***
Уэнсдей почти смеётся еще около получаса. Пагзли замечает, тщательно смазывая электроды электрического стула: — Стеснительная она у тебя, Уэнсдей, — и Уэнсдей наконец не выдерживает. Она сгибается пополам от хохота. Смеётся так, что вынуждена сесть на пол. Сатана, это слишком забавно! — Кто бы знал, — сквозь смех говорит она больше для себя, чем для Пагзли, — что эта маленькая жажда контроля расцветёт во что-то столь интересное… Паг, а она хорошо вписывается в семью, не правда ли? Настала очередь Пагзли закатывать глаза: — Надеюсь, принадлежность к Аддамсам не определяется через пристрастия в постели, но да, твоя Инид хотя бы не сбегает после пары часов у нас дома. Даже её родители не сбегают. В кои-то веки нормальные, адекватные люди. И, кажется, она неплохо ладит с мамой. Уэнсдей находит это неожиданно логичным, всё же мать тоже не урождённая Аддамс. По большей части их с отцом занятия сосуществуют параллельно, соприкасаясь постольку, поскольку им самим этого захочется. Эта мысль согревает: интересы Уэнсдей и Инид соприкасаются только в плоскости их отношений, и дальше их профессиональные пути и хобби, скорее всего, разойдутся только больше. По счастью, Уэнсдей не думает, что будет привязана к определенному месту, и ей будет легко последовать за Инид. По запутанному праву наследования Аддамсов особняк отойдёт тому из детей, кто быстрее обзаведётся собственным потомством. Пагзли пока застенчив и немного неуклюж, но, — Уэнсдей быстро окидывает брата взглядом, — растёт красавчиком навроде Гомеса. У него не возникнет проблем с женщинами. Кто рискнёт упустить эти пухлые щёчки, лицо, по меткому выражению Ирмы, по которому словно приложили лопатой, и тяжеловесную грацию тела столь же тяжелого, сколь проворного и сильного? Уэнсдей искренне надеется, что у них вообще не будет детей, но мрачно признаёт, что не сможет отказать Инид, если той уж очень захочется. Уэнсдей совершенно не хочет фамильное гнездо себе.***
Инид нравится Пагзли. Вечером, пока Уэнсдей вдохновенно перепечатывает материал из блокнота на печатной машинке, попутно внося множество правок, Инид знакомит Пагзли с инстаграмом. Одинаковые вылизанные фотографии, призванные демонстрировать благополучие и счастье, наводят скуку на них обоих. По счастью, Инид также подписана на нескольких фотографов-журналистов. Документальные кадры интересуют Пагзли несколько больше, но по-настоящему ему нравятся моменты, явно подснятые тайком. Инид сказала бы, что это аморально и не слишком законно, но ей такое тоже по вкусу. Еë школьный блог на треть состоял из таких фото. Эй, у неё чутьё на слухи и сплетни, кто бы захотел попасть в кадр в ситуации, про которую будут рассказывать не историю, — нечто вполне приличное, может даже, версия самого предмета разговора, — а именно сплетню? О, сплетня — это другое. Это что-то, что никто не хочет о себе слышать. Версия, не предназначенная для обсуждаемого, зачастую циничная до грязи. Инид свои сплетни обосновывала, как настоящий журналист. Подтверждала с помощью фактов и фотографий, что кто-то сходил налево или сжульничал на экзамене. Инид показала Пагзли парочку своих фотографий и вздохнула: — На самом деле, это было очень просто. Взрослых снимать сложнее: они гораздо наблюдательнее, чем подростки, охваченные всеми ужасами пубертата, — Инид говорит так экспертно, будто сама уже со всем этим делом развязалась. Скажем в еë оправдание, ей уже не пятнадцать и страсти взросления для неë ощущаются менее драматично. — Немного жаль, что сейчас не на ком оттачивать навыки, хотя я подумываю снимать прохожих или вроде того. Пагзли расплывается в ухмылке: — Есть один человек, за которым следить будет непросто… Но маловероятно, что она будет очень уж против, если тебя застукает. Окей, Инид соблазнена. Снова. Она находит, что в этом доме как-то очень много соблазнов. Или здесь просто много Уэнсдей? Комната Уэнсдей, игрушки Уэнсдей, книги Уэнсдей, Уэнсдей, Уэнсдей, Уэнсдей… Инид фотографирует её с одержимостью сталкера. Уэнсдей играет со здоровенным пауком на откосе двери, вытянувшись всем телом и всё же едва доставая до его вытянутой лапки. Уэнсдей только что опустила рычаг электрического стула, в её распахнутых глазах отражаются всполохи электричества вокруг Пагзли. Уэнсдей шепчется с Медеей: чёрное тело кольцами обернулось вокруг, Уэнсдей рассеяно поглаживает чешую, обратившись к огромной голове на своём плече. Уэнсдей вытянулась на дыбе и довольно жмурится, — Инид почти хочет попробовать… Дыбу, конечно. Уэнсдей замерла, целясь, в отведённой руке хлыст, и, чёрт, она действительно безошибочно загасила им свечу в трёх метрах, не повредив ничего, кроме пламени. Уэнсдей точит алебарду, бабка рассказывает ей какую-то историю, усмехаясь воспоминаниям, — Инид слышит только «а тело они так и не нашли» и решает тихо отступить. Увлечённо печатающая Уэнсдей на секунду застывает в поисках вдохновения, чёрные глаза смотрят прямо в камеру… Ой. — Удобно ли тебе читать в такой позе, моя дорогая? — Голос Уэнсдей непривычно напоминает шёлк: мягко ласкает слух. Инид некстати вспоминает, что в Китае неугодным наложницам вместе с отравленным вином дарили ещё шёлковый шарф, чтобы, значит, был выбор. Хочешь травись, хочешь вешайся… Сплошные возможности. Инид решительно кивает, не опуская смартфона. Возможно, она немного увлеклась и это слишком неестественная поза для любого другого занятия, кроме фотографирования, но, право слово, её галерея уже переполнена Уэнсдей, как будто она кошка Инид, и Уэнсдей ни разу не подала виду, что что-то заметила. Инид задумалась, была ли это неопытность Уэнсдей в пользовании современной техникой или всё же ловушка. Инид парой нажатий переключает вкладку на что угодно другое, кроме камеры, и пристально вглядывается в экран. Уэнсдей обходит её сзади, прохладные руки скрещиваются на животе Инид, коса скользит по шее, когда Уэнсдей кладёт голову ей на плечо: — Рэндольф Картер, преподаватель Мискатоникского университета? Тебя так интересуют его публикации? — В голосе Уэнсдей неподдельное удивление. Инид совершенно забыла, что открыто в её браузере, и что-то ей сейчас не слишком хочется, чтобы Уэнсдей придавала значение её едва начатым изысканиям. По крайней мере сейчас у Инид есть какие-никакие, но факты. Она беспокоилась, что, пойми Уэнсдей природу её интереса, на Инид выльется целый водопад противоречивых фактов и их трактовок. Уэнсдей вполне по силам сбить её со следа. Придётся жертвовать малым. — Конспирация, — поспешно выпалила Инид и переключилась обратно на камеру, — я скрываю то, как тайно и бесстыдно фотографировала свою ни о чём не подозревающую Уиллу. — Как-то халтурно ты это скрываешь, — задумчиво говорит Уэнсдей и легонько прикусывает мочку уха Инид. Та впервые замечает, насколько острые у Уэнсдей зубы, не то, что эти милые мягкие ноготки. — Ничего не могу скрыть от тебя, — Инид слегка запинается и импровизирует: — червоточинка моего сердца. Уэнсдей никак не комментирует это внезапное обращение, но прижимается ближе. — Могу я взглянуть на эту фотографию? Давай, Инид, падать ниже уже некуда. Зато это точно отвлечёт Уэнсдей от университета. Инид решительно открывает галерею и отдельную папку «Уилла» с чёрным сердечком вместо «а». Подумаешь, четыреста фотографий за неполные два дня. Просто камера любит Уэнсдей, когда та о ней не знает, и удалять любой кадр было бы чертовски жаль. Уэнсдей молчит, и Инид дорого бы дала за выражение её лица. Все так же не размыкая объятий и не забирая из рук Инид смартфон, Уэнсдей быстро листает свои фотографии. Дойдя до конца, она возвращает руку на живот Инид и целует её в щеку: —Как мило, у меня появился первый сталкер! — Это не сталкерство, если мы встречаемся, — смущённо возражает Инид. — Оно самое, — Уэнсдей хмыкнула, — ты бы могла тайно жить у нас на чердаке, и то это было бы не настолько очевидное преследование. — Это не… — Мне нравится, — Уэнсдей прижимается лбом к спине Инид, — до Инид только дошло, что при их разнице в росте Уэнсдей пришлось встать на цыпочки, чтобы положить голову ей на плечо. Инид выворачивается, — она старается не разомкнуть объятий Уэнсдей, но ей просто очень нужно развернуться, — чтобы увидеть на губах Уэнсдей лёгкую улыбку.