Вещь будит Инид несколькими щелчками пальцев. Инид поднимает голову и смотрит на время: восемь утра. Завтрак через час. Она полагает, что заботы о гостье родня деликатно оставила ей. Не то чтобы нынешнее положение особо смущало Инид… Ладно, может, немного. В общем, очень удобно, что никто не собирается ломиться в комнату Уэнсдей.
Стоп. Уэнсдей? Сонная Инид удивленно смотрит на спящую Уэнсдей, оттеснившую еë на край двуспальной кровати. Инид в первый раз видит еë спящей не в позе киношного вампира, готового восстать из гроба. Уэнсдей уткнулась носом ей в шею и беззастенчиво разложила на Инид конечности. Еë неожиданно белая ночная рубашка, — Инид не уверена, но, кажется, это похоронный саван, — задралась, оголяя такое же белое бедро. Инид запоздало осознаёт, что в комнате ещё царит ночная прохлада, а одеяло валяется где-то на полу. Похоже, еë используют в качестве грелки.
Обычно мансардам не свойственна прохлада посреди жаркого летнего утра, но Синклеры и крышу проложили чем-то звукоизолирующим. На проводимость температур это тоже повлияло. Из-за толстых, черт знает чем набитых стен, в доме летом всегда царил холод, зато зимой было тепло. По крайней мере, в тех комнатах, которые Синклеры удосуживались обогревать: не было никакой необходимости греть весь дом, когда из предполагаемых тридцати человек живёт не больше семи.
Инид пропускает чёрную косу между пальцами. Ей интересно увидеть Уэнсдей с распущенными волосами. Почему вообще она заплетает их даже на ночь?
Уэнсдей отодвигается и смотрит на неё чёрными глазами. Как всегда по утрам, они совершенно стеклянные. Инид нужно отбуксировать Уэнсдей на кухню и дать доступ к кофе, иначе такими они и останутся на весь день. Уэнсдей определённо кофеиновая наркоманка.
Инид осторожно снимает с себя не принадлежащие ей части тела и произносит:
— Через час будет завтрак.
Ноль реакции. Инид перефразирует:
— Через час будет кофе.
Уэнсдей встрепенулась:
— Покажешь ближайшую ванную?
В доме их пять штук, ближайшая — возле комнаты Уэнсдей. По пути им встречается такой же сонный Дилвин. Брат картинно хватается за сердце:
— Так быстро в этом доме ещё никто не умирал.
Уэнсдей моргает. Инид практически слышит заторможенный ход еë мыслей.
— Я бью все рекорды, — роняет она и захлопывает дверь ванной изнутри. Дилвин шепотом уточняет у Инид:
— Она вечером вроде была бодрее. Сова?
В его голосе нотки сочувствия: большинство оборотней склонны полностью просыпаться минимум к обеду и бодрствовать до рассвета. К сожалению, такой суточный ритм почти никогда не укладывался в жизнь с нормисами. Программист Остин работал ночами, почему и был объектом зависти всего младшего поколения Синклеров.
— Концентрация кофеина в крови упала до критического уровня, — усмехается Инид.
Минут через сорок Инид находит Уэнсдей в еë комнате и постигает смысл неизменных чёрных кос. Уэнсдей и Вещь сражаются с тяжёлой на вид копной вьющихся после причёски таких вроде бы гладких волос. Последние побеждают. Уэнсдей застывает, глядя на неё, прекращая попытки хотя бы выпутать расческу. Вещь отпускает намертво застрявший гребень и спрыгивает на пол.
Инид расшифровывает его быструю жестикуляцию как призыв к помощи. Уэнсдей морщится, но произносит:
— Инид, ты не могла бы помочь?
Инид приносит средство, упрощающее расчесывание волос. Честно говоря, оно не особо спасает, но втроем за пятнадцать минут они все же справляются. Уэнсдей мрачно говорит:
— Вот ты и узнала одну из фамильных тайн семьи Аддамс.
Инид хихикает и берёт Уэнсдей на буксир. На кухне зевающий Остин заканчивает готовить кофе в турке, остальные довольствуются растворимым. Уэнсдей забирает у него опустевшую турку и засыпает внутрь одну, две, три, пять, восемь… Десять ложек кофе. Начиная с третей за ней заинтересовано следила вся стая. Мама неуверенно спрашивает:
— Милая, ты собираешься это пить?
Уэнсдей решительно кивает. Получившаяся жижа напоминает мазут не только цветом, но и консистенцией. Инид с чем-то средним между ужасом и восторгом понимает, что обычная кофемашина не удовлетворяет высоким требованиям Уэнсдей.
Уже на середине чашки Уэнсдей оглядывается и наконец со всеми здоровается. Инид разглядывает еë, подперев щеку кулаком. Процесс воскрешения Уэнсдей каждый раз давал ей заряд хорошего настроения. Про себя она сравнивает Уэнсдей с распускающимся навстречу солнцу цветком.
Остин осторожно уточняет:
— Твой, эээ, Ларч уехал, как только перенес багаж. Он вообще как, живой?
Уэнсдей пожимает плечами:
— Это одна из тайн семьи Аддамс.
Мать напоминает Инид об экзаменах, которые наступят через пару дней. Инид готова, но… Да, возможно, стоит повторить. Директор местной школы был совершенно не в восторге от перспективы аттестовать очередного Синклера. Старший, Доннер, единственный посещал еë от начала до конца из-за отличного курса компьютерных наук и оставил по себе неизгладимое впечатление, остальные учились только в младшей и средней школе до поступления в Невермор.
Малолетние оборотни плохо уживались с людскими детьми. Дело редко доходило до открытых драк: найди дурака нарываться на трëпку целой стаи, но мелкие пакости с обеих сторон не переводились. Даже Инид было тяжело, хотя с ней ругаться опасались даже больше, чем с еë братьями.
В общем, директора и учителей при одном имени «Синклер» посещала головная боль, но формального повода отказать им в обучении не было. Зато можно было придираться на экзамене и до последнего забывать сказать об очередной очень важной бумажке, которую и не потребовали бы у других. Впрочем, на пятом ребенке родители Инид запомнили каждый подводный камень, и Инид шла к аттестату, как нож по маслу.
Знания Уэнсдей в школьной программе ожидаемо не уступают познаниям Инид, и они весь день перебрасываются каверзными вопросами и ответами вперемешку с поцелуями.
***
К ночи Уэнсдей начинает колебаться. Ночная авантюра воспринимается, как сон, тем более что утром она вообще плохо воспринимает реальность. Следует ей уйти или остаться?
Уэнсдей задумывается, имеет ли значение какое-то долженствование в их с Инид неустойчивых отношениях. Есть ли здесь правильные и ошибочные варианты? Уэнсдей не знает правил этой игры.
Уэнсдей думает об отношениях родителей. В конце концов, это единственный пример, годами маячивший перед еë глазами. Малознакомые люди обычно косо смотрели на бурное проявление их эмоций и Уэнсдей едва ли видела пары, настолько липнущие друг к другу. Следовательно, они не вписываются в привычные большинству паттерны.
Уэнсдей знает, что родители любят друг друга. Дважды два - четыре, небо голубое, трава зеленая, Гомес и Мартиша любят друг друга. Аксиомы, на которых строится жизнь.
Уэнсдей знает, что не все супруги любят друг друга, что любовь в браке может закончиться, а страсть — истечь. Она знает это, как то, что при определенных условиях вода может превратится в плазму или что сверхпроводимость металла на крайне низких температурах когда-нибудь сможет стать ключом к суперкомпьютеру. Словом, она знает это в теории.
Уэнсдей не представляет себя, беспрерывно льнувшей к Инид. Уэнсдей без понятия, есть ли правила, применимые к ним двоим. Уэнсдей в недоумении, что ей делать с Инид. Уэнсдей начинает подозревать, что Инид и сама не знает, что делать с ней.
Это странным образом успокаивало. Похоже, им предстоит нащупать дорогу вслепую, но они хотя бы в одинаково дурацком положении.
Короче говоря, Уэнсдей переодевается в саван, прихватывает блокнот и своё новое устройство связи и поднимается к Инид.
Она спрашивает:
— Ты не против, если я снова буду спать у тебя?
Инид сияет. Она кивает и уточняет:
— Не нужно ли нам два одеяла?
Уэнсдей пожимает плечами, ей и так не было холодно. Инид не настаивает.
***
Инид просыпается от холода. Она накрыта одеялом, но Уэнсдей снова сидит в изножии. Она что-то пишет в своем блокноте, неудобно подсвечивая себе фонариком на телефоне.
— Уилла?
Уэнсдей вздрагивает и удивленно переводит взгляд на Инид.
— Спи, ещё рано, — тихо говорит Уэнсдей и снова принимается что-то записывать.
— Уилла, ложись со мной, — просит Инид. Уэнсдей качает головой:
— Дурные сны.
Она молчит почти минуту под ожидающим взглядом Инид и выдаёт чуть больше информации:
— В плохом смысле.
Инид вздыхает и смотрит в потолок.
— Что ты пишешь?
— Прикидываю, куда нужно будет отправиться в этом году.
Инид не знает, почему еë слух цепляется за это «нужно». Есть в голосе Уэнсдей какая-то непонятная серьёзность, будто речь идёт не о развлекательной поездке.
— Уилла, это путешествие важно? — осторожно спрашивает Инид. Уэнсдей кивает.
— Почему оно важно?
Уэнсдей молчит, только постукивает карандашом по губам. Жест неприятно напоминает Инид призыв к молчанию. Инид заражается еë серьёзностью и садится.
— Уилла?
Уэнсдей опускает ресницы и наконец начинает:
— В ту ночь в склепе Джозеф Крэкстоун спутал меня с моим предком, Гуди Аддамс. Насколько я знаю теперь, она дочь и убийца старого колдуна. Он пырнул меня ножом. Ублюдок бил наверняка: мне оставалось жить не больше часа. Крэкстоун и Лорел ушли, бросив меня умирать, — голос Уэнсдей спокоен и звучит почти монотонно. Инид слушает, сдерживая неразумные порывы. Она полагает, что если сейчас сбить Уэнсдей, та может никогда не закончить этот рассказ.
— Некоторое время спустя мне явилась Гуди. Она предложила исцелить меня, пройдя сквозь мое тело. Сказала, что она исчезнет, нет, дословно - что я больше никогда еë не увижу. Надавила на совесть, мол, во мне нуждается школа. Сказала, что Крэкстоуна убьëт только удар в сердце. Гуди нашла меня на последнем издыхании. Я согласилась.
Уэнсдей прерывается и вздыхает.
— Возможно, стоило отказаться.
Инид обхватывает себя за плечи. Уэнсдей может шутить о смерти. Уэнсдей может принять смерть с достоинством. Уэнсдей ищет опасность и определено может приблизить смерть. Уэнсдей не тот человек, что сдастся смерти без яростного боя.
Еë сожаление означает, что спасение может быть хуже смерти.
— Гуди действительно залечила мои раны, как старые, так и новые.
Уэнсдей без предупреждения бьет себя выскочившим из ручки лезвием по руке. Инид вскрикивает и бросается к ней, только чтобы обнаружить отсутствие пореза под проступившей кровью. Как в фокусе, приходит ей в голову глупая мысль. Какая-то химическая реация раствора на теле и вещества на ноже…
Кровь настоящая. Инид поспешно стирает еë салфеткой. От запаха кружится голова и режутся клыки.
Уэнсдей успокаивающе гладит дрожащие руки Инид, смотрит ей в глаза и продолжает. Еë голос чуть спотыкается:
— Просто воспоминания об этом проникают в мой сон. Правда, Инид, все в порядке.
На глазах беспомощной Инид ночная Уилла, нерешительная, поддающаяся уговорам и ласке Инид, превращается в обычную дневную Уэнсдей. Ту, что думает, что может позаботится обо всем самостоятельно; ту, что берёт на себя слишком много.
Уэнсдей врëт ей в глаза. Она кладёт руку Инид на свою щëку и ластится, как кошка. Чëрные глаза призывно мерцают, когда Уэнсдей целует ладонь Инид.
Инид опускается на кровать и тянет Уэнсдей на себя. Уэнсдей зарывается рукой в еë волосы, Уэнсдей целует еë шею, Уэнсдей запускает руку под еë пижамную куртку, чтобы пройтись по рёбрам вверх к…
Инид перехватывает руки Уэнсдей и прижимает к груди. Уэнсдей смотрит на неё с нечитаемым выражением лица.
Инид целует Уэнсдей в лоб и приказывает:
— Спать.
