***
— Пагзли, привет, можешь дать телефон своей матери? — Что-то случилось? — в его заспанном голосе появился легкий испуг. Инид прикусила костяшки пальцев и покосилась на часы. Три ночи, не лучшее, конечно, время для звонка. Да и не следует пока Пагзли знать, что его сестра больна. — Да, с подарком Уэнсдей вскрылись новые обстоятельства. Просто мне кажется, что Мартиша будет в восторге это услышать. — Ну раз так, — без особого доверия сказал Пагзли: — Подожди минут десять, я тебе перезвоню. — Доброй ночи, Инид, — голос Мартиши Аддамс звучит неприлично бодро для этого часа. Инид обещает себе извиниться перед Пагзли, имевшим все шансы увидеть кое-что лишнее. — Что ты хотела сказать? — Мартиша, Ваш способ узнать, в каком состоянии Уэнсдей… Вы можете сейчас проверить? — Подожди минуту, — и Инид ждет, расхаживая между деревьями. — Что ты узнала? — сдержанно шипит Мартиша. Инид прикрывает глаза: — Малярия. Она сейчас с Генрихом, не знаю, хорошо это или плохо. — По видимости, хорошо. Она в опасности, но угроза становится все меньше. У Инид немного отлегло от сердца. Совсем чуть-чуть. — Мартиша, я боюсь за неё. Вы знаете точное место, где она должна находиться? Откуда её можно забрать? Молчание начинает напрягать Инид. Наконец, Мартиша мягко проронила: — Не нужно этого делать. Она продолжает, все так же мягко, но не скрывая настойчивости: — Инид, поверь: моя дочь справится с какой-то жалкой лихорадкой. Я навела справки: Генрих Аддамс один из лучших врачей во всей Африки. Его проживание в джунглях Конго — не более чем причуда. С тем же успехом он мог бы жить во дворце какого-нибудь президента или оружейного магната. — И все же, Мартиша, Вы уверены, что она сможет вернуться домой самостоятельно? — Уверена, Генрих проследит за этим. Как бы то ни было, она его кровь и плоть. Спокойной ночи, Инид. Последуй доброму совету и ложись спать. В третий раз за два дня собеседник Инид сбросил звонок. Инид запустила руку в волосы и уставилась в небо. Вблизи города было видно не так уж много звёзд. Те, что Инид видела, казались ей такими серебряными, холодными и далекими. Расстояние сводило на нет их обжигающий жар, но увеличивало окружающую корону сияющего света. Она не сможет последовать совету Мартиши. Хорошая книга поможет ей скоротать ночь. Хорошая книга и добрая компания. Инид привычно влезает в комнату, воспользовавшись деревом. Так же легко она слетает вниз. Как удобны её когти в покорении высот! Сегодня она станет читать Данте, и у нее есть для этого подходящее место. Ночной город вновь не кажется ей угрозой. Особенно сейчас, когда в сумке вместе с книгой лежит розовая камера. Черт знает почему, но Инид верит словам Гуди. Камера — её защита, её оружие. Почему она его получила? Второстепенный вопрос. Она задастся им позже. Инид интересно, сможет ли она научиться чувствовать приближение незримых существ? Полезное вышло бы умение. Существо кружит вокруг нее, пока у Инид не начинает кружиться голова. Когда она устраивается на лестнице с книгами и включает фонарик на телефоне, что-то едва ощутимо касается её плеча. Инид направляет камеру на себе. Щелчок затвора, и она видит черный отросток на своем плече. — Ох, — соображает она. — А я не причиняю тебе вреда? Она обеспокоено взглянула в видоискатель. Существо все так же висит близ неё, не делая попытки отлететь в сторону. Инид кажется, что его щупальца немного поникли. Она негромко обещает: — Я больше не буду тебя снимать. Не бойся… Если ты вообще умеешь бояться. Компания из существа вышла замечательная. Инид успевает прочесть совсем немного, прежде чем проваливается в сон. Ей снится огромная, тощая волчица с голодными глазами. С чего бы Инид бояться волков, но эта чудовищная тварь её пугает. В этом медленном кошмаре у неё нет ни клыков, ни когтей. Инид пятится и пятится, пока между ними не вырастает черное переплетение канатоподобных щупалец. Инид просыпается по будильнику. Её голова покоится на сумке, конечности неудобно распределились по ступеням, книга едва не свалилась за перила. Несмотря ни на что, она отлично выспалась. — Надеюсь, ты меня не сожрёшь в один прекрасный день, — пробормотала Инид. Существо висело прямо над ней, кажется, оно стало больше… Нет, просто расстояние между щупальуами увеличилось. Будто узел ослаб. Инид посмотрела на время и подскочила. В этот раз ей показалось, что она почувствовала нечто плотное, когда прошла сквозь существо. — Черт, опоздаю, если не потороплюсь! Спасибо за ночлег и компанию, приятель. Пожалуй, я не буду про тебя писать. Чего доброго, сюда еще нагрянут какие-нибудь идиоты, искатели острых впечатлений. И на кой черт они нам здесь нужны, правда? Было достаточно рано, но разве город не должен уже ожить? Похоже, часов до восьми на улицах никого не бывает. Зачем здесь вообще стоят фонари, позвольте спросить? Впрочем, если подумать, не слишком уж часто они установлены. А насчет Пибоди… Инид передумала рассказывать им про свойства камеры. Подарок, и все тут. Обычный Полароид. Лучше она их сфотографирует. Просто из любопытства. И лучше держать игрушку при себе. Вряд ли её защитные свойства уменьшатся, если она разрядится. Это же магия, она ведь так работает?***
Итак, Уэнсдей ждет пара спокойных дней. Генрих заверил, что следующий приступ пройдет легче, а через неделю ей можно уже будет лететь домой. — Мне тут, конечно, нравится, но для нежной американской фройляйн местные условия не располагают к исцелению. Чего доброго, еще какую-нибудь заразу подхватишь. — Мне снова придётся идти через лес? — нет-нет, это не ужас в голосе Уэнсдей. Это лёгкое беспокойство. Генрих хмыкнул: — Никакой необходимости. Твоя Магул пока отгонит джип в город, люди Прозерпины там гарантированно найдутся. При упоминании родственницы он поморщился. — Она тебе не нравится? — Разбойница она, — проворчал Генрих. — Волчье сердце. Зря ты к ней ездила. — Ирма думала, она знает что-то полезное. — Знает-то знает… Ирма с ней общий язык имела, это правда. Прозерпина к морским со всем почтениям, а так ей что родня, что чужие… Пока годятся в дело — хорошо, а как перестанут — так и хорошее все закончится. — Раз уж мы об этом заговорили… Отработанная история заняла у Уэнсдей не больше часа. В третий раз она следовала совету старика Марша: умалчивала, что подарок Гуди — исцеление, продолжает работать. Может, только этот козырь и спас её от Прозерпины, так пусть останется в рукаве. Генрих смотрит на нее непроницаемыми черными глазами все время, пока она говорит. Уэнсдей уже умолкла, а он все пялится. Наконец, врач проронил: — Ну а что нового ты здесь узнала? Явно же что-то было. Иначе с чего это Прозерпине тебе такое уважение оказывать, дороги открывать? Ты не бойся, фройляйн, я, может, помогать с твоей проблемой не стану, но на ноги поставлю и домой отправлю в целости. — Как ты понял про дороги? — Фройляйн, да ты бы еще на границе Путланда словила бы пулю. И твоя Магул небось тоже, за компанию. В лучшем случае до сих пор бы в аэропорту этой прекрасной страны торчала, догадайся ты лететь. На взятки бы вся изошла. Ты от вопроса-то не увиливай. Если говорить не станешь, то и я с тобой загадками делиться не буду. Поморщившись, Уэнсдей рассказала про провалы в памяти и перехват тела. Про камеру. И про Мельмота. Про него говорить совсем не хотелось, словно доброго друга за спиной обсуждаешь. Но его поведение заставляло Уэнсдей сомневаться в обоснованности дружеских чувств. — Он кажется мне другом. Хорошим другом, старым компаньоном. Однако, фактически он ни разу мне не помог. Тогда, на корабле, он повиновался приказам Гуди, но не помог, когда Прозерпина направила на меня пистолет, — Уэнсдей вспомнила хлопок и взрыв жгучей боли, отправивший её в забытие. Генрих давно уже отвернулся. Уставившись в пол, он медленно кивал словам Уэнсдей, и продолжил кивать чему-то, когда она замолчала. Наконец, он сказал: — Я слышал, что ведьмы и колдуны порой берут себе прислужников. Тварей из иных миров или мертвецов, бывших людей. Как уж они их к себе привязывают и заставляют подчиняться — того не знаю, но, думается мне, плату эти существа берут вовсе не деньгами. Что за тварь ходит за тобой, этого я доподлинно не знаю. Он поднял черные глаза на Уэнсдей: — Давай-ка мы по делам посмотрим. Вот есть Гуди. В Неверморе она тобой явно манипулировала. Что мы имеем в результате? Старый Крэкстоун вырвался на свободу, это правда. Но еще к тебе привязались эти двое, Гуди и Мельмот. Там что было, склеп? Саркофаг? Ловушка, которую создала Гуди, верно? Так почему ты, фройляйн, решила, что он был заперт там в одиночестве? Уэнсдей передернуло. — Что дальше делают твои Гуди и Мельмот? От первой, насколько я понял, вреда не было, пока наблюдалась даже некоторая польза. Впрочем, что-нибудь может вскрыться позже. Что до Мельмота, от него до сих пор не было ни вреда, ни пользы. — И что ты посоветуешь? — Да ничего, — хмыкнул доктор. — Я врач, а не колдун. Думаю только, что Гуди хоть человеком когда-то была, да ещё и Аддамсом. Загвоздка, правда, в том, что была. Да ещё и ведьмой, а это народ недобрый. Что до Мельмота… Ты вот что вспомни: читал я в юности хроники нашей семьи. В том числе писанину Аделаиды о матери. Помнишь, там было про монстра, слугу Крэкстоуна, а после — Гуди. Мол, Гуди не смогла с ним справиться и заперла неведомым образом. — Я читала эту часть, — пробормотала Уэнсдей. — Ну тогда подумай, тебе голова не только для того нужна, чтобы в неё есть, — неприятно ласково сказал Генрих. — Кто такой твой Мельмот, если это он подчиняется Гуди?