биокибернетики и могу без опаски хватать лабораторную посуду после термообработки, — шутливо откликнулась Малва. — Беда, что нас не уничтожает, лишь делает сильней.       Малве было приятно трепетное отношение Юрвы к её состоянию; и тем сильнее она радовалась, что отныне здорова. Разве что, последствиями перенесённой болезни и вызвавших её генетических дефектов являлись пониженная болевая чувствительность и крайне высокая устойчивость к ядам.       — Завтра хочу систематизировать собранные знания о поглощении аата-тинтой жёсткого излучения, — сменил тему Юрва. — Тебе отправить?       Голограмма зарябила, как будто устройство передачи начало сбоить.       — Да, — Малва махнула рукой. — Юрва, друг дорогой, не ряби, пожалуйста. Твои камеры хотят представить тебя в виде бесформенной кляксы. Не дай им осквернить этой ложью свой прекрасный лик и перезапусти их.       Голограмма погасла. Связь оборвалась. Попытка восстановить соединение успехом не увенчалась. Вспомнив о том, что на корабле друзья Юрвы исследуют некие инопланетные артефакты, Малва ощутила дурное предчувствие.       Она немедленно запросила изображение со спутника и вызвала всех находящихся на корабле через аксионную телепатическую связь. Сначала своими собственными силами, затем — через станцию ретрансляции.       Никакого ответа. А там, где минуту назад плыл корабль, плескались лишь серебристые звёздным светом волны.       Корабль ушёл под воду? Нет, тогда бы связь не прервалась. Взорвался? Спутник зарегистрировал бы вспышку, от взрыва остались бы следы. Корабль исчез!       Малва немедленно сообщила о случившемся на станцию спасателей, исследователям инопланетных технологий и всем, кто мог бы помочь или хотя бы объяснить случившееся.       Затем резко встала и вцепилась когтями в высокую каменную вазу с прототипом нового тростника. Ум захватили страх и тоска. Сначала она, затем Эймо, а теперь и Юрва. Всех их преследовали беды, одна другой запутанней и сложней. Но это означает лишь одно — нужно действовать. Как и всегда.       Снова связавшись с исследователями инопланетных технологий, Малва побежала переодеваться.

***

      Минули сутки с таинственной пропажи. На том месте, где исчез корабль, стояло другое судно — длинное и широкое, под завязку набитое чувствительными датчиками и детекторами. Они изменяли концентрации экзотических частиц, сканировали дно и воду всевозможными излучениями.       Малва стояла на корме и глядела на тёмную водную гладь, в которой отражались колючие звёзды.       Сзади подошёл алтимэ экстравагантного облика в тёмно-зелёном одеянии. Его лишённая волос голова была украшена множеством крупных бриллиантов и изумрудов, вмонтированных в череп.       Малва повернулась к нему.       — Сумели что-нибудь обнаружить? — тревожно спросила она.       — Ничего нового, Малва Айранон, — печально ответил экстравагантный алтимэ. — В момент исчезновения орбитальные детекторы зарегистрировали возмущение гравитационного поля и незначительную флюктуацию потока галактических аксионов. Сейчас здесь нет ничего необычного.       — Есть гипотезы, Нойро?       — К сожалению, природа события лежит за пределами наших нынешних научных представлений, — ответил физик. — Моё личное мнение — их перенесло куда-то очень далеко. Мы продолжим исследовать феномен. Но боюсь, что силами Валон Латоры их не вернуть.       — Благодарю за всё, — тихо произнесла Малва. — Я немного постою здесь? Мы ещё не уплываем?       — Постой, конечно. Нам ещё нужно завершить набор данных.       Сказав это, Нойро удалился. Вновь повернувшись лицом к морю, Малва вытащила из волос изумительную заколку из родия в форме пестрокрылки, с крыльями, украшенными сотнями крошечных рубинов. Полюбовалась — она очень дорожила этим украшением. Протянула руку за борт. Родиевая пестрокрылка выскользнула из металлической ладони.       — Мой подарок тебе на разлуку, — пестрокрылка нырнула в холодные волны с лёгким всплеском. — Даю обет перед морем и небом: мы выручим тебя, мой дорогой Юрва.

***

      Эймо Миёкёлё распахнул окно и подставил лицо свежему ветру. С севера надвигались тёмные снеговые тучи. Внизу колыхалось море ультрамариновой листвы. Кричала стая белых лунти.       На плечо Эймо опустилась рука сестры. Обняв его, она встала рядом.       — Малва, я не в силах найти слова, чтобы передать радость. Снова мыслить, говорить — чудо. Мой разум долгие годы томился в заточении глухих снов, — сказал Эймо, обняв сестру в ответ. — Клянусь, что не пожалею никаких усилий, чтобы дать тебе не меньше, чем ты подарила мне. И — обещаю — больше никаких безрассудных опытов над разумом.       Малва ласково почесала коготками в бело-серебряных волосах Эймо. От природы обладавший, как и сестра, красно-рыжим цветом волос, он всегда любил экспериментировать со внешностью. Перекрашивал волосы по десять раз за год. Сестра видела его золотистым, фиолетовым, синим и даже черноволосым. Чаще всего он отдавал предпочтение классическому бело-серебряному. И краска прекрасно продержалась все мучительно долгие годы вегетативного состояния.       — Я была столь же безрассудна и, боюсь, готова снова лезть в пасть мироздания, — сказала Малва. — Последние двенадцать местных лет и для меня были злым временем. Твоё исцеление вернуло радость в мою жизнь.       — Что же случилось? Снова предательство тела? — забеспокоился Эймо, бросив взгляд на механическую руку сестры.       — Нет. Институт кибернетической медицины теперь следит и ухаживает за мной как за хрупкой драгоценностью, — весело ответила Малва. — Я их фронтальный экспонат теперь, которым они хвастались перед коллегами с других миров. Если у меня возникнут неполадки, их учёный совет расцарапает мебель от стыда. Вместе с оборудованием. Порой они немного навязчивы со своими обследованиями. Но если серьёзно, то трудности со здоровьем позади. Как только ты окончательно оправишься, получишь телепатический рассказ о всех событиях недавних лет. Сейчас я здорова, как никогда. Нет, случилась совсем иная беда.       Ветер бросил в лица алтимэт первые капли стылого дождя.       — Что-то с Юрвой? — догадался Эймо. — Я помню, он любил тебя и был хорошим другом мне. Ты говорила, что он помог исцелить меня своими опытами с аата-тинтой, и в твоих глазах я увидел печаль. С моего пробуждения он так и не появился. Неужели он погиб?! Если так, то это великое горе.       — Нам это неизвестно, — поникла Малва. — Он работал с аата-тинтой на корабле своих приятелей, Мойлоро Морэонро и Эйонэ Мистанон, так как более нигде не нашлось свободного оборудования достаточных возможностей. Эти двое получили в свои руки артефакт из Малого Гиперкубического города. Совет Звёздных Археологов исследовал находку без должной въедливости. То, что они посчитали всего лишь экзотической игрушкой для сверхразумных существ, оказалось опаснейшей вещью.       Эймо закрыл глаза.       — Мойлоро и Эйонэ были правы, но просчитались и сами. Это был ключ, открывающий путь в удалённую часть Вселенной — или вовсе за её пределы. Мойлоро считал, что с помощью артефакта можно установить контакт с его создателями. Три местных года и пятнадцать дней назад корабль исчез посреди моря, а гравитационные датчики на орбите зафиксировали аномальные колебания пространства-времени. С тех пор о пропавших ничего не известно.       — Есть ли надежда, что они смогут вернуться? Есть ли возможность последовать за ними?       — Неизвестно, Эймо. Мы почти ничего не понимаем в том, как работают технологии строителей Гиперкубического города. Я не верю, что Юрва мог быть настолько беспечен, что по своей воле отправился в другой мир, не сообщив об этом всем. Когда он пропал, мы вели беседу по голографической связи. Эйонэ и Мойлоро — научные авантюристы, но никогда не подставили бы друга. Подозреваю, что они могли случайно включить загадочное устройство и выпасть в дверь, что не смогли вовремя захлопнуть.       — Мы должны понять, что произошло… запросить помощь с других планет, если понадобится.       — Мы уже это сделали. Специалисты по инопланетным технологиям пришли к выводу, что возможностей Валон Латоры недостаточно, чтобы разобраться в прочих артефактах Гиперкубического города и планируют отправить их в более продвинутую систему релятивистским кораблём-курьером, — рассказала Малва. — Там смогут разобраться и понять, куда унесло Юрву, Мойлоро и Эйонэ, и как их вернуть. Осталось убедить посадить в зонд и меня.       Эймо сжал плечо сестры в знак поддержки.       — Ты уверена, что тебе стоит лететь? Это риск. И займёт много лет, — усомнился брат. — Одну тебя не отпущу! Юрва помог спасти меня, а я помогу спасти его! Только все вместе мы способны на великие дела.       Малва положила голову на плечо брату.       — Значит, полетим вместе, — сказала она. — Юрва очень мне дорог. Мы должны его выручить. Особенно я.       — Сколько алтимэт уместится в зонд?       — С нами полетят трое. Есть свободное место ещё для кого-то одного, не считая нас.

***

      Поднимаясь по трапу зелёно-красного космолёта, Малва повернула голову и окинула прощальным взглядом пейзаж родного мира. Чёрная взлётная полоса с ультрафиолетовой подсветкой уходила в сторону бескрайних, усыпанных озёрами равнин, что отделяли окрестности Элтакэйо от Вьюжных гор. Тусклым серебром в звёздном свете блестело здание терминала. За полупрозрачной оградой, предохраняющей от животных, темнели чернолиственные леса. Среди деревьев стелился стылый туман и мелькали светящиеся цветы.       Малва переглянулась с Эймо. Тот понял её без слов и даже без телепатии. Печально прикрыл глаза.       — Мне тоже грустно покидать Валон Латору, — отозвался алтимэ, поднявшийся первым. — Но того требует долг. Утешьте себя мыслью, что покидая дом, вы приближаете время, когда звёздные системы станут близки, как планеты одной звезды.       Ничего не ответив, Малва прошла в салон космолёта. Вместе с Эймо сели на приготовленные им места. Малве досталось место у иллюминатора.       Когда все шестнадцать пассажиров заняли свои места, а груз надёжно закрепили в грузовом отсеке, двери закрылись, а трап отстыковался. Космолёт пришёл в движение и вырулил на взлётную полосу, набирая скорость. Проснулись многорежимные двигатели. Взлёт и первоначальный разгон осуществлялись в турбовинтовом режиме.       Космолёт мягко оторвался от взлётной полосы и устремился в звёздное небо. Малва ощущала противоречивые чувства, одновременно радуясь и печалясь. Далеко внизу проплыли тусклые огни Элтакэйо. Россыпь ультрафиолетовых, изумрудных и алых фонариков помигала путешественникам на прощание.       Набрав высоту в десять километров, двигатели трансформировались в прямоточные. Изменение конструкции двигателей в полёте являлось возможным благодаря использованию программируемого полисплава. Подключившись к космолёту, через датчики на обшивке Малва увидела изумрудное пламя, вырывающееся из сопел. Лёгкая перегрузка вжала в кресло.       — Обожаю смотреть, как горит пентаборан, — сказала Малва брату. — Удивительно красивый цвет. Помнишь, как мы в школе сделали стенд с огнём всех цветов?       — Помню. Сто стандартных лет назад, — отозвался Эймо. — Тебе больше всего литий жечь понравилось, а мне медь.       Набрав высоту в сорок километров, двигатели претерпели финальную трансформацию, став ракетными. Пентаборан, реагируя с фторидом кислорода, вспыхнул ещё ярче. Волшебное зелёное пламя несло космолёт к границам атмосферы, преодолевая мощную гравитацию массивной планеты. Вскоре из иллюминатора стали видны полярные сияния над ледниковыми зонами Валон Латоры. Искусственное магнитное поле и защитный газовый слой на границе стратосферы сдерживали вредоносные излучения красного карлика, что в прошлом обрекал обитателей планеты на тяжёлые болезни.       Химикаты из выхлопа космолёта, попадающие в атмосферу, поглощались специально разработанными воздушными бактериями и использовались биосферой.       Закрыв глаза, Малва наблюдала за полётом через сенсоры космолёта.       Над горизонтом вспыхнул охряно-оранжевый пожар. Латиора, с поверхности кажущаяся алой, из верхних слоёв атмосферы и космоса выглядела иначе. Далеко внизу, в стратосфере, виднелись белые точки гигантских аэростатов. Наверху, на низких орбитах, в свете звезды поблёскивали космические станции и спутники.       — Малва, когда на Валон Латоре построят космический лифт, и перестанут жечь ужасающее количество топлива? — насмешливо спросил Эймо.       — Вскоре после того, как все населённые системы соединят подпространственными туннелями, — ответила Малва, упоминая проект, что пока что находился лишь на стадии разработки необходимых для него технологий.       — Хороший ответ.       — Стала бы я давать плохой?       Вскоре космолёт вышел на низкую орбиту вокруг Валон Латоры. Предстояла стыковка с третьей транспортной станцией. Эта орбитальная конструкция длиной более чем в два километра, похожая на причудливое металлическое растение, выступала перевалочной базой для аппаратов, направляющихся к другим планетам системы Латиоры — а иногда и для тех, что направлялись к другим звёздам.       Стыковка произошла без происшествий. Космолёт, двигаясь относительно станции не быстрее танцора, приблизился к стыковочному шлюзу. Биомеханические щупальца мягко обхватили транспорт и подсоединили к двери гибкий коридор. Второй коридор, потолще, прицепился к грузовому люку космолёта.       Дверь разгерметизировалась, и воздух из салона наполнил гибкий шлюз-коридор. Пассажиры один за другим покидали кресла и выходили из космолёта. Малва и Эймо оказались в шлюзе первыми. В невесомости организм быстро перестраивался на иной режим работы. С непривычки ощущения казались немного неприятными.       — А я люблю невесомость, — выдал Эймо, цепляясь за поручень.       — Это хорошо, — бесстрастно оценил один из попутчиков.       Когда все алтимэт покинули салон, дверь космолёта герметизировалась снова. Заработали насосы, выкачивая из шлюза лишний воздух. Внутри космической станции поддерживалась инертная газовая среда из аргона и гелия с давлением в одну двенадцатую от атмосферного на поверхности Валон Латоры.       Все, кроме Малвы, прикрыли глаза мигательными мембранами, чтобы избежать высыхания глаз. Искусственным же глазам высыхание не угрожало. Лёгкие сжались, выпустив остатки газа. Укреплённые ткани организма с лёгкостью держали внутреннее давление.       Малва позволила воздуху утечь из лёгких и полностью переключилась на энергию аккумуляторов.       Открылась внутренняя дверь шлюза. Показалась голова работницы станции в обруче со смешными антеннами — с шариками на концах.       — Как вас много! Заходите, заходите, — гостеприимно пригласила работница.       Одета она была в светло-зелёный комбинезон с дополнительными манипуляторами в виде тонких серых щупов с захватами, отлично помогавшими передвигаться в невесомости.       В разреженной аргоновой атмосфере голоса звучали презабавно. На станции ощущалась приятная прохлада.       Собравшись в круглом отсеке с кучей поручней и верёвок, алтимэт принялись дожидаться дальнейших указаний. Малва подлетела к иллюминатору и поглядела на медленно вращавшуюся внизу Валон Латору.       — Как интересно! Шестеро — на звездолёт! — работница с антеннами восхищённо оглядела часть собравшихся. — Путь остальных лежит на комплекс энергосбора у Латиоры. Обождите немного моего коллегу, он заканчивает проверку крепления грузов.       Ожидание прошло в неспешной беседе. Наконец, будущих межзвёздных путешественников повели в один из боковых отсеков. Преодолев около двухсот метров по запутанным коридорам станции, они вышли в ещё один шлюз. Включились насосы, оставив шестёрку путешественников в вакууме.       Открылись врата в космос.       Пройдя руками по короткой металлической мачте, алтимэт забрались в люк релятивистского курьера, к которому роботы уже успели прикрепить буксир. Сам звездолёт состоял из трёх отсеков, в сумме дававших длину около двухсот метров. В переднем, напоминавшем заострённый шестигранный кристалл бледно-голубого цвета, располагались генераторы защитного экрана, жизненно необходимого для полётов на релятивистских скоростях, а также устройства магнитного торможения, позволяющие за счёт взаимодействия с галактическими и звёздными магнитными полями сэкономить топливо на заключительном отрезке долгого пути. От «кристалла» отходили двенадцать блестящих серебристых мачт с проекторами защитного экрана и прочими устройствами. Второй, меньший из трёх, напоминал ажурный металлический светильник, и в нём располагался грузовой отсек. Задний, самый большой, в три четверти от всей длины, представлял из себя вытянутый эллипсоид, на который были насажены три ослепительно-белых тора, покрытых затейливыми серебряными узорами. С той стороны раскрывался фотонный парус, сделанный из удивительного материала, представляющего из себя практически идеальное зеркало, способное полностью отражать жёсткое рентгеновское излучение. Чрезвычайно плотный, парус весил бы ужасающе много, не будь он исключительно тонким — не толще стенки мыльного пузыря. Но даже так его масса составляла одну десятую от массы звездолёта. Кроме паруса, в третьем отсеке располагался запас обработанных особым образом металлических гранул, используемых в качестве топлива в реакторе электрослабого горения. В этом в высшей мере продвинутом и сложном устройстве воспроизводился процесс, протекающий в массивных умирающих звёздах. Излучение реактора, состоящее из высокоэнергичных нейтрино и гамма-квантов, фокусировалось и использовалось как источник тяги.       На Валон Латоре, мире молодом и малонаселённом, пока не умели делать таких парусов и реакторов.       Для выведения звездолёта на траекторию разгона, к заднему отсеку приделали отделяемый буксир с термоядерным двигателем.       Алтимэт расположились в грузовом отсеке, в тесной комнате над контейнером, содержавшим в себе все таинственные инопланетные артефакты, собранные за последние полвека. Их исследование силами более продвинутого мира могло подарить огромный прорыв в познании устройства Вселенной и тайн других цивилизаций, а также обещало раскрыть загадку происшествия с Первым Ключом и указать путь к спасению пропавших. Кроме инопланетных артефактов, в грузовом отсеке разместили контейнеры с информацией о последних достижениях Валон Латоры. Немалой гордостью для Малвы оказалось то, что на звездолёте нашлось место для контейнера с образцами генного материала созданных ей видов.       Задраив люки, алтимэт расселись в глубокие мягкие кресла, позволив биомеханическим ремням обхватить себя. Все шесть подключились к энергетической сети звездолёта. Помещение наполнилось той же разреженной смесью аргона и гелия — так пассажирам было лучше, чем в вакууме.       Релятивистским транспортом управлял искусственный интеллект роя нанороботов, распределённый по всему кораблю для повышения надёжности. На время полёта разум пассажиров частично соединялся с интеллектом звездолёта, позволяя в полной мере ощутить себя космическим странником, несущимся сквозь пространство на невообразимой скорости.       — Ну, дорогие друзья, предлагайте темы для обсуждения, — телепатически обратился к собравшимся один из попутчиков, специалист по ксенотехнологиям, невысокий алтимэ с жёлтыми глазами и длинными пушистыми тёмно-серыми волосами. — Если кто-то из вас всегда хотел что-то рассказать или обсудить, но откладывал из-за недостатка времени, сейчас самое время достать вопрос из кладовых памяти. Впереди четырнадцать долгих лет интереснейших бесед с перерывами на сон.       Все собравшиеся ещё в совсем юном возрасте подверглись улучшениям, позволяющим без вреда для здоровья и психики годами пребывать в неподвижности, невесомости, без воздуха и еды, в условиях повышенного радиационного фона.       — Друзья, какие у вас любимые деревья? Или грибы? — невинно поинтересовалась Малва у собравшихся.

***

      За шесть суток буксир вывел звездолёт на траекторию разгона и отбыл обратно на Валон Латору. Звездолёт распустил фотонный парус, точно волшебный космический цветок. С околозвёздной станции энергосбора ударил мощнейший луч рентгеновского излучения, способный за несколько секунд испарить немаленький астероид. Но парус сдержал обрушившуюся на него мощь, и звездолёт начал разгон.       Когда луч исчез, звездолёт уже ушёл дальше от Латиоры, чем обращалась самая дальняя из её планет. Парус сложился и вернулся в задний отсек релятивистского курьера. Проснулся реактор электрослабого горения, и из двигателя вырвался незримый поток стремительных нейтрино, разбавленных гамма-квантами.       Вокруг лежало бескрайнее межзвёздное пространство. Мерцающий призрачным сине-голубым сиянием защитный экран спасал звездолёт от встречных частиц газа и пыли, позволяя разогнаться до двух третей скорости света.       Малва крепко спала в своём кресле, устав от двадцатого по счёту обсуждения категорий топологической философии; Эймо пытался сочинять стихи и развлекать ими смурного ксеноархеолога.