***
Вскоре острый слух Инид улавливает крик матери со второго этажа: — Инид, ужин! Уэнсдей ничего не слышит. Это совершенно не удивительно: в доме, расчитаном на стаю оборотней, должна быть отличная звукоизоляция. Никто не хочет проснуться от… Не предназначенных для ушей родни звуков и краснеть всем домом ещё неделю. Чтобы тебя услышали в другой комнате, нужно действительно громко орать. Инид поясняет этот нюанс, пока ведёт Уэнсдей вниз. Лестница со второго этажа на третий расположена в дальнем закутке этажа, до кухни они идут через несколько комнат, в каждой — несколько дверей в иные помещения. Дом расчитан на куда большее число жильцов, чем сейчас. Инид даже не пытается объяснять дорогу — бесполезно. Уэнсдей замечает: — В этом доме будто движутся стены. Как в особняке Холмса, — она выглядит заинтересованой. Инид просто чувствует, что ей не стоит знать, о чем речь, но Уэнсдей уже поясняет, заметив пустой взгляд Инид: — Это первый серийный убийца Америки. Он построил особняк, полный смертельных ловушек и тупиков. Используя труд разных подрядчиков, Холмс добился того, чтобы план здания существовал только в его голове, — Уэнсдей на секунду прерывается, и Инид использует паузу, чтобы затащить еë в одну из боковых комнат и поцеловать, прижав к двери. Не то чтобы Инид возбуждали разговоры о маньяках. Черт, дело именно в том, что они ей совсем не нравятся. Инид надеется, что у Уэнсдей не выработается условный рефлекс на подобные темы. Уэнсдей отстраняется, откинув голову и открыв Инид доступ к горлу, и тянет: — Скелеты своих жертв Холмс продавал медицинским кафедрам. Любопытно, что с ними стало? Инид легонько кусает Уэнсдей за шею, там, где бьëтся сонная артерия, и со вздохом упирается лбом в плечо Уэнсдей: — Уилла, просто не надо. Мне это не нравится. — Хорошо, — в голосе Уэнсдей сдерживаемый смех, но она хотя бы не продолжает разговор. Уэнсдей игриво проводит короткими ногтями вверх вдоль позвоночника Инид и отодвигается в сторону. — Нас кажется ждут? — Определенно. Идëм. На кухне мать Инид уже достаёт из духовки сочный мясной пирог. Похоже, она ушла из лавки ещë до еë закрытия, чтобы успеть накрыть поздний ужин. Обычно они собираются вместе только для завтрака, и Инид тронута. Братья уже сидят за накрытым столом, отец помогает матери нарезать пирог. Инид, кашлянув, начинает: — Мам, пап, вредители, это Уэнсдей Аддамс, моя девушка, — Инид ловит скептический взгляд матери, но Инид не даст ей себя сбить. Не сейчас. — Уилла, это Мюррей, мой отец, и Эстер, моя мама. Слева на право мои братья: Остина и Доннера ты уже знаешь, дальше Дилвин и Гаррет. Остин и Доннер просто кивают. Балбес Дилвин подскакивает и отвешивает витиеватый поклон, Уэнсдей невозмутимо отвечает ему реверансом. Гаррет добродушно усмехается: — Приятно познакомиться, Уэнсдей. Не пора ли однако прикончить этот пирог? Отец серьезно смотрит на Уэнсдей, раскладывая по тарелкам нарезанный на ровные восемь кусков пирог, и роняет: — Рад тебя видеть. Тесак в руке придаёт его словам веса. Все хотят спать, и импровизированный ужин не длится долго. Доннер упоминает, что помог Ларчу отнести вещи в выделенную Уэнсдей комнату, раз уж на дороге его помощь не пригодилась. Инид провожает Уэнсдей до двери, готовая к долгим игривым прощаниям. Уэнсдей быстро касается губами кончика еë носа и захопывает дверь. Вот тебе, Инид, вся романтика на вечер. Инид подозревает, что будет спать плохо, как всю последнюю неделю: в мутных кошмарах она бежит, убегая, догоняя? Она вскакивает каждые несколько часов, насквозь мокрая, с выпущенными когтями и рвущимся из горла рычанием. Инид вырубается, как только еë голова касается подушки. Ей действительно снится кошмар. Уэнсдей внимательно слушает размытую фигуру. Инид не может еë разглядеть, но ей хочется разорвать тварь в клочья. Это что-то врожденное, будто перед ней находится враждебный вид, будто само его существование несовместимо с еë жизнью. Уэнсдей слушает тварь, смотрит на тварь и совершенно не замечает Инид. Инид просыпается от того, что еë лодыжки касаются холодные пальцы. Уэнсдей сидит в изножьи еë кровати, скрестив ноги. Подавшись вперёд, она подпирает рукой подбородок и разглядывает Инид, как-то по диагонали завернувшуюся в кокон из одеяла. Одна босая нога почти свешивается с кровати, предназначенная охладить остальную Инид, но не слишком сильно. Именно эту конечность придерживает Уэнсдей. Поймав сонный взгляд Инид, она пожимает плечами: — Во сне ты скулишь, рычишь и пытаешься сброситься с кровати. Будто это вообще все объясняло. Инид даже не уверена, что уже не спит, это объяснило бы абсурдность происходящего. Выпутавшись из одеяла, она рывком притягивает Уэнсдей к себе и падает обратно. Уэнсдей трепыхается в еë объятьях. Инид рефлекторно сжимает еë плечи сильнее и сразу успокаивается: Уэнсдей не вырывается, ей просто неудобно. Тихая ночная Уэнсдей кладёт голову на плечо Инид и смотрит блестящими черными глазами. Инид шепчет в полусне: — Не слушай эту мерзость, — еë глаза закрываются, — спи, моя Уилла.***
Уэнсдей решает проявить немного активности, раз уж это важно для Инид. Запомнить: не начинать флирт… Здесь Уэнсдей спотыкается даже мысленно, от слова еë тянет плеваться. Игра, вот, отличное понятие. Она собирается всю оставшуюся жизнь игнорировать тот факт, что для каждого действия из области романтики ей нужны эвфемизмы. Так вот, не начинать игру с рассказа о маньяках. Эффект конечно был, но Уэнсдей никак не рассчитывала на попытку заткнуть еë поцелуем. Верный эффект, неверная причина. Захлопнув дверь перед носом Инид, она запоздало осознаёт, что что-то упустила. Ладно, исправлять уже поздно. К радикальному посягательству на личное пространство Инид Уэнсдей приводит бессоница. В последнее время ей не нравится то, что она видит, засыпая. В еë снах холодные мертвые глаза то Гуди-девочки, то Гуди-старухи, еë оплывшее землистое лицо и грубый монотонный голос, смысл слов которого от неё ускользает. Но в некоторые ночи сон бежит еë, и это даже более неприятно, чем чертовы кошмары. Сначала Уэнсдей намерена посидеть, прислонившись спиной к кровати Инид. Просто Уэнсдей рядом с ней спокойнее. Возможно, это поможет Уэнсдей наконец заснуть. Но Инид тоже терзают дурные сны. Она то рычит и мечется, то замирает, кутаясь в одеяло и поскуливая. Еë кровать достаточно большая, и Уэнсдей, поколебавшись, проскальзывает к изножию. Просто пол жёсткий, а кровать большая. Вовсе она не думает, что чуткий сон оборотня все еще не нарушен еë вторжением, что Инид тоже может спать спокойней рядом с ней. Да и какое «тоже», Уэнсдей не спит, она совершенно точно не засыпает… Уэнсдей будит отчаянный скулеж Инид. Уэнсдей не знает, что пытается сделать, дотронувшись до ноги Инид. Будить еë определено не входило в планы Уэнсдей. Она почти сразу засыпает в крепких объятиях Инид. Когти чуть задевают еë спину, но не ранят, и их прикосновение успокаивает Уэнсдей. Остаток ночи ни одну из них не мучают дурные сны.