***
Уэнсдей действительно ладит с животными. Кошки, собаки, крысы, хорьки и прочая млекопитающая фауна ластится в ответ на еë сдержанные прикосновения. Птиц она может кормить с рук. Насекомые не избегают еë, но спокойно спят в еë ладонях. Рептилии относятся к ней со снисходительным одобрением. Даже рыбы проявляли к ней лëгкое любопытство, но точно не страх. Пожалуй, в этом причина того, что сначала хайд не пугал Уэнсдей. К сожалению, он был человеком, а с людьми у Уэнсдей дела обстоят гораздо хуже. Она задумалась было, не в этом ли причина влечения Инид, но, в самом деле, какая разница? Люди любят других людей за множество незначительных мелочей: за схожесть с родителем, за внешность, за юмор, за схожий образ мыслей, за нрав, за вкус, за интеллект, за достижения… За то, что долго живут бок о бок. В конце концов, любят в ответ. Не всё ли равно, за что именно еë полюбила Инид? Уэнсдей нравится Медея. Это чертовски старая змея, прожившая с Ирмой большую часть жизни, и еë ум превосходит рассудок большинства окружающих идиотов. Уэнсдей плохо знала их обеих, и бабку, и еë чёрную подругу, но чувствовала глубинное родство с ними обеими. Пожалуй, она рада, что Медея останется в их доме. Голодный взгляд Инид, спровоцированный чëрт знает чем, ей тоже по душе. — А где Пагзли? — Он что-то делает в твоей комнате уже несколько дней. Уэнсдей моргает. У них с Пагзли нет особых ограничений, вроде того, чтобы не пускать друг друга в свои комнаты. Просто она удивлена тем фактом, что младший брат не спешит еë встретить. Еë привязчивый и мягкий брат дома имел обыкновение ходить за Уэнсдей хвостом. Она не возражала: Пагзли был тихим ребëнком, разделяющим любовь к избранным ею играм и не мешающим ей ни читать, ни писать. Уэнсдей позволяла ему присоединятся хоть и не ко всем своим занятиям, но к большей их части. Оставив Медею и утащив за собой Инид, Уэнсдей тихо заглядывает в дверь своей комнаты. Пагзли прибивал к стене чёрную панель. Строго говоря, уже почти вся поверхность стен и пола была покрыта подобными плоскими и толстыми панелями. — Паг? — Тихо зовëт Уэнсдей. Пагзли радостно ей улыбается: — Привет, Уэнсдей! А ты Инид, да? Ого, ты такая яркая. Здорово наконец тебя встретить. Сердечностью и внешне покладистым нравом Пагзли пошел в мать. Отец Уэнсдей мог выглядеть добродушным, но он не был мягким человеком. Если знать его достаточно близко, невозможно не заметить стальной стержень характера Гомеса. — Я решил, вы не захотите, чтобы ночью вас кто-то слышал. Ну и я тоже не хочу вас слышать. Так что твоя комната, Уэнсдей, теперь почти звуконепроницаемая. Кроме потолка, но выше никого нет, так что это наверное неважно. Инид залилась краской. Уэнсдей оценила подарок и усмехнулась. Пагзли просиял, но не стал ничего комментировать. Его чувство такта всегда импонировало Уэнсдей. Ладно, быть может, с недавнего времени Уэнсдей стала больше проявлять эмоции. Возможно, проявление чужих эмоций уже не так еë раздражает. Предположим, она склонна проявить снисходительность к беспрервным родительским лобзаниям. Но это не значит, что она собирается это обсуждать. За обедом Уэнсдей познакомила Пагзли и чету Синклеров. Уэнсдей с удовольствием отметила, что за дружелюбной улыбкой брат внимательно изучал гостей. Они все изучали друг друга. Обе семьи, Аддамсы и Синклеры, не стали лезть в выбор своих дочерей, но нужно было убедится в его правильности. Отношения внутри семьи многое скажут о том, как человек будет строить отношения с супругом, детьми, близкой и дальней роднëй. Старшие родственники покажут, что за черты характера могут развиться в будущем. Это одна из тех вещей, что нельзя трактовать прямо и просто, но разумный человек извлечет из неë множество ценных сведений. Мартиша выполняла роль предупредительной хозяйки, Гомес развлекал и распрашивал гостей. Мюррей с неожиданным энтузиазмом принялся рассказывать про лавку, явно заинтересовав Гомеса. Наконец Эстер поинтересовалась: — А чем занимаетесь вы? Тоже какой-нибудь почтенный семейный бизнес? В разговоре наступает пауза. — В сущности, мне нет необходимости работать. Происхождение нашего состояния — одна из тайн семьи Аддамс, но пока конца ему не видно. — Но… Чем вы занимаетесь? Как проводите дни? Уэнсдей наблюдает столкновение фундаментально разных взглядов, и это чертовски увлекательно. Еë родители, похоже, не понимают, где начать: — Мы читаем, беседуем, ведём переписку. Я много времени посвещаю стрельбе, тренировкам с оружием, моим игрушечным поездам и прочим приятным мелочам. Мюррей выглядит заинтересованным, Эстер в ступоре: — Но чем занимаетесь Вы, Мартиша? Или, Гомес, Вы из тех мужчин, что запирают жену дома? — Эстер подозрительно щурится. Гомес выглядит так, будто эта мысль в первый раз пришла ему в голову. Он оборачивается к жене и начинает, нежно и немного встревоженно: — Любовь моя, я никогда не задавал тебе этого вопроса, но, быть может, для тебя это важно… Mi hermosa, тебе скучно? Ты хотела бы поработать? Мартиша сжимает его руку, ласково улыбается и просто отвечает: — Нет. Cariño, мне нравится наша жизнь. Ещё минут пять они заверяют друг друга в вечной любви, спрашивают, как ещё могут осчастливить друг друга, в общем, воркуют своим обычным манером, Уэнсдей уже не слушает. Все три Синклера переводят взгляд с них на Уэнсдей и обратно. Инид выглядит счастливой; Уэнсдей решительно не хочет знать, к каким безумным выводам она пришла. Видно, что у Эстер никак не складывается пазл из воркующих старших Аддамсов, приветливого Пагзли и резкой, насмешливой до сарказма Уэнсдей. По Мюррею что-либо понять невозможно. Уэнсдей интересно, что думают еë родители о родителях Инид. Но больше — о самой Инид. Уэнсдей бы не хотелось, чтобы еë близкие люди недолюбливали друг друга. Уэнсдей наблюдает за Инид уже автоматически, каким-то специализированным краем сознания. Ей вполне ясно, что дом забавляет Инид, Пагзли ей нравится, родители Уэнсдей вызывают симпатию. Уэнсдей не помнит, в какой момент ей стало важно, что чувствует Инид. Не к ней, а просто так, сама по себе. Настолько важно, чтобы анализ еë эмоций шëл отработанным, непрерывным процессом.***
Инид в восторге от Гомеса и Мартиши. В учтивых манерах, точных движениях и внимательных глазах Гомеса она ясно читает, как со временем раскроется характер Уэнсдей. Когда глаза Гомеса вспыхивают на рассказе о поездах, Инид видит одержимость Уэнсдей очередной загадкой. Она не сомневается, что оба они, отец и дочь, могут быть одинаково беспощадны в располагающей к тому ситуации. В мягкости, снисходительности и очевидной проницательности Мартиши Инид видела надежду на смягчение нрава Уэнсдей, непредсказуемостью подобного кошачьему. Надежда маленькая такая, хилая, но что есть. Больше всего еë радует любовь и страсть старших Аддамсов. И здорово смущает: когда они так флиртуют, хочется удалиться из комнаты куда-нибудь… В плохо проводящее звуки место. Если Уэнсдей будет такой же милой, Инид просто умрëт на месте от счастья. Уэнсдей, явно что-то такое прочевшая в еë лице, поперхнулась. Инид опасается какой-нибудь колкости от матери, но та ведёт себя так мило, как только может. Инид знает, когда мать притворяется, как перед покупателями, и когда ей кто-нибудь действительно нравится. Она действительно притворилась вначале, но после еë дружелюбие стало искренним. После обеда Гомес утащил пылающего непривычным энтузиазмом отца Инид играть с железной дорогой, а женщины и Пагзли ушли в огромную оранжерею пить чай с пирожными. На мгновение Инид стало любопытно, Пагзли пошëл за сестрой или за едой? Оранжерея оказалась полна очевидно хищных, ядовитых или очень колючих растений. Среди них были и прекрасные огромные цветы, чья красота несла неосторожным только смерть. Мартиша не так пряма и проста, как выглядит, отмечает Инид. Странным образом от этого мать Уэнсдей начинает нравится ей ещё сильнее. Забавно, раньше это бы еë напугало. Уэнсдей отучила Инид боятся темноты и, пожалуй, привила к ней некоторый вкус. Инид, еë мать, Мартиша и Пагзли пьют невероятно ароматный чай неизвестного состава. Инид полагает, что при матери его лучше и не выяснять. Уэнсдей цедит крохотную чашку чернейшего кофе с доброй долей перца. Как всегда, кофе делает еë почти расслабленной. Мартиша с улыбкой поясняет: — Вкус к кофе у Уэнсдей явно переняла от Агнес, своей… — Мартиша задумывается, пытаясь подсчитать. Предложение заканчивает Уэнсдей: — Агнес — моя сколько-то юродная бабка. Определить родство точнее не представляется возможным. Мартиша смеëтся: — По словам Гомеса, старая волчица помнит ещё его бабку совсем ребёнком, и уже тогда она была немолода. — Волчица? — С интересом уточняет Эстер. — В помëте моего прадеда был щенок с таким именем. Я не слишком хорошо помню, что с ней стало, только что она вышла замуж на стороне и не обзавелась своей стаей, — Эстер смущенно прерывается от неуместности поднятой ею же темы и поспешно заканчивает: — разумеется, в этом нет ничего такого, я просто имею ввиду, что у неë не было детей-оборотней. — У неë вообще нет детей, независимо от их особенностей, — комментирует Уэнсдей. — Да, скорее всего, это одна и та же Агнес. Еë симпатия несомненна для Инид. Инид вспоминает, что Уэнсдей, редко говорящая о семье, всегда делала это со свойственной ей едва уловимой теплотой. За ужином разговор становится более оживлённым: Мюррей и Гомес что-то обсуждают, рисуя на салфетках, — Мартиша сразу просит Ларча принести бумагу, но они еë просто не замечают, — Мартиша и Эстер шепчутся о воспитании детей, — чуть позже Инид отчётливо слышит упоминание какого-то эротического бульварного романа и чертовски старается ничего более не услышать. Пагзли и Инид с двух сторон оккупируют Уэнсдей, распрашивая один про школу, вторая про жизнь до школы. В какой-то момент Инид понимает, что они с Пагзли уже несколько минут отвечают на вопросы друг друга, а Уэнсдей тихо выскользнула из комнаты.