Вой на высокой ноте

      – Посмотри, – Артемида сунула Инид под нос какую-то бумажку. Инид отмахнулась, не отрываясь от очередного графоманского фолианта по алхимии:       – И зачем мне это?              Артемида захлопнула книгу и шлëпнула на еë обложку свою бумагу:              – Затем, что ты с нездоровым энтузиазмом гоняешься за собственным хвостом! Инид, Рэндольф приедет и поможет тебе разобраться, а твоя Уэнсдей...              Она сглатывает и шепчет, приблизившись к уху Инид, едва слышно даже для чувствительного уха оборотня:              – Бэлор не дал был мне пострадать, и еë слуга не даст.              Кривовато улыбнувшись, она почти сбежала из библиотеки, оставив Инид с новым обрывком информации. Значит, слуга?              Она не понимает отношения Пибоди к своему демону. Кажется, Артемида его любит, но почему-то больше с ним не встречается; кажется, Артемиус ненавидит, но не настолько, чтобы даже спорить с сестрой всерьёз. Они говорили что-то про усилия, приложенные для избегания встреч с Бэлором. Нет, не они, поняла Инид. Только Артемиус.              Ей стало немного спокойной при мысли, что Уэнсдей действительно находится под защитой. И не столь важно, чьей.              Инид опустила глаза на книгу. Артемида оставила ей объявление:              "Ищем журналиста в еженедельник "Око бури". Отсутствие опыта будет преимуществом."              Инид моргнула и перечитала последнее предложение:              "Отсутствие опыта будет преимуществом. Обращайтесь к Моргану Блэкмору по номеру телефона..."              Око бури... Она пару раз читала эту газету. Еë выписала мать. Почти каждый воскресений вечер она проводила, свернувшись в большом кресле с огромной кружкой костного бульона, с блестящими глаза переворачивая сероватые листы с дешёвой типографской краской.              Газета не отличалась ни хорошим стилем, ни интересными материалами. Желтое издание, скажем прямо. У него одно достоинство – это единственная газета, пишущаяся изгоями для изгоев. Правда, избираемые редактором темы... Паранормальщина низкого пошиба.              Инид усмехнулась. Спасибо Уэнсдей, такова теперь вся еë жизнь.              В любом случае, что она теряет? Если в этой трижды проклятой библиотеке и есть что-то стоящее, Инид ничего бы не увидела, даже находись информация у неë под носом. Артемида права, ей нужен знающий человек. Инид чертовски надеется, что Рэндольф Картер оправдает еë всë возрастающие ожидания.              Она думает об объявлении весь остаток дня. Листок терпеливо ждёт решения, для надёжности заснятый на камеру.              Уэнсдей звонит ближе к полуночи:              – Здравствуй, Herzchen.              – Уилла, – улыбается Инид. – Ты добралась до своей тëтки?              Уэнсдей издаёт неопределённый звук. Он совершенно не нравится Инид. После короткой паузы Уэнсдей продолжает:              – Я... Да, я нашла еë, просто она совсем не такая, как я ожидала, – голос Уэнсдей звучит непривычно потерянно.              – Прозерпина не похожа ни на кого из семьи, она вообще не похожа на людей, которых я раньше встречала. Инид, ты... Может быть, – Уэнсдей спотыкается. – Возможно, ты разбираешься в подобных людях лучше меня.              Инид наслаждалась бы этим признанием, но что-то не чувствует особой уверенности в своих силах. Уэнсдей проницательна, особенно когда еë разум не затуманен предрассудками, что за человек поставил еë в тупик?              Да тот, что старше. Инид даëт себе мысленный подзатыльник: Уэнсдей всего шестнадцать. Ожидать от неë умудрённости взрослого было бы глупо. На мгновение Инид задумывается, в какую потрясающую женщину вырастет еë девушка.              Не время мечтать, Инид, у неё вообще, быть может, не слишком много времени!              – Давай попробуем разобраться, – мягко предложила Инид.              – Прозерпина, она... – голос Уэнсдей очень тихий. Инид кажется, что на другом конце связывающей их телефонной магии по комнате расхаживает, – Инид слышит еë шаги, – тихая и послушная ночная Уилла. – Она выглядит простым, доброжелательным человеком. Встретила меня очень тепло и пригласила оставаться столько, сколько я захочу. Но, Инид, у неë каменный дом и сад!              – Что в этом такого? – всë так же мягко уточняет Инид. Тихо-тихо, только не спугнуть, это что-то очень важное, насчёт жилища, в Алжире такое не должно шокировать.              – Даже не дом, роскошный особняк! В нём прохладно даже без кондиционеров, настолько толстые стены. Но здесь так бедно вокруг, пока мы ехали от аэропорта, я нагляделась на эти... Постройки. Их едва ли шалашами можно назвать, скорее это гнезда или навесы. И такой прекрасный дом!              – И еë сад, восхитительный сад посреди пустыни! Здесь вода стоит дороже пищи, сколько же еë уходит на эту тенистую рощу? Инид, я не понимаю, кто она, какой человек, – Уэнсдей почти шепчет.              Инид остро чувствует еë растерянность, еë предчувствие неясной опасности. Зря она поехала одна, нет, не так, зря ты, Инид, отпустила еë одну.              – Уилла, – Инид смотрит в землю, шум ночного леса помогает ей сохранять спокойствие: – Моя Уилла, скажи, где ты сейчас находишься?              Ну же, милая, покончим с этими тайнами!              Уэнсдей молчит. Инид считает частые удары своего сердца. Один, три, шесть, десять... На пятнадцатом Уэнсдей говорит уже другим тоном:              – В Алжире, Herzchen. Мы это уже обсуждали.              Инид утыкается лбом в дерево. От дурного упрямство Уэнсдей ей хочется побиться о него головой. Для дерева в разгар осени и первого удара было достаточно, чтобы осыпать еë пригоршней красных пятипалых листьев.              – Что такое "Herzchen"? – бормочет Инид. Она слышит улыбку в голосе Уэнсдей:              – Кто знает, может, это значит "щенок"? Или "бревно"?              – Приедешь – покажу тебе и то, и другое, – возмущëнно, но скрывая предательский смешок, ворчит Инид.              – Языки – это важно, Herzchen. Твой вот очень талантлив, но нет предела совершенству.              Сложно представить, что только что эта насмешница просила еë помощи.       

***

             Магул позаботилась обо всëм: обменяла билет, – почему-то отсутствие Уэнсдей или хотя бы еë паспорта никому не помешало, – докупила второй, наняла машину от аэропорта. Уэнсдей молча отдаëт ей деньги и плывëт по течению. Чëрт, сопровождающий – это удобно!       – Точно родственница? – в который раз спрашивает еë Магул. В еë голосе с каждым новым вопросом прибавляется нервозности.              – Точно, – в очередной раз коротко заверяет Уэнсдей. Эти вопросы не вызывают у неë подозрений. Пока.              Пейзаж совершенно марсианский: сухая земля, полная кратеров, рытвин и странных голых скал, таких же песчаных, как всë вокруг. Солнце безраздельно царит на неправдоподобно синем небе, но местных оно, кажется, не беспокоит: они привыкли к террору его жгучих лучей.              Если Могадишо был нищ, то для Пунтланда у Уэнсдей не было слова. Магул, посмеиваясь, поглядывала на неë из-за руля и с ностальгией комментировала:              – Торговки, старые мои знакомые. Деловые дамочки, патроны у них всегда найдутся, – она махнула рукой трëм женщинам с пëстрыми платками на голове, такими же и так же точно завязанными, как еë собственный.              – А тут деревня, смотри-ка, как разрослась! Видишь кучи камней вон там, там да еще в десятке мест? Это землю под дом столбят. Пока кое-как живут, а потом отстроятся, будут как приличные люди, – Магул ткнула в то, что назвала домами приличных людей. Кое-где даже были каменные стены, одна или две, остальное – покрышки, какие-то профлисты, непонятная фанера, тряпки, верëвки и прочий мусор.              – Я-то сама из кочевых, нам все эти дома без надобности. Где приземлилась нынче моя задница – там и есть моя земля, так я считаю. Завтра будет другая, и люди вокруг другие, – Магул вздохнула. – Жаль, деньжат так особо не заработаешь. Деньги оседлых любят. Хотя и здесь есть пути, ежели не бояться замочить лапы.              Уэнсдей неопределённо кивнула, смутно считав намëк на пиратство или рыболовство. У неë не было ни уверенности, ни желания углубляться в тему. Окружающая экзотика интересовала еë постольку, поскольку помогала или препятствовала добраться до Прозерпины.              – Скоро уже приедем, вон уже дорога началась. Она только к дому Прозерпины ведëт. Но ты точно ей родня, правда же?              – Точно, Магул. Разве она не в городе живëт? Мне говорили, еë можно найти в Эйле.              – Найти можно, – весело скалится Магул. – Но живëт она здесь.              У Прозерпины Аддамс кожа такая белая, словно она живёт в Новой Англии, а не в пустыне, косы короной уложены вкруг головы, а глаза того сочного, тëмного цвета, который зовут болотно-зелëным. И такие же ласковые, как объятья топи.              Еë дом, – целый особняк, – кажется Уэнсдей ещë больше после убогих шалашей. При виде еë сада Уэнсдей понимает, что за весь день не видела ничего выше куста. Этот сад, нет, тенистый кусочек леса за трёхметровым бетонным забором, приводит Уэнсдей в ступор. В нëм влажно, как в лесах Бразилии. Уэнсдей так привыкла к местному сухому воздуху, что поначалу ей здесь душно.              Прозерпина встречает их обеих именно здесь, – Магул не скрывает потрясения, оглядываясь, ей в диковинку эти деревья, – и, обняв Уэнсдей, радушно готовит чай на троих с помощью изящного стеклянного чайничка на металлической подставке и свечи.              – Милая Уэнсдей, что же привело тебя ко мне? – Прозерпина не долго тянет с вопросом. Уэнсдей в упор смотрит на Магул.              – Дорогая, быть может, ты голодна? Наведайся на кухню, там как раз должны готовить обед. Жаренный бекон или рыбный стейк, ты найдëшь себе что-нибудь по вкусу, – Прозерпина спроваживает Магул ласково, но неуклонно.              После ухода охранницы Уэнсдей вновь рассказывает свою историю. Она уже оформилась до уверенного короткого рассказа с выверенными паузами и сменой выражения лица в нужных моментах. Уэнсдей могла бы уже выкристализовать еë в маленькую пьесу.              Прозерпина слушает с уместной долей сочувствия, кивает в одним местах, ахает в других. Уэнсдей кажется, тëтка всë это проделывает так же поверхностно и привычно, как и она сама. Под конец Прозерпина распахивает свои чудесные лесные глаза и наивно спрашивает:              – Как это всë интересно, милая Уэнсдей, но при чëм же здесь моя скромная особа?              Их дальнейший разговор чем дальше, тем всë больше расползается, как истрëпанный старый ковëр. В конце Уэнсдей остаëтся с пустыми руками: Прозерпина узнаëт все, что хотела; Уэнсдей не получает ни информации, ни обещаний, одно предложение пожить в доме. Прозерпина отсылает еë в дом так же непреклонно, как ранее Магул.              Вещи Уэнсдей уже отнесли в предоставленную ей комнату. Огромный и очень тихий слуга сказал, что у неë около часа до обеда, и сейчас Уэнсдей мерит комнату шагами. По диагонали, вдоль стены, вдоль окна, снова по диагонали, минуя шкаф и кровать...              Митчел и Бэзил не снабдили еë никакой новой информацией, но Уэнсдей хотя бы чувствовала, что еë понимают. Прозерпина же была для неë словно в другом, более сложном, измерении. Уэнсдей из своего трëхмерного мирка еë едва не видела, но чувствовала, что сама представала препарированной и понятной до последней мельчайший кости.              Зазвенел будильник и Уэнсдей привычно нажала на "вызов" единственного избранного из своих контактов:       – Здравствуй, Herzchen...