Вой на высокой ноте

      Так же тихо, как ушла Уэнсдей, Инид и Пагзли отправляются на еë поиски. Еë нет в собственной комнате, и Пагзли повёл Инид в поход по наиболее вероятным местам пребывания Уэнсдей.       Еë не оказалось ни в комнате Пагзли, ни на чердаке, — зато у Инид появились вопросы к чистенькому инвентарю изобретательного инквизитора, — ни в оранжерее… Снаружи дом не показался Инид большим, однако, в нём было множество закутков и закоулках. Он не был просторным и светлым, как Невермор. На самом деле, он больше походил на запутанный дом самой Инид.              За развешанными по стенам чёрными портьерами могла скрываться ниша, дверь, небольшой коридор. Оранжерея казалась полностью открытой взляду, но Пагзли показал Инид сразу несколько укромных мест. Они обошли минимум три входа на чердак, один из которых вёл сразу на небольшую площадку на крыше, бесконечные жилые комнаты, — здесь действительно можно собрать небольшой клан. Пагзли даже заглянул в подвал, не спускаясь, что вызвало у Инид некоторое количество вопросов.              Они искали уже около часа, когда Пагзли догадался выйти в сад. Технически садом это место назвать было сложно: поросший высокой травой и кустами чего-то вроде шиповника холм у подножия сразу переходит в лес. Инид не сразу замечает, что до самого леса беспорядочно громоздятся надгробные камни.              — Вы живете на кладбище?              — Не совсем. Здесь в основном члены семьи, друзья, питомцы и все такое.              Инид слышит запах кофе и перца, запах Уэнсдей, и пристально вглядывается в лес. Ничего. На улице стремительно темнело              — Я уверена, что Уэнсдей где-то рядом, — Пагзли доверяет чутью Инид, но ему явно не слишком хочется идти в лес.              — Там нет ничего особо интересного. Может, нам следует просто подождать еë возвращения…              Инид уже не слушает. Быстрым шагом она спускается к лесу, откуда только что услышала тихий голос Уэнсдей. Слишком тихий, чтобы разобрать слова. Уэнсдей медленно идëт по тропе вглубь леса и вполгоса говорит с кем-то, кого Инид пока не видит.              Голос становится чëтче, Инид слышит что-то вроде «ведьма» и «не знаю». Странно, но второго голоса она не слышит. Пагзли догоняет еë и хватает за руку:              — Насколько хорошо ты знаешь мою сестру, Инид? Ты уверена, что для твоих глаз предназначено то, что сейчас происходит?              Сейчас он вовсе не выглядит добродушным. Его спокойный взгляд человека, понимающего в происходящем куда больше Инид, здорово напоминает ей Уэнсдей.              Инид вырывается и кивает. Пагзли хмыкает:              — Тогда идëм. Но не трогай Уэнсдей, не окликай, вовсе не привлекай внимания.              Инид пробирает дрожь. Очаровательный семейный вечер с любимой девушкой и единением их семей превращается во что-то тревожное. Инид говорит себе, что бояться нечего, рядом взрослые, — Инид, да ты сама уже взрослая, — они, черт возьми, на расстоянии сотни метров от дома Аддамсов, но страх не уходит. Он становится лишь сильней, потому что Уэнсдей снова одна посреди какой-то чертовщины.              Они быстро догоняют Уэнсдей, и Инид совершенно не нравится то, что она видит. Уэнсдей явно к кому-то обращается и внимательно прислушивается к ответу, но на тропинке никого больше нет.              — Видение, — шепчет Пагзли.              — Я видела только как Уэнсдей падает в обморок. Разве не всегда так?              — Нет. Я мало знаю о природе еë дара, но однажды застал сестру ночью в коридоре, говорящей с самой собой. Я окликнул еë и она проснулась. Уэнсдей ничего не помнила о том разговоре, только голова у неë болела ещё несколько дней. По-моему, нельзя еë прерывать.              Они тихо следуют за Уэнсдей. Сейчас Инид еë слышит, но совершенно не понимает. Пагзли морщится:              — Латынь, я ещё даже не начинал еë изучать.              — Но она только что говорила по-английски.              Пагзли передëрнул плечами и огляделся. Инид уловила его мысль и новая волна дрожи сотрясла еë тело. Она переглянулась с Пагзли и тихо сказала:              — Нас обнаружили, и это была не Уэнсдей. Ведь она вовсе не одна сейчас, не так ли?              Наконец, Уэнсдей остановилась у простого строения из чëрного камня. Пагзли пояснил:              — Склеп. По-моему, здесь самые старые захоронения. Но он давным-давно заперт. Что здесь нужно Уэнсдей?              Уэнсдей села, скрестив ноги, перед накрепко запертой цепью дверью. Инид наконец уловила в еë речи два понятных слова: имена «Гуди» и «Аделаида». Похоже было, что она скорее слушает и задаëт вопросы, чем рассказывает сама.              Инид потеряла счёт времени. Уэнсдей могла не замечать еë, войдя в раж, но впервые она буквально еë не видела. Невозможность увидеть то, что видит еë Уилла, злила Инид.              Смотри на меня, Уэнсдей, если видения уводят тебя от меня, не следует ли пресечь их? Пробудить Уэнсдей от этого сна? Можно ли истребить их вовсе?              Инид тряхнула головой. Что за вздор лезет ей в голову. Ревновать к видениям? Какой бред! Уэнсдей в праве общаться с кем угодно. Даже… Если еë собеседников давно нет в живых. Инид взъерошила волосы и уселась неподалëку.              — Иди спать, Пагзли. Дальше я сама за ней пригляжу.

***

      Уэнсдей просыпается в прекрасном настроении.              Во сне она крепко оплела Инид, — и это первый раз, когда Уэнсдей замечает за собой подобную привычку, — и теперь еë голова покоится на груди Инид. Уэнсдей слышит мерный стук сердца и чувствует ровное дыхание под собой. Она опускает глаза ниже и видит красный сосок, такой трогательно-мягкий, высунувшийся из-под полурасстегнутой рубашки Инид. Уэнсдей бесстыдно пользуется своим преимуществом бодрствования и осторожно касается его губами.              — Не то чтобы я возражала, но нам бы сначала поговорить, — звучит над еë головой голос Инид. — Что последнее ты помнишь?              Уэнсдей чуть отстраняется и кладëт голову на плечо Инид, чтобы смотреть прямо в глаза. Еë рука поглаживает покинутую грудь Инид.              — Что за странный вопрос? Я помню ужин, должно быть, после него мы отправились спать.              — Разве было не слишком рано?              Уэнсдей пожимает плечами. Подумаешь, легли пораньше. Устали с дороги, много впечатлений, мало ли.              — Но ты помнишь, как мы шли спать? — Взгляд Инид слишком внимателен для подобной ерунды. Уэнсдей закатывает глаза:              — Помню, — и спотыкается. Продолжает с лëгким недоумением: — мы кажется решили прогуляться в лесу на ночь?              — Не совсем, — взгляд Инид не поддаëтся расшифровке. — Уилла, что ты знаешь о своих видениях? Я имею ввиду, как они обычно протекают?              — По большей части мне достаточно к чему-то или кому-то прикоснуться, чтобы увидеть момент из недавнего прошлого или будущего, — подумав, она добавляет: — на видениях с участием Гуди я каждый раз падала в обморок. Они… В них я бывала в других местах.              — Это всё? — Уэнсдей убрала руку и села на кровати.              — По крайней мере, пока больше ничего не было.              Инид нервно смеëтся:              — По-видимому, ничего, о чëм бы ты знала… Вчера вечером мы с Пагзли нашли тебя возле склепа в лесу говорящей с кем-то, кого мы не видели. Мы искали тебя около часа, так что я не знаю, как долго это длилось. Пагзли сказал, что будить тебя — плохая затея и что уже однажды видел подобное. Тогда он тебя окликнул, но ты ничего не помнила и долго страдала от головной боли.              Уэнсдей замечает, что нервно теребит косу. Что за чертовщина…              — Я ждала ещё где-то часа два, пока ты не очнулась. Нет, не то слово… Ты явно собиралась заснуть там же, но больше не видела никого из тех, кого не видела я. Так что я отвела тебя домой. Нет, технически мы конечно погуляли в лесу…              — Нужно поговорить с мамой, — нервно выпалила Уэнсдей. Она взглянула на будильник, — подарок брата в виде могильной плиты, где вместо дат жизни светились часы и минуты, — было уже девять утра.       Подумав, она добавила:              — Но сначала мне нужен кофе.              За завтраком они обе вели себя как ни в чëм не бывало, хотя пара быстрых взглядов матери показала Уэнсдей, что как минимум она что-то заметила. Что ж, это к лучшему.              После завтрака Уэнсдей напросилась к матери на чашечку кофе. Судя по полным ужаса глазам Инид, она не представляла, сколько кофе Уэнсдей действительно способна выпить за день. Они устроились в оранжерее на вчерашнем месте:              — Вы о чём-то хотели поговорить? — осторожно спросила мать, переводя взгляд с Уэнсдей на Инид. Так же осторожно Инид начала свой рассказ.              Когда она закончила, Уэнсдей подняла взгляд на мать, — она не заметила, в какой момент принялась пристально рассматривать чашку в своих руках. Мать молчала, занятая примерно тем же.              — Я никогда не слышала ни о чëм о подобном, — печально сказала она. — Но, может, Гомес что-то знает.              Отец не знал. Зато Уэнсдей неожиданно кое-что вспомнила и радостно сказала:              — Точно, у Аделаиды были такие же эпизоды. И какая-то вещь, защищающая от недоброжелатьно настроенных духов. Полагаю, еë похоронили вместе с Аделаидой.              Посреди всеобщего молчания Инид спокойно уточнила:              — И где похоронена эта Аделаида?              — Разумеется, в склепе. В самом его конце, слева.              — Тучка, а откуда ты это знаешь? — Тихо спросил Гомес. Уэнсдей моргнула.              — Просто… Знаю.              — Ты думаешь, этот склеп настолько старый?              — Как и дом, его построила ещё Гуди, — это Инид уже слышала, а вот для старших Аддамсов, похоже, новость свежая.              — Кажется, я об этом где-то читала, — без особой уверенности сказала Уэнсдей.              Источник еë знаний был очевиден, но она предпочла бы пока об этом не думать. Потеря контроля над собственной памятью, призраки, ночами нашептывающие чëрт знает что… Почему она ничего не помнит? Уэнсдей хотелось бы поговорить с покойной роднëй без подобных затей.              К еë удовольствию, Инид реагировала на происходящее более чем спокойно: принимала к сведенью и решала проблемы с учëтом новых обстоятельств. Родители, казалось, были удивлены больше неë.              Отодвинув проблему, Инид и Аддамсы тепло попрощались со старшими Синклерами, и, как только Ларч, повëзший их в аэропорт, скрылся из виду, Инид спросила:       — У кого-нибудь есть ключ от склепа?

***

      Ключа не оказалось, но Уэнсдей и Вещь на пару смогли взломать замок. Из двери пахнуло запахом пыли, не более того: уже много десятков лет здесь не было новых… Постояльцев. Уэнсдей уверенно шла вперëд, безошибочно остановившись у полки с едва читаемой надписью, на которой Инид удалось разглядеть только буквы «Ад».              — Ну что, вскрываем? — бодро поинтересовалась Уэнсдей.              Несмотря на окружающий сюр, Инид любуется Уэнсдей. Она так увлечена загадкой и полна решимости действовать, и Инид нравится быть еë сообщницей.              Гомес предусмотрительно принëс лом. Он уступил право воспользоваться им Инид. Плита отошла легко. Удивительно, но гроб оказался добротным и сохранился до сих пор. Инид и Гомес осторожно вытащили его и поставили на пол склепа под взволнованным взглядом Уэнсдей.              Она бы и крышку сама попыталась отжать, но Инид скептически отнеслась к физической подготовке Уэнсдей. Она открыла гроб сама.              Инид, ты бы поверила, скажи тебе кто-нибудь год назад, что ты будешь вскрывать гроб предка своей возлюбленной по еë же просьбе? И что тебе понравится?              Уэнсдей сразу сунулась внутрь, быстро перебирая древние кости. Вскоре она достала тусклый браслет, простой и тонкий.              — Это оно, — уверенно сказала Уэнсдей. Мартиша предложила почистить реликвию, и обе они унеслись домой.              Инид и Гомес переглянулись:              — Полагаю, нам нужно вернуть все как было?