Первый звонок с незнакомого номера Инид сбрасывает. Второй всë же принимает, о чëм почти сразу жалеет:
— Инид, это Ксавье Торп. Уэнсдей не приехала в Невермор.
— У нас день очевидных фактов?
— Я не смог найти еë по своим каналам, – он проглатывает колкость, сейчас Инид слишком ему нужна — Где Уэнсдей?
— Тебе и Юджин ничего не сказал?
— Врëт, что не знает, — Ксавье отчëтливо скрипнул зубами. Юджин в глазах Инид вырос на голову: она доподлинно знала, что Уэнсдей советуется с другом по некоторым аспектам своих путешествий и по крайней мере держит его в курсе.
— Ну так позвони ей сам, — хохотнула Инид. — У тебя же точно есть еë номер, а? Раз уж ты его подарил.
— Не берëт трубку, — выдавил Ксавье —Хватит игр, где она?
— Ты же подписан на меня в Инстаграмме, Торп?
На несколько секунд между ними повисает молчание.
— Значит, видел. И всë равно на что-то надеешься, — голос Инид повышается помимо еë воли. Джейн удивлённо выглядывает из-за ноутбука, Инид машет ей рукой, мол, всë в порядке.
Какой тут порядок.
Торп посягает на еë девушку, притом он достаточно нагл, чтобы звонить непосредственно Инид. Да кем ублюдок еë считает?
— Уэнсдей известна короткой памятью, не так ли? Как золотая рыбка: не видит тебя минуту и всë, забыла. На это рассчитываешь, Торп?
— Подумай о ней, — успокоительно бормочет Ксавье. — Я могу дать ей то, чего никогда не сможешь ты.
— Деньги? Член? — выплёвывает Инид.
— Стабильность, семью, понимание. Я знаю, как работают еë видения...
Ладно, Инид подумает. Стабильность? Адреналиновой наркоманке? Смешно! Семья? Холодность Уэнсдей к детям не нуждается в обсуждении. На улице она обходит их длинной дугой, и однажды Инид видела, как какой-то малыш разрыдался при виде лица Уэнсдей. Да она тогда полдня сияла. Понимание? Ксавье уже приписал Уэнсдей потребность в предыдущих двух пунктах.
Инид успокаивается.
— Ну так подумай о ней сам, — она говорит почти ласково. — Если бы Уэнсдей хотела иметь с тобой дело, ты бы уже был в курсе. Она может быть очень, очень убедительной. Ты можешь думать о ней хоть ночи напролëт, больше тебе всë равно не светит.
Инид сбросила вызов и стукнула по подушке. Раз, другой. Вцепилась зубами и помотала головой, как пёс треплет пойманного кролика, ломая хребет. Стало легче только тогда, когда ткань разошлась под еë клыками и перья разлетелись по всей комнате.
Джейн присвистнула. Инид нервно хихикнула:
— Завтра полнолуние, уже нервы шалят. Да и разговор вышел мерзкий.
— По тому, что я слышала, совершенная гадость, а не звонок. Шоколадку будешь?
— Спасибо, не люблю сладкое.
Инид бесится весь остаток дня. Только литературный клуб немного еë успокаивает. Этим вечером они обсуждают Бодлера.
По дороге в кампус она мурлычет одно из стихотворений под нос, раз за разом. Ей нравится вызываемые им чувства, в нëм есть нечто отстранëнное, опасное и манящее. Инид думает о Уэнсдей.
Уэнсдей, которая лениво листает Рабле, вытянув ноги на подоконнике. Какая редкость, она не в платье. Чëрный костюм сидит на ней, как вторая кожа.
— Мой котик, подойди, ложись ко мне на грудь, — Уэнсдей склонила голову на бок. — Но когти убери сначала. Позволь в глазах твоих красивых потонуть — в агатах с отблеском металла.
Уэнсдей усмехается и подхватывает:
— Как я люблю тебя ласкать, когда, ко мне пушистой привалясь щекою, ты, электрический зверëк мой, в тишине мурлычешь под моей рукою.
Она умолкает и выжидающе смотрит на Инид. В чëрных глазах есть что-то мечтательное, и Инид делает пометку: Уэнсдей любит поэзию... По крайней мере, «цветы зла».
— Ты как моя жена, — шепчет Инид. Она не замечает, как оказывается около Уэнсдей. — Еë упорный взгляд — похож на твой, мой добрый котик. Холодный, пристальный, пронзающий, как дротик.
Инид проводит по щеке Уэнсдей. Совсем легко, не прикосновение — намëк на него. Уэнсдей требовательно придвигается, как бы говоря: любишь ласкать, сама сказала.
— И соблазнительный, опасный аромат исходит, как дурман, ни с чем другим не схожий, от смуглой и блестящей кожи.
Уэнсдей подëтся вперëд и целует еë так, будто Инид — глоток воды или спелый плод, а Уэнсдей — веками алкавший их Тантал. Они едва не выпали из окна, по счастью, Инид хватило благоразумия в последний момент вцепиться в стену.
— Уилла, идём в комнату, эксгибиционизм не входит в число моих достоинств.
— Какая жалось, — Уэнсдей спрыгивает с подоконника и останавливается. — Ах да, я хотела спросить... Это что?
Обидным образом в еë голосе больше недоумения, чем ревности.
— Скучала по тебе, водила любовниц, — протянула Инид. Уэнсдей укусила еë за кончик носа, хорошо хоть несильно — зубы у неë были всë такие же острые. — Сидни решила съехать, к чему я совершенно непричастна, и я сдвинула две кровати. На одной нам двоим было тесновато, не находишь? Кстати о соседках, тут не было Джейн?
— Мы с ней договорились, пару дней погуляет, — Уэнсдей скинула ботинки и спиной вперëд упала на кровать. Она с нескрываемым удовольствием потянулась и застонала, когда что-то с хрустом встало на место в еë позвоночнике.
— Судя по звукам, кровать даëт тебе нечто, чего не даю я, — хмыкнула Инид.
Уэнсдей приоткрыла один блаженно зажмуренный глаз:
— Тебе звонил Ксавье?
Инид дëрнулась и медленно втянута когти. Во рту стало неприятно много зубов, она подозревала, что могла бы перекинуться прямо сейчас, не дожидаясь следующей ночи с еë полнолунием.
Уэнсдей потянула еë за руку, заставив лечь рядом, и вытащила телефон.
— Пол-лета пишет. Почитай, — и с мало понятным Инид, но льстящим, доверием отдала ей разблокированный смартфон.
Впрочем, он не нëс никаких личных следов своей хозяйки. Из приложений карта да браузер, всего четыре контакта: Подрывник с эмодзи круглой бомбы вместо «о», Юджин с пузатым жуком вместо «ж», Mi Corazón и просто Торп.
Инид постаралась запомнить, как называется очевидно еë контакт. Уэнсдей вряд ли ответит на прямой вопрос о значении, но ничего, она сама переведëт. Жаль, Уэнсдей никогда не писала это еë Herzchen, на слух Инид не понимала правильного написания, похоже, немецкого слова и не смогла найти перевод. Уэнсдей никак не комментировала прозвище, только дразнила Инид в ответ на расспросы.
В этих трëх названиях контактов было больше Уэнсдей, чем во всëм остальном телефоне. Инид забавляло, что еë старомодная Уилла, предпочитающая граммофон наушникам и печатную машинку ноутбуку, использует эмодзи. Периодически возникающее желание заглянуть в толстый блокнот, с которым Уэнсдей каждый раз так неохотно расставалась, вновь подняло голову. Вот его Инид явно не дадут.
Инид зашла в историю переписки с Ксавье и удивленно воззрилась на последнее отчаянное сообщение: «Уэнсдей, умоляю, что-нибудь». Она пролистала в начало переписки... Ох, Уэнсдей ответила лишь один раз, так что это скорее монолог.
Забавные рассказы о жизни Ксавье и расспросы о быте Уэнсдей становились всë более пространными, пока в августе не выродились в истерическую тираду: «Что есть у неë такого, чего нет у меня? Моя дорогая, пожалуйста, это мне суждено стоять рядом с тобой. Я дам тебе всë, что пожелаешь, а что даст тебе она? Моя обожаемая муза, прояви снисхождение, позволь мне бросить к твоим ногам мою любовь и гордость!»
У Инид мороз продрал по коже. Дальше шло единственное сообщение от Уэнсдей – «Нет», череда однотипных сообщений вроде «муза», «богиня», «Цирцея» и отчаянные мольбы влюблённого. Влюблённого без капли самоуважения и здравого смысла.
— Он не опасен? — нервно спросила Инид. Уэнсдей беззаботно отмахнулась:
— Просто удручающе безопасен.
— Это точно?
Уэнсдей забрала телефон и перелистала сообщения.
— Определëнно. Полагаю, есть способ пресечь его поползновения, если они будут тебе досаждать?
— Его можно заблокировать, — что Инид и намеревалась сделать, но Уэнсдей со смехом спрятала телефон под подушку:
— Оставь его, Herzchen, пусть себе пишет. Собственный сталкер — это даже мило.
Инид перевернулась на живот, подпëрла подбородок рукой и мрачно уставилась на Уэнсдей:
— Уилла, это жестоко. Беднягу надо разочаровать раз и навсегда.
— Уверена, ты уже об этом позаботилась, — Уэнсдей запустила пальцы в волосы Инид, поглаживая и массируя. — Разве полнолуние не завтра?
— Завтра, — Инид, тебе слишком легко отвлечь, сосредоточься на важном! Вроде ласковых прохладных пальцев, ерошащих шерсть, свежего запаха еë женщины и насмешливых чëрных глаз Уэнсдей.
Блестящих, самодовольных, полных восторга глаз.
***
Когда Инид, коротко рыкнув, когтистой рукой подгребает еë под себя, Уэнсдей снисходительно позволяет этому случиться. Под еë рукой человеческое ухо вытягивается, покрывается шерстью и отходит в сторону. Инид отставила волчьи уши в сторону и боднула руку Уэнсдей, как напрашивающаяся на ласку собака.
— Ревность — чудовище с зелëными глазами, — доверительно прошептала Уэнсдей, глядя в другие, голубые. В которых резко убавилось здравого смысла и прибавилось собственничества. Инид длинно лизнула еë в щëку. Уэнсдей поморщилась: еë теперь каждое полнолуние, а то и два-три дня около него, будут слюнявить?
А потом Инид чувствительно укусила еë в шею. Уэнсдей ахнула от смеси боли и наслаждения и подставила шею острым зубам и нежному языку, зализывающему укусы.
— Инид? — без особой уверенности позвала она. Инид отстранилась и уставилась на неë, машинально слизнув со своих губ каплю крови. Уэнсдей изумлëнно коснулась шеи, но почувствовала на пальцах только влагу. Ох, да, в конце концов, ничего с ней от пары укусов не случится. Заразность ликантропии — глупые сказки, а в бережном отношении Инид она не сомневалась вовсе.
Инид отодвинулась ещё дальше и нашла новое развлечение, осторожно подцепив снизу длинным когтем край водолазки Уэнсдей. Ткань подалась легко, расходясь, как масло под горячим ножом.
Уэнсдей с интересом естествоиспытателя подумала, что будет, если она сейчас начнëт сопротивляться. Тут, похоже, без еë голоса было принято решение: у них сегодня секс. И точка. Обсуждению не подлежит.
Не происходит ничего, что противоречило бы еë планам, так что Уэнсдей отбрасывает сомнения и спокойно наблюдает за расчленением своего костюма.
Инид не торопится, разрывая обёртку своего долгожданного подарка. Срезав ткань на животе, она ещë некоторое время исследует его языком и зубами. Уэнсдей ахает от очередного укуса в районе нижних рëбер. Она вспоминает: здесь нельзя шуметь, и глушит вскрик подвернувшейся подушкой. Инид, только что проехавшая носом по еë напряжённой груди, довольно скалится.
Уэнсдей не сдерживает стона, когда колено Инид притирается к единственно верной пульсирующей точке между еë ног. Сильные неторопливые толчки попадают в такт новым острым поцелуям, подводя Уэнсдей к грани.
Мир взрывается, когда Инид мурлычет ей на ухо:
— Моя Уилла... Моя...
Уэнсдей собирается из осколков под всë более активным градом требовательных поцелуев. Конечно, весело думает она, программа секса ещë не окончена.
Инид опасно подбирается когтями к слишком нежным для них частям тела Уэнсдей: ткань на бëдрах уже срезана, когти слегка царапают еë раскинутые колени. Уэнсдей нервно сводит ноги под совершено щенячьим взглядом Инид. Белый хвост, возбуждённо торчащий вверх из-под короткой розовой юбки, поник и завилял, универсальным собачьим языком выражая просьбу.
Уэнсдей хихикнула. В самом деле, даже когда Инид в таком состоянии, она останавливается по первому слову Уэнсдей.
Инид выжидающе смотрит на неë, настороженно отведя уши назад, и Уэнсдей нежно касается еë щеки. Инид тут же утыкается в неë носом и косится голубым глазом. Уэнсдей только слегка улыбается.
Она мягко отталкивает Инид и встаëт на колени, чтобы сорвать остатки бесполезных уже тряпок. Усмехнувшись, она приказывает:
— На спину, Herzchen. Я тоже хочу поиграть.
Инид радостно подчиняется. Юбка под действием хвоста съехала на талию, свитер Уэнсдей стягивает с неё сама при активном содействии Инид. От белья остались одни лоскуты, небрежно отброшенные Уэнсдей в сторону.
Она удобно опирается подбородком на колено Инид и касается влажного красного клитора под мягкими, мокрыми, приветственно расходящимися в стороны губами. Уэнсдей не может сдержать дрожь, пальцами чувствуя, насколько ей здесь рады.
Инид выгнулась и заскулила. Уэнсдей подумывает применить язык, но тогда этот чудесный вид на мечущуюся Инид, комкающую простыни, будет порядком ограничен. Наконец, Инид находит точку опоры в металлическом изголовье кровати и судорожно цепляется за него обеими руками, пока еë бëдра дёргаются вверх и вниз, подчиняясь заданному Уэнсдей ритму.
Уэнсдей подумывает было применить вторую руку чуть ниже, но воспоминание о бессмысленном взгляде Инид останавливает еë от исследования новых горизонтов. Уэнсдей целует колено, старательно сохраняющее неподвижность, чтобы не стряхнуть еë, и бормочет:
— Нет, только когда ты будешь в состоянии умолять меня.
***
Инид просыпается в отличном настроении непривычно ранним для воскресенья утром. Ей в шею уткнулась всë такая же цепкая спящая Уэнсдей, совершенно, надо сказать, голая и пахнущая любовными соками. Инид в глаза бросаются обрывки чёрной ткани на кровати. В голове всплывают отрывочные картинки: податливое тело под ней, удивленно распахнутые глаза, попытка заглушить крик подушкой.
Самое время начинать беспокоиться!
— Уилла? — нервно спрашивает Инид. На третий раз Уэнсдей всë же приоткрывает один сонный, недовольный глаз. — Я что-то вчера с тобой сделала?
— Грязно надругалась, — бормочет Уэнсдей и зевает. — А потом догнала и ещë раз надругалась... Спи давай.
Уэнсдей в последнюю очередь походит на испуганную жертву насилия, и Инид, успокоившись, снова проваливается в сон.
